РАЗНОСТОРОННИЙ КОНАН ДОЙЛ
Джон Диксон Карр
Фирма «Смит,Элдер энд Ко.» свидетельствует свое почтение А.К. Дойлу,эскв., и имеет удовольствие приложить чек на двадцать девять гиней в качестве оплаты за рассказ «Сообщение Хабаккука Джефсона», присланный мистером Дойлем в редакцию «Корнхилл Мэгэзин» и на настоящий момент ещё не опубликованный.
Это извещение, представлявшее собой печатный бланк, заполненный от руки, было отправлено в середине июля 1883 года в пригород Портсмута Саутсей молодому доктору, испытывавшему серьёзные материальные трудности. Оно весьма приободрило его в те нелегкие времена. «Сообщение Хабаккука Джефсона» - первый рассказ доктора А.Конан Дойла, появившийся в журнале, имевшем профессиональную редколлегию и помещавшим на своих страницах лишь литературные произведения достойного уровня. Если бы этот рассказ был написан в наши дни, когда мы стали, возможно, избыточно просвещёнными, что не идёт нам во благо, он был бы отнесён к жанру научной фантастики.
Артур Конан Дойл, хотя он воспитывался в Шотландии и в течение многих лет служил непререкаемым символом черт, традиционно приписываемых англичанам, в действительности, как по отцовской, так и по материнской линии, был ирландцем. Он происходил из барракурских Дойлов и лизморских Фоулов и унаследовал фамильные особенности своих неординарных предков. Мать с малолетства учила его быть благородным и отважным, а также знакомила с геральдикой («Объясни мне, что символизирует этот герб»!) 1 Эти принципы определили его жизненный путь. Артур Конан Дойл родился в Эдинбурге 22 мая 1859 года. Умер он 7 июля 1930 года в своём загородном доме на юге Англии в Уиндлсхэме, Кроуборо. Суссекс. В семьдесят один год его жизни вместилось столько неординарных событий, что их хватило бы на полдюжины жизней, а его достижений было бы достаточно и для полдюжины человек.
Кроме литературной деятельности, принесшей ему славу, круг его интересов охватывал множество аспектов. Он был спортсменом, путешественником, патриотом, криминалистом, изучал историческое прошлое, истолковывал знаки и предзнаменования будущего.
Как игрок в крикет, он вышибал мячом биту из рук знаменитого Уильяма Гилберта Грэйса,2что по американским меркам то же самое, что выбить в аут тремя бросками Тая Кобба.3Как боксёр Дойл мог успешно противостоять любому любителю в тяжелом весе. Во время войны с бурами 1899-1902 г. г. он служил в английских войсках медиком. Там под разрывами снарядов полевых батарей буров он был свидетелем военных действий в велде4и лечил пациентов лангмановского госпиталя в Блумфонтейне, центральная часть Южной Африки, где свирепствовала лихорадка. На протяжении этой неудачно проводившейся кампании Дойл писал о необходимости армейских реформ, ставших жизненно важными в преддверии первой мировой войны.
[1] Приведена цитата из книгиДжулиана Барнса «Артур и Джордж»
2У.Г. Грэйс (1848-1915) величайший игрок в крикет викторианской Англии.
3Тайрус Реймонд Кобб (1886-1961) легендарный американский бейсболист.
4Veldt - южноафриканское название плато, равнины.
За проявленный им патриотизм во время войны с бурами король Эдвард VII присвоил ему рыцарский титул. Привычка предсказывать будущее сослужила Дойлу хорошую службу в период, когда над Европой нависла тень более серьёзного конфликта. В 1913, а затем и в 1914 году в статье «Великобритания в будущей войне», а также в экспрессивном рассказе под название «Опасность!» он предупреждал об угрозе со стороны германских подводных лодок. До обстрела Фландрии и устрашающего, поднимавшегося всё выше и выше графика количества торпедированных кораблей, который вело адмиралтейство, мало кто в Англии придавал этому серьёзное значение.
- Единственным предвестником современных форм ведения экономической войны, - сказал, выступая в рейхстаге в 1916 году германский военный министр, - является сэр Артур Конан Дойл.
