Название этой части содержит в себе прямую отсылку к той же книге Кеннета Грэма «Ветер в Ивах». Где-то на горизонте маячит Дикая Чащоба, таящая в себе немую угрозу. Добродушные зверюшки Грэма стараются туда не попадать, а раз попав, мучаются различными, хоть и непонятными им страхами…
Уже очень много накопилось материала, где описываются леденящие душу «чудачества» Сида Барретта, его «зависания», «ступоры», «срывы» и «прострации». Какими только эпитетами не награждалось это «диковинное существо», наполненное «гитарами и пылью». «Явившийся с Марса», «Обреченная Летающая Сила», «Шляпник» (по ассоциации с кэролловским Болванщиком). Его «творчество» того периода повергало в шок остальных участников группы «Пинк Флойд». Тексты были битком набиты странными вызывающими образами и неожиданными метафорами. Они исполнялись скомканным речитативом, под аккомпанемент сбивающейся гитары в самых разных тональностях. Одна и та же песня могла варьироваться с каждым новым исполнением до неузнаваемости. Требовалось немало труда, чтобы собрать этот хаотичный материал, в единый формат для нормального исполнения. Теперь можно представить, насколько представляется трудным адекватный перевод текстов Сида этой «безумной» поры.
Последняя его песня в составе «Пинк Флойд» есть на видео. Она называется «Шумовой блюз» (Jugband Blues). В замечательных композициях альбома «Блюдце секретов» (A Saucerful of Secrets), в котором в плане написания текстов и исполнения вокальных партий лидировали уже Уотерс с Райтом, уже проглядывается тот привычный и знакомый нам Флойд периода «великих» альбомов 70-х. В исполнении же гитарных партий Сид уступил место своему давнему дружку по колледжу (которого встретив, не узнал) Дэйву Гилмору, который очень быстро вписался в коллектив, поначалу просто подражая игре Барретта. При сведении материала во время записи альбома некоторые нервные его соло просто «погребены» под гитарой Гилмора. Сид в своей родной, созданной им группе, оказался лишним. И только «Шумовой блюз» был удостоен чести финальной композиции. Как же грустно и прощально она звучит! После всех гилморовских инструментальных «космогоний», встреч с детством Райта, инопланетян Уотерса, эта вещь бьет больнее всех последующих диковинных барреттовских опусов. Человек уходит из группы в «никуда» под марширующую какофонию.
В плане совсем вольного перевода один из переводчиков передал последнее послание Сида в составе "The Pink Floyd" таким образом:
Вы просто любезно считали меня всегда рядом с вами…
Ужасно, но я сейчас проясню, что меня просто-напросто нет.
Не знал про большую луну и голубой ее свет.
И не знаю, кто написал этот бред.
Но благодарен, затем, что опять
Вы притащили меня показать
Как туфли из зала будут летать
И в красном шута будет жизнь проклинать.
Она – не моя, и на это – плевать!
Наплевать, что солнце не сияет,
Что все бесит и раздражает.
И вновь
Даже зимою являю любовь.
(И обреченно и одиноко звучащая кода на акустической гитаре:)
И море не зеленое
И в королеву я влюблен.
И что есть в самом деле сон?
И что есть в самом деле шутка?
Однако еще были песни Шляпника, написанные в тот период, но не вошедшие в альбом, да и вообще в репертуар «Пинк Флойд». Понятно, из-за чего… Песни казались просто диагнозом их несчастного автора. Некоторые все-таки вышли на синглах, например, вроде обычная песня, но исполняемая в очень «непростом» виде «Яблоки и апельсины», которая описывает шопинг неизвестной красотки «раздевающими» глазами водителя грузовика. Как только она узнает о его роде деятельности, тут же почему-то убегает кормить уток.
Она достает пачку сигарет.
Город заливает солнечный свет.
Она на шпильках гуляет и продукты покупает.
А булочники и мясники ей угождают.
Всем богаты магазины.
Яблоки и апельсины.
Яблоки и апельсины.