В конце войны Дойл обратился к спиритуализму. Прежде чем решиться на это, он изучал данную область знаний в течение тридцати пяти лет. Чтобы осуществить всемирное распространение этой идеи, он отправился в паломническую поездку, стоившую ему здоровья, а затем и жизни. Дойл столкнулся с осмеянием и яростными нападками. И всё же он всем нравился. Более того, даже самые жестокие критики его взглядов не могли не уважать его щедрость, чувство юмора и безусловную честность. В наши дни мир, безусловно, помнит его как создателя Шерлока Холмса.
В ранние годы жизни в Саутсее, где Дойл основал свою врачебную практику после окончания Эдинбургского университета, он написал два романа - «Этюд в багровых тонах»(1887) и «Знак четырёх» (1889) .–Прототипом его героя, как по внешним данным, так и по степени дедуктивных способностей, послужил его друг Джозеф Белл, университетский профессор-хирург. Эти романы не имели большого успеха. В 1891 году Дойл переехал в Лондон и открыл врачебную практику в области офтальмологии. Имея массу свободного времени – в дверь его кабинета ни разу не постучал ни один пациент – Дойл написал серию коротких рассказов о Шерлоке Холмсе для нового журнала «Стрэнд Мэгэзин». Эти рассказы привлекли внимание, можно даже сказать захватили читательскую аудиторию. Холмс и Ватсон мгновенно обрели популярность. С тех пор их создатель перестал быть свободным человеком.
Очень быстро Дойл устал от Холмса, который сначала наскучил ему, а затем стал вызывать раздражение, поскольку у автора возникло ощущение, что Холмс заслонял его более достойные работы. Чтобы избавиться от этого навязчивого демона, Дойл в 1893 году попытался обратиться к самой сильной из всех возможных мер. Его Шерлок Холмс вступил в жестокую схватку с профессором Мориарти и разбился насмерть, сорвавшись в пропасть у Райхенбахского водопада.
Это был непродуманный шаг – писатель едва ли смог бы вызвать большее возмущение публики, даже убив саму королеву Викторию. «Вы – скотина!» - написала ему одна дама. А молодые эпатирующие бизнесмены явились в конторы с траурными лентами на шляпах. В конце концов, преступник поддался натиску общественного возмущения и воскресил Холмса. Случившееся у Райхенбахского водопада было объявлено недоразумением. Бедняга Ватсон вновь оказался недостаточно наблюдательным и не понял маневра своего друга. Но легенда Бейкер – Стрит уже не могла умереть во второй раз. Холмс был приговорен к вечной жизни.
Дойл-писатель предпочел бы, чтобы его помнили как автора двух великих романов о рыцарстве четырнадцатого века – «Белая бригада» (1890) и «Сэр Найджел(1906г.).
Почти столь же впечатляющими были «Майка Кларк» (1888г.), где описывались захватывающие события, связанные с мятежом герцога Монмута в Англии в 1685 году, и «Родни Стоун» (1896г.) – роман о профессиональном боксе. События в нём разворачиваются в начале девятнадцатого века. Достоинства этих романов не ограничиваются увлекательными, захватывающими читателей событиями. В них действуют подлинные люди, которые с помощью изображения самых обычных бытовых деталей предстают как живые ещё до того, как кто-то из них наносит в гневе удар или производит выстрел в ходе военных действий. То же самое можно сказать и о коротких рассказах Дойла об Этьене Жерраре, этом наполовину комичном, наполовину геройском кавалерийском офицере великой армии Наполеона. Жеррар, хоть и не отличается излишней скромностью («Ах, я был великолепен!»), тем не менее, вызывает симпатию своими из ряда вон выходящими словами и поступками.
Но если бы мы захотели найти самый любимый персонаж писателя, которого он предпочитал всем остальным и о ком писал с особым удовольствием, нам следовало бы обратиться к двум его научно-фантастическим романам. Я уже упоминал о его раннем коротком рассказе «Сообщение Хабаккука Джефсона», построенном на проблеме покинутого командой судна “Mария Селеста”. Автор, безусловно, не предполагал, что описываемые им события могли быть восприняты всерьёз, но реалистичные детали рассказа побудили в 1883 году г-на Солли Флада, генерального адвоката её королевского величества в Гибралтаре, к действиям. Этот генеральный адвокат направил в Центральное агентство новостей открытую телеграмму, где сообщение д-ра Хабаккука Джефсона было объявлено бездоказательной, неуместной, откровенно вредоносной ложью.