В принципе обычная песня-зарисовка. А вот две другие песни намного вызывающие. Уотерс, Райт, Мэйсон не рискнули обнародовать эти очень, мягко говоря, специфические вещи. Им было крайне непривычно видеть когда-то общительного и талантливого человека в таком ужасном состоянии и демонстрировать это событие даже в виде текстов, было для них невыносимо. Но со временем их опубликовали и теперь известно, что они из себя представляют. Именно с этих текстов начинается поэзия Барретта периода «затмения». При этом, конечно, же существуют построчные переводы и их вольные интерпретации, представляющие из себя гадание «на кофейной гуще». Действительно, как найти смысл там, где его может и не быть или он может оказаться совсем не таким, каким был «засмыслен». Как отличить художественные образы от болезненно навязчивых? Хотя именно в этом контрастном сочетании и ищут «нужную» информацию некоторые толкователи творчества Барретта.
Vegetable Man (Овощной человек) представляет собой болезненно подробное описание самого себя, при почти одномоментном создании которого присутствовал продюсер группы Питер Дженнер. Сид просто описал свой внешний вид:
Мой желтый шуз… Приходит блюз…
В синих вонючих бархатных штанах
Гуляю розовый на пластмассовых ногах.
В расписной рубашке… Придурок замарашка…
Синий жилет, стертый на нет.
С лохматой головой человек овощной. Ты где?
Я место себе искал везде
Но нету, нет его нигде.
Представь меня перед собой.
Такой вот мужик. Человек овощной.
С точки зрения психиатрии это типичный случай раздвоения личности, когда человек уже путает свое «я» с имиджем, теряя стыд и самоконтроль. Лишь только отголоски былой искренности придают этой клинической «зарисовке» драматически творческий смысл. У отдельных же переводчиков она превращается в некую значимую исповедь.
Другая же песня скорее всего представляет из себя впечатление от какого-то навязчивого образа, былого тяжелого впечатления от неизвестного нам события. Scream Thy Last Scream (Закричи в последний раз). «Старуха с гробом (блам-блам), размахивающая руками, указывает указателями, издающая последний крик, ковыляет с дочерью и с яблоками к хрустящей миссис Сторс чтобы тереть пузыри на четвереньках.» И здесь только проблески зарисовок реальности:
Плоские крыши домов, мыши, дома.
Порхают бьются и подходят, кря-кря.
Смотрят телек допоздна.
Здесь можно заметить, что, дополняя картину искаженной реальности странными возгласами, Сид требует внимания со стороны слушателя уже не смешными аллитерациями и метафорами. Именно подмена смысла эксцентричным поведением является признаком душевного расстройства. Человек пытается выразить свое состояние, «крича» другими способами передачи информации, жертвуя всеми приемлемыми формами общения. Даже понятно, почему эту песню пытаются понять и донести до других лишь немногие переводчики-любители, находящие в ней то просто бытовой, то даже политический подтекст.
А дальше были знаменитые сольники Барретта. «Смеющийся сумасброд» и «Барретт», вышедшие в 1970 году, и уже в наше время вышел «Opel». Авторство всех песен принадлежит ему, (за исключением «Златых влас» (Golden Hair Д. Джойса). Сид сам поет и исполняет гитарные сольные партии. В них коллеги Барретта по Пинк Флойд, а также их коллеги по психоделическому андеграунду, группа Софт Мэшин, проделали титаническую работу, чтобы представить творения Сида в надлежащем виде. Но и их уже не все могут слушать и, тем более, понимать. Благодаря музыкальному сопровождению и аранжировкам песни Сида на этих альбомах воспринимаются именно как творения безумного гения. Это при прослушивании явно ощутимо. Фальстарты, неожиданное прекращение игры, разговоры во время записи, сбивы, версии, резкие переходы из одной песни в другую, сама «ломанная» структура песен – все это передано, на мой взгляд, намеренно, чтобы усилить впечатление. Тексты песен также «кричат», но уже тише, приглаженные спасительной музыкой друзей. Стихотворное творчество Сида этого периода представлено двумя планами: клиническим и реальным. Реальный, как правило, проявлен в виде чувств к некой условной девушке, клинический – в виде болезненно ярких словесных набросков, состоящих из подчас угрожающих образов и метафор.
Например, в песне «Черепаха» (Terrapin) двое спасаются в виде рыб от зубастой черепахи со светящимися ребрами среди валунов, постоянно перемещаясь. При этом герой признается в любви до кончиков волос героине осененной голубой звездой.