Другой короткий рассказ «Скандальная история в Лос-Амигос» заслуживает быть прочитанным и в наши дни. Действие рассказа происходит в городке Лос-Амигос на старой границе с западными штатами. Сторонники строгих мер в борьбе с преступностью решили казнить заядлого негодяя с помощью нового прогрессивного приспособления, называющегося электрический стул. Но защитники правопорядка перестарались, и результат оказался в одинаковой степени как неожиданным, так и уморительно смешным. В этого головореза всадили так много электричества, что убить его стало практически невозможно, поскольку его даже пуля не брала. Они вылечили его от ревматизма, и он стал едва ли не бессмертным.
Однако, это рассказы. А любимый персонаж Конан Дойла появился впервые в романе.
Когда он приступил к его написанию, стоял 1911 год. В бильярдной загородного дома Дойла в Кроуборо находились два окаменелых отпечатка следов, найденных в холмах графства Суссекс. Это были следы игуанодонта, доисторического монстра высотой в сорок футов. Представьте себе силуэт игуанодонта или стегозавра, смутно вырисовывающийся в сумерках на мглистых склонах холмов! А ещё лучше попытайтесь представить, что кому-то удалось обнаружить на земле регион, где сохранились в неприкосновенности условия, в которых могли бы продолжать существовать эти кошмарные существа. Так родилась идея романа «Затерянный мир».
На страницах опубликованного в 1912 году романа неистовствует профессор Джордж Эдвард Челленджер. Рядом с ним сквозь джунгли продираются три современных мушкетёра: профессор Саммерли, лорд Джон Рокстон и бесконечно симпатичный Эдвард Мелоун. Прототипом внешних данных Челленджера послужил ещё один наставник автора – профессор Эдинбургского университета Рузерфорд, низкорослый Геркулес с громоподобным голосом и черной бородой как у ассирийского быка. Творческий талант писателя превращает Челленджера в необыкновенную личность. Он производит ошеломляющее впечатление, он великодушен, не стеснён никакими условностями, невыносим и забавен. Как отмечает Мелоун, злиться на него бесполезно, поскольку, стоит вам хоть раз разозлиться на него, и вы уже никогда не сможете успокоиться, будете постоянно продолжать злиться.
Конан Дойл, очень любивший старого непоседу, придерживался такого же мнения. Среди близких ему людей он любил имитировать Челленджера – говорил его раскатистым голосом, извергал потоки изощрённых оскорблений. Когда «Затерянный мир» публиковался серийно в журнале «Стрэнд», Дойл сфотографировался загримированным под Челленджера, приклеив фальшивую бороду и густые брови, и хотел использовать эту фотографию как иллюстрацию. Издатель отказался от этого предложения, заявив, что подобные розыгрыши могут нанести ущерб репутации журнала, но издатели книги воспользовались задумкой Конан Дойла
«С профессором Ч. всё ясно, - написал, наконец, в одном из писем Дойл.- Это всё же не я, а всего лишь болванка, на которую натягивается личность героя. Но прошу меня не выдавать».
Писатель посетил возвышенное плоскогорье в Южной Америке, чтобы изобразить Землю, попавшую, несмотря на меры безопасности, в катастрофическую ситуацию. Накануне Рождества 1912 года он написал «Отравленный пояс», вышедший из печати в следующем году.
По-видимому, комментировать этот маленький шедевр, который вам предстоит прочитать, нет необходимости. Замечания, касающиеся научной фантастики, не всегда разумны. В наши дни учёные мужи пристрастились к рассуждениям о том, что является научной фантастикой, а что нет. Анализируя тот или иной сюжет, они почти всегда приходят к выводу, что это отнюдь не научная фантастика. Или же просто заявляют, что всё это полная чушь и что осуществить подобный проект просто невозможно. В действительности, рассуждения учёных мужей напоминают реакцию г-на Солли Флада, генерального адвоката её королевского величества в Гибралтаре в 1883 году.