Либо это скрытый протест против тех, кто пытается влезать в дела Сида, не разбираясь в его состоянии, «делая вид», «раскачивая его как деревянного жеребца с красно-желтой гривой, кружа вокруг мелькающими фарами автомобилей». А это «Никуда не годиться» (No Good Trying) …
А некоторые напоминают его прежние забавные номера. Наполненная звукописными рефренами и мерцающими случайными ассоциациями песня «Люблю тебя» (Love You) напоминает игру заведенной музыкальной шкатулки, из которой вылетают какие-то детали, а в конце она и вовсе резко замолкает. И оптимистичная «Вот и я начинаю» (Here I go) в которой некая девушка поначалу отвергает творчество Сида, говоря, что «большая группа лучше» (какая-понятно), но вскоре, услышав его песни, меняет свое мнение и выходит за него замуж.
Наполненная эмоциональными репликами песня «Ничейная земля», явно выигрывает за счет очень эффектного музыкального психоделического сопровождения.
Весьма напоминают ранний Пинк Флойд «Поздняя ночь» (Late Night) об особом поцелуе в ночи
и «Долгий уход» (Long Gone) - песня о «кричащем в уме» переживании расставания с возлюбленной. Здесь мы слышим уже знакомую нам звукопись и неожиданную абсурдную аллегорию: «И я позаимствовал страницу из клетки леопарда.»
Пара акустических номеров. «Она долго смотрела не меня» (She took a long cold look) об отдыхе с девушкой на пирсе, посреди впечатлений от которого, Сид вдруг изрекает: «Конец истины, который выкладывает время». «Это ощущение» (The Feel) о мимолетной блондинке и о «срыве взрыва».
Ну и следует выделить наиболее сильные исповедальные композиции, которые, наряду с «Черепахой» исполняли после Сида его последователи. Песня «Осьминог» (Octopus), которая в одном из вариантов предстает как «Клоуны и жонглеры», являет собою некое путешествие осьминога в машине. Возникающие в процессе поездки ассоциативные метафоры вкраплены в текст и сюрреалистически украшают его.
Закудахтали паруса на разбитой тарелке,
Что раскололась иглами трещин.
За ту минутку, когда закашлял гонг,
Так прочищая горло.
Там же:
Плуг весь в меду и желтых семенах колючих,
Горшочки с медом здесь гречишным
Мистическим сияют кормом.
Вот так-вот на границе над тобою
Смеется сумасброд!
И песня «Темный шар» (Dark Globe), исполняемая на акустической гитаре, пронзительная исповедь – прощание, заряженная такими же пронзительными метафорами:
Ступая по песку, я полпути прошел,
И вскоре голова моя поцеловала землю.
Пожалуйста, пожалуйста, подними руку.
Ведь я персона со свисающими с высот смирительными рукавами.
Ты не будешь скучать по мне?
А дальше «путь маковых птиц», «палочки с пернатым языком» и «украшение татуировками собственного мозга».
Песни со второго альбома выглядят более зрелыми и мелодичными. Потому что в этот раз за «перевод» с барреттовского восприятия на более-менее нормальное взялся Дэвид Гилмор, который очень серьезно подошел к делу, разъясняя всем аккомпанирующим участникам проекта, что хочет сказать безумный гений. Уотерс и Мэйсон очень болезненно переносили эти эксперименты, поэтому их участие в создании соло-альбомов Сида можно считать минимальным. Гилмор и верный друг Сида клавишник Рик Райт максимально приблизили звучание этого альбома к ранним флойдовским вещам. И веселая «Бэби Лимонад» (Baby Lemonade) вдруг констатирует: «Холодные железные руки аплодируют представлению клоунов на свежем воздухе». Затем идет простенькая «Любовная песня» (Love Song), уступая место очень гнетущей песне «Домино» (Dominoes), напоминающей по стилю исполнения монотонный досуг умалишенного в клинике:
Вот мы играем в домино.
Днем, когда тепло, темно…
Жизнь никакого вреда ни несет.
Я, вы, домино. Время идет…
Фейерверк и тепло
Палку ли раковину ли держать и играть.
Когда мой ум с пути свело,
Вчера услышал жаворонка…
Композиция «Это очевидно» (It Is Obvious) представляет из себя какое-то бренчащее причудливое месиво из образов и метафор и никак непереводимое:
Твои звезды – мои звезды. Простой петушок.
Только лишь импульс, небесный пирог.
Или:
Причину в ежевиках распознал.
В красной крови на шипах застревал.