Большинство из нас, читателей, не проводят таких тонких различий. Если в рассказе задействованы симпатичные человеческие особи, то независимо от степени безумия окружающего их мира, мы способны проглотить любое количество художественной литературы, не выражая претензий к их научной составляющей. Это, несомненно, неправильно. Считаю уместным, однако, привести личные воспоминания, связанные с романом «Отравленный пояс».
Работая в отделе драматургии лондонской радиостанции Би-би-си в достопамятные дни вещания на завершающей стадии второй мировой войны, мы обнаружили, что почти любое произведение Конан Дойла имело наивысший рейтинг. Радио-сериал романа «Затерянный мир» с покойным британским актёром Фрэнсисом Л. Сулливаном в роли Чэлленджера имел весной 1944 года огромный успех. Летом должна была начаться трансляция его продолжения – романа «Отравленный пояс». Был подготовлен сценарий, задействованы те же восхитительные исполнители.
И тут начались бомбёжки.
Мы с ужасом осознали, что трасса нанесения самого сильного ущерба пролегала в южных районах Англии именно вдоль той дороги, которую выбрали Челленджер, Саммерли, Рокстон и Мэлоун, мчавшиеся из Розерфилда в Лондон.
Радиовещательная корпорация, существующая за счёт общественных средств, не должна чрезмерно огорчать своих слушателей. Сюжет Конан Дойла, будь он чисто научным или нет, был слишком убедительным и слишком реалистичным. Если бы мы строго придерживались первоначального сценария, за нами стали бы гоняться с томагавками по всем коридорам нашей радиовещательной корпорации. Положение было безвыходным; лучшие сцены романа нужно было смягчить или вырезать.
Но достаточно об этом.
То время прошло. Взрывы и ямы на дорогах Англии (по крайней мере, на настоящий момент) стали всего лишь неприятными воспоминаниями. Ни одна печатная страница не нацелена на то, чтобы всерьёз ужасать читателя, он может смаковать ужасы и наслаждаться ими. В начале романа «Затерянный мир» Конан Дойл поместил стихотворение, которое можно сейчас повторить. В нем содержится характеристика всех произведений писателя, проникнутых юмором и гуманностью, оно отмечено благородной мечтой и обещает удовольствие всем, кроме самых привередливых:
Мой план предельно прост:
Мечтаю подарить счастливый час
Подростку, в ком наполовину муж пророс,
И мужу, в ком мальчишка не угас.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ЛИНИИ ТЕРЯЮТ ЧЁТКОСТЬ
Необходимо незамедлительно, пока эти колоссальной важности события ещё четко хранятся в моей памяти, изложить их с предельной точностью деталей, ибо со временем некоторые подробности могут поблекнуть. Но даже сейчас, приступив к этой работе, я не могу не изумляться тому, что именно на долю членов нашей маленькой группы «Затерянного мира», а это профессор Челленджер, профессор Саммерли, лорд Джон Рокстон и я, выпали эти удивительные испытания.
Когда несколько лет назад я освещал в «Дейли Газет» хронику нашего эпохального путешествия в Южную Америку, мне и в голову не приходило, что придётся рассказывать о ещё более странном личном испытании, о событии, не имеющем аналогов в летописи человечества. Ему суждено стоять особняком в перечне исторических событий, подобно высочайшей вершине, окружённой скромными предгорьями. Событие как таковое навсегда останется поразительным, но обстоятельства, в силу которых мы, все четверо, оказались вместе во время этого экстраординарного эпизода, сложились как нечто неизбежное, причем самым естественным образом. Я объясню приведшие к этому обстоятельства настолько коротко и ясно, насколько это в моих силах, хотя отлично понимаю, что чем больше деталей приводится в подобного рода описаниях, тем больше это нравится читателю, поскольку читательское любопытство всегда было и продолжает оставаться ненасытным.
Случилось так, что именно 27 августа, в пятницу, - эта дата навсегда останется памятной в истории человечества – я направился в офис моей газеты и обратился к г-ну Мак- Ардлу, всё ещё возглавлявшему наш отдел новостей, с просьбой предоставить мне трехдневный отпуск. Старина- шотландец покачал головой, потрепал остатки рыжеватых волос, окаймлявших лысину, и, наконец, выразил свой отказ в следующих словах:
- Я полагал, господин Мелоун, что в настоящее время мы могли бы воспользоваться Вашими услугами с пользой для газеты. По моему мнению, имеется тема, с которой только Вы могли бы справиться должным образом.