Следующая композиция о любви называется «Крысы» (Rats), в дебрях которой также скрываются остатки здравого смысла. Эксцентричный джаз со странной импульсивной ритмикой сопровождает эти текстовые экзерсисы. «Утка, чей путь наименее меньший», «Опасные благословенные прыщи», «Слитые струи и статуэтки», «Сломанный сакс Карди Смучо, очень вонючий». А также:
Кабель, фронтон, осколок, канал.
Заделайте шов, который он снял.
Крысы, крысы! Ложись…
Дальше – тягучий блюз «Мэйзи» (Maisie), о невесте быка, что лежит в зале вся в бриллиантах и изумрудах. В конце песни – воображаемый жест пальцем у виска со вполне слышимым свистом. После веселой «Тетки жиголо» (Gigolo Aunt), следует чудный тандем из двух, к удивлению, безупречных композиций, переходящих одна в другую – «Размахивая руками в воздухе & Я никогда не лгал тебе» (Waving My Arms In The Air & I Never Lied To You). Эти песни могут быть прекрасным примером, каким бы мог стать «Флойд» при благоприятном раскладе.
Тексты здесь достаточно легкие и вменяемые. Так же воспринимается и распевная, добродушная «Званный и Обеденный» (Wined And Dined), все также повествующая о летней встрече с некой девушкой. Но вот грянула совершенно непонятная экстатичная пронзительная «Волчья стая» (Wolfpack), исполняемая экспрессивными накатами, кричащая то ли об упаковке чего-то, связанной с боулингом, бланшированными костями и еще черт-те чем, то ли о волчьей стае, связанной с бриллиантами и клубами. «Легкий сыроватый туман, мертвец, машет нам, возвращаясь в строй» сквозь пронзительные «выстраданные, горящие магнием притчи и причитания».
Заканчивается альбом шуточной песенкой в духе английских детских потешек. Она называется что-то типа «Шипучий слон» (Effervescing Elephant) и исполняется Сидом под акустическую гитару, как скороговорку без пауз, начинающуюся и заканчивающуюся каким-то пронзительным воплем из глубин. Это довольно часто переводимая любителями вещь о том, как встревоженный слон привел тигра, чтобы пугать и воспитывать остальных зверей, однако сам оказался им съеденным.
Третий соло альбом Барретта «Opel» вышел уже в 90-е годы и представлял из себя сборник отбракованных вещей не вошедших в первые два альбома. Наряду с ожидаемым набором клинических вещей здесь можно услышать и довольно неплохие вещи, но это, в основном, касается текстов. Музыкальный фон все тот же грустно сырой и тревожный. Выглядят слабыми «Млечный Путь» (Milky Way) и «Тележка-качалка» (Dolly Rocker). Мрачная «Опель» (Opel), «сон на далеком берегу в оковах серого тумана», повествует о впечатлениях Барретта о затонувшем автомобиле, что представляет из себя «эбеновый тотем из песка», «захороненный на мелководье» возле которого «тушка, облепленная мухами» или что-то в этом роде. Таким образом Сид пытался выразить свое состояние, усиливая его криками: «Я пытаюсь найти вас. Я живу.». А в конце душераздирующе исповедальное: «Я тону…» Еще, пожалуй, впечатляющими получились песни «Словесная песня» (Ward song) (набор слов-ассоциаций для создания смыслового фона) и «Лебедь Ли» (Swan Lee) (об охотнике-индейце, а-ля вариации на темы «Песни о Гайавате» Лонгфелло). Остальной материал – варианты уже известных нам композиций.