- Жаль, что так получилось, - сказал я, пытаясь скрыть свое разочарование, - однако, если я нужен здесь, моя просьба отпадает. Но договорённость о встрече, ради которой я обратился к вам с просьбой, была очень важной и очень личной. Если бы вы могли обойтись без меня…
- Достаточно, я не вижу такой возможности.
Мне было очень досадно, но пришлось сделать вид, будто ничего серьёзного не произошло. В конце концов, это была моя вина, поскольку, проработав столько времени в газете, я уже должен был бы знать, что журналист не имеет права строить какие-либо собственные планы.
- В таком случае, я больше не буду думать об этом, - сказал я, стараясь казаться жизнерадостным, хотя при такой короткой подготовке это было непросто. – Так что же Вы хотели мне поручить?
- Ну, я просто хотел, чтобы Вы взяли интервью у этого своевольника из Розерфилда.
- Не имеете ли Вы в виду профессора Челленджера? – воскликнул я.
Да, именно его я и имел в виду. На прошлой неделе он гнал молодого Алека Симпсона из «Курьера» целую милю по главной дороге, держа его за воротник пиджака и ухватив сзади за брюки. Возможно, Вы читали об этом в помещенном в газете сообщении полиции. Наши парни охотнее возьмут интервью у сбежавшего из зоопарка крокодила. Но Вы, как я полагаю, можете это сделать, поскольку являетесь его давним другом.
- Конечно, - ответил я с огромным облегчением, - это совершенно меняет ситуацию. Я ведь просил Вас предоставить мне отпуск именно для того, чтобы встретиться в Розерфилде с профессором Челленджером. Дело в том, что исполнилось три года со времени нашего главного приключения в Южной Америке, и он пригласил всю нашу группу в свой дом, чтобы встретиться и отпраздновать это событие.
- Превосходно! – воскликнул г-н Мак Ардл, потирая руки и ласково глядя на меня сквозь очки. – В таком случае Вы сможете разузнать его точку зрения. Если бы это касалось кого-то другого, я бы сказал, что всё это - пустая фантазия, но этот малый один раз доказал свою правоту, возможно, это удастся ему снова.
- Что я должен у него узнать? – спросил я.- Чем он занимался?
- А Вы не видели его письма, озаглавленного «Научные предположения» в сегодняшней газете «Таймс»?
- Нет.
Мак Ардл нырнул под стол и поднял с пола газету.
- Прочтите это вслух, - попросил он, указывая пальцем на колонку. – Я с удовольствием послушаю это снова, поскольку не уверен, что хорошо понял , о чем написал этот человек.
В письме, прочитанном мной в новостной колонке газеты, говорилось следующее:
НАУЧНАЯ ВЕРОЯТНОСТЬ
«Сэр, я прочитал с удивлением, смешанным с менее лестным ощущением, самодовольное и абсолютно глупое письмо Джеймса Уилсона Мак- Фейла, появившееся недавно на страницах вашей газеты и посвящённое проблеме искажения Фраунгоферовых линий в спектрах планет и неподвижных звёзд. Он отрицает важность этого явления. Человек с более глубоким интеллектом, мог бы усмотреть высокую степень вероятности того, что это может оказаться делом огромной важности, настолько огромной, что оно может касаться благоденствия всех мужчин, женщин и детей на нашей планете. Я едва ли могу надеяться на то, что пользуясь научным языком, мне удастся объяснить, что я имею в виду, тем недалёким людям, которые черпают свою информацию из ежедневных газет. Поэтому я постараюсь снизойти до их уровня и разъяснить ситуацию, используя непритязательную аналогию, доступную пониманию ваших читателей».
Чёрт возьми! – он - уникум, воплощённое чудо! – сказал Мак- Ардл, задумчиво качая головой. – Он кого угодно может вывести из равновесия, учинить мятеж на молитвенном собрании квакеров. Не удивительно, что он не ужился в Лондоне. Мне жаль, что так получилось, мистер Мелоун, поскольку этот человек феноменально умён. Итак, послушаем его аналогию.