Можно сказать, что все эти произведения могли бы остаться неизвестными, если бы не участие музыкантов Пинк Флойд, Софт Мэшин и Хамбл Пай (ударник Джерри Ширли), которые, по-видимому, отчаянно и безуспешно пытались реанимировать Сида, возможно с прицелом на будущее выгодное сотворчество. И все, что есть «вменяемое» в этих песнях, мелодика, ритм, аранжировка, это безусловно их заслуга. Известно, что Флойды находились в то время в творческом кризисе, пока мистер Рон Джизин не помог им переродиться в новом качестве (альбом «Atom.Heart.Mother.») Ну и впоследствии Роджер Уотерс увековечил образ Барретта в текстах, сопровождающих великую музыку альбомов обновленных Пинк Флойд образца 70-х, таким образом отдав дань безвременно «потухшему» таланту. Построчно переведенное поэтическое же творчество самого безумного гения, как мы убедились, представляет собой некую «модель для сборки», который каждый может интерпретировать как угодно. Подобный текст исполняемый под психоделическую музыку, да еще иногда приправленный световым шоу, вызывал особый синтетический эффект целостности и таким образом «сиял» смыслами. Суть состояла в искусственном вызывании в восприятии рецептора известного в психологии явления синестезии, о котором мы еще поговорим в дальнейшем. Этот же прием, когда текст представляет из себя стандартный песенный формат но наполненный броскими, яркими цветастыми алогичными парадоксальными метафорами, эпитетами, сравнениями, использовал и имиджевый последователь Барретта Марк Болан. Впоследствии наследие этого «танцующего эльфа» с его «сэндвичами из лютиков» переняли многие музыканты, в том числе и из далекого СССР. Вспомните ранний «Аквариум»:
Грустит сапог под желтым небом.
А впереди – его печаль.
Зеленых конвергенций жаль,
Как жаль червей, помятых хлебом.
При этом сама концепция таких изощрений не нова. Достаточно вспомнить наших экспериментаторов «серебренного» века, которые, впрочем, тоже вдохновлялись европейцами. Некоторые их «творения» выглядят еще непонятнее и «страньше». Взять, к примеру, «отрывенные выписи» И. Крученых: «Дыр. Бул. Щил!» и прочие «лесиные бухи», «дохлые луны» и «вычекурдывания». Причем нашим футуристам и имажинистам (знакомясь с ними вне их специфического творчества) вменяемости и адекватности было не занимать, за некоторыми исключениями.
-//-
Вспоминая весьма актуальную книгу Ч. Ломброзо «Умопомешательство и гениальность», мы можем удостовериться, насколько тонка та самая грань. История пути творческих личностей с их тонкой душевной организацией располагает достаточным набором сведений о случаях безумия. Вот скажем финальная часть сонета В. Гроссмана. О ком она?
Сбылось. Унылый сибарит (так и хочется заменить на «наш Сид») смирительной рубашкою повит.
Прорезал воплем звоны тамбурина.
И смолк, изнемогая в жутких снах. Безумный,
Как поющая в волнах, Офелия в венке из розмарина.
Это посвящение поэту «золотого» века русской поэзии, другу А. Пушкина, К. Батюшкову, которого постигла та же участь. (Здесь можно также вспомнить и знаменитое «Не дай мне бог сойти с ума», Александра Сергеевича, тоже посвященное ему же. https://www.culture.ru/poems/5647/ne-dai-mne-bog-soiti-s-uma?ysclid=m7udqysi8d673935050 ). Еще в этом ряду даже автор «Метаморфоз» римский поэт Овидий, поправлявший свое душевное здоровье у скифов "на кумысе", грезящий Кольридж, сумрачный Эдгар По, стремительно слетающий с катушек Рембо, увядающий на койке в клинике Бальмонт. «Безумному Алмазу» довелось стать легендой еще при его дальнейшей, довольно незаметной, жизни, стать символом великой группы, создателем музыки нового типа. Такова судьба талантливого обаятельного и впечатлительного паренька из Кембриджа, у которого кислотный «свингующий» Лондон выпотрошил рассудок. И пока Роджер Барретт проводил свои ничем ни примечательные повседневные будни у своей сестры в Кембридже, его группа стремительно взлетала на пики популярности благодаря именно этой наболевшей теме… Теме безумия в современном мире, актуальной и по сей день. Когда подобные клинические мотивы коррелируют с политикой, мировоззрением и новыми технологиями. В текстовом пространстве другого лидера «Пинк Флойд» Роджера Уотерса, пережившего такую драму с коллегой по группе, эта проблема превратилась одновременно в личную и глобальную… С того самого тревожного биения сердца, когда затем раздаются звуки идущих часов и работы станка, чеканящего монеты. И чей-то голос произносит: «Я СХОДИЛ С УМА ВСЕ ЭТИ ЧЕРТОВЫ ГОДЫ…». Потом смех и крик. Но это уже совсем другая история…
Спасибо всем, кто читает, понимает, интересуется данной темой, а также тем, кто подписался на мой канал. Рад буду вашим мнениям в комментариях и оценкам в лайках.