«Предположим, что небольшую связку соединённых между собой пробок погрузили в медленное течение и отправили в плавание по Атлантическому океану. День за днём пробки медленно дрейфуют, и условия их дрейфа остаются неизменными. Если бы пробки были наделены разумом, мы могли бы вообразить, что в их представлении эти условии могли казаться им постоянными и надёжными. Но мы, обладая нашими всеобъемлющими знаниями, понимаем, что может случиться много такого, что их удивит. Они могут наткнуться на корабль или на спящего кита, могут запутаться в морских водорослях. Их путешествие может закончиться и тем, что их выбросит на скалистый берег Лабрадора. Но могут ли они предположить нечто подобное, плавно дрейфуя день за днём в океане, представляющемся им бескрайним и однородным?
Ваши читатели, возможно, могут осознать, что в этом иносказательном рассказе Атлантика – это в действительности могучий океан эфира, в котором мы дрейфуем, а связка пробок – маленькая и неприметная
система планет, к которой мы принадлежим. Мы, третьеразрядное солнце и всякая мелкая, незначительная шушера, являющаяся его сателлитами, плывём в повторяющихся изо дня в день условиях в направлении какого-то неизвестного конца, какой-то отвратительной катастрофы, которая погубит нас на окончательных рубежах космического пространства, где нас смоет в пучину эфирной Ниагары или выкинет на какой-нибудь недоступный нашему воображению Лабрадор. Я не нахожу причины для поверхностного и невежественного оптимизма вашего автора, мистера Джеймса Уилсона Мак- Фейла, но усматриваю множество доводов в пользу того, что мы должны очень внимательно следить за любыми проявлениями изменений в космическом окружении, от каковых может зависеть наша окончательная судьба.»
- Да, доложу я Вам, из него вышел бы прекра-а –а -сный проповедник, - сказал Мак- Ардл.- Его слова под стать грозным звукам органа. Но обратимся к тому, что так его волнует.
«Общее размывание и смещение Фраунгоферовых линий спектра, по моему мнению, указывает на широко распространившееся космическое явление весьма таинственного и необычного свойства. Свет, исходящий от планеты – это отражённый свет Солнца. Свет звезды – это самопроизводный свет. Но в данном случае, как спектры планет, так и спектры звёзд претерпели одинаковые изменения. Свидетельствует ли это, в таком случае, что изменились сами звёзды и планеты? Я считаю подобное изменение невероятным. Какое одинаковое изменение могло с ними одновременно произойти? Является ли это изменением нашей атмосферы? Это возможно, но крайне маловероятно, поскольку мы не видим вокруг никаких изменений, и произведённый химический анализ их не зафиксировал. Какова, в таком случае, третья вероятность? Возможно, произошли изменения в проводящей среде, в этом бесконечно тонком эфире, распространяющемся от звезды к звезде и пронизывающем всю вселенную? Не может ли это течение увлечь нас в неизведанные пояса эфира, обладающие свойствами, которых мы и представить себе не могли? Где-то произошло изменение. Это подтверждают космические нарушения спектров небесных тел. Возможно, это хорошее изменение, а не вредоносное. Оно может быть нейтральным. Мы этого не знаем. Поверхностные наблюдатели могут рассматривать это явление как недостойное внимания, но тот, кто подобно мне, обладает более глубоким умом подлинного философа, поймёт, что вероятное развитие событий во вселенной вычислить невозможно и что наимудрейшим является тот, кто всегда готов к неожиданностям. Вот вам очевидный пример – кто решится утверждать, что загадочная болезнь, распространившаяся по всему миру и начавшаяся, как было написано в утреннем номере вашей газеты, среди коренного населения Суматры, не связана с некими космическими изменениями, на которые эти люди отреагировали быстрее, чем европейцы, находящиеся на более высоком уровне развития? Я выдвигаю эту идею, отнюдь не ручаясь за её достоверность. Утверждать обратное на нынешнем этапе столь же неразумно, как и отвергать её, и только лишённый воображения олух не может постичь, что это укладывается в рамки научной вероятности.
Искренне ваш,
Джордж Эдвард Челленджер.
Брайарс, Розерфилдю.