В воздухе взорвались слова: “Он тебе не сын”. Отец замер. Его рука зависла, пальцы разжались сами собой. Кирилл вырвался из хватки и оттолкнул отца.
– Что? – Сергей повернулся к жене медленно, словно не веря ушам. – Что ты сказала?
Лариса побледнела, ее тонкие пальцы поднесены ко рту, словно пытаясь затолкать назад вырвавшиеся слова. Она покачала головой, делая шаг к ним:
– Я... ничего... – прошептала она растерянно.
Но чудовищная тишина уже заполнила кухню. Кирилл перевел взгляд с матери на отца. В ушах стоял звон.
– Что значит "не сын"? – тихо спросил он, но голос его дрогнул.
Мать молчала, в ужасе глядя на Сергея. А тот вдруг зло усмехнулся – губы скривились, глаза сузились.
– Давай, Лариса, продолжай, – процедил он. – Скажи ему. Раз уж начала.
– Сергей... – умоляюще прошептала она, делая еще шаг. Он отстранил ее резким движением:
– Говори!
Лариса стояла меж двух огней – муж и сын смотрели на нее, оба побледневшие, с одинаково напряженными лицами. И Кирилл вдруг отметил про себя эту странную деталь: в ярком электрическом свете они с отцом были не так уж похожи. У Сергея – светло-русые волосы с проседью, серо-голубые глаза. У Кирилла – темно-каштановые волосы, карие глаза. Раньше он думал, ну, в мать пошел. А теперь ледяная догадка кольнула сердце. Нет, невозможно...
– Мам... – хрипло начал он, чувствуя ком в горле. – Что ты скрываешь?
Его мать, всегда такая собранная, сейчас казалась потерянной. Большие карие глаза, точно такие же, как у Кирилла, наполнились слезами. Она произнесла едва слышно:
– Он... не отец тебе, Кирюша.
Кирилл смотрел, не моргая. Будто пол произвел трещину и он проваливается.
– Как... – выдохнул он. – Что значит... не отец?
Сергей громко выдохнул, словно получил удар. Он отвел взгляд, рукой потер лицо. Лариса шагнула к сыну, пытаясь коснуться его руки, но Кирилл отпрянул.
– Прости меня… Прости… – прошептала она, слезы градом покатились по ее щекам. – Я не хотела… я…
Она осеклась под тяжелым взглядом мужа. В глазах Сергея пылала такая ярость, что казалось, он сейчас швырнет что-нибудь. Но он сдержался. Только сказал хрипло:
– Рассказывай уже. Все.
Лариса всхлипнула, закрыла лицо руками. Кирилл стоял ошеломленный. Он искал взглядом подтверждение или опровержение у Сергея, но тот отвернулся к окну, сжав подоконник так, что побелели костяшки.
Тягостная пауза. Старые часы тикали безжалостно громко.
– Мам… – голос Кирилла сорвался, сломался на последнем слоге, став вдруг мальчишески высоким. – Скажи что-нибудь. Это шутка? Или вы оба...
Он сам не знал, что хотел услышать. Может, что отец просто ослеплен гневом, а мама — бредит от страха, говорила глупости.
Но мать убрала ладони от лица и посмотрела прямо сыну в глаза. Взгляд у нее был другой теперь — твердый, будто она приняла решение.
– Это правда, – тихо сказала Лариса. – Сергей не твой биологический отец.
Правда. Это слово пронзило его. Кирилл пошатнулся, будто получив удар под дых. Руки задрожали.
– Как... как так? – пробормотал он. – И кто тогда... Кто мой отец?
Лариса открыла было рот, но тут рявкнул Сергей:
– Даже не смей произносить его имя!
Он обернулся, и Кирилл пораженно увидел, что по лицу этого сильного мужчины текут слезы – впервые в жизни он видел отца плачущим. Сергей шагнул к жене, сжал ее плечо, глядя ей прямо в лицо:
– Двадцать лет, Лара! Двадцать лет ты меня дураком водила! – Его голос сорвался. – Я растил пацана... любил... а ты... – Он отшатнулся, провел рукой по коротко стриженным волосам. – Как ты могла?
Лариса не сопротивлялась, когда он хватал ее за плечо, лишь зажмурилась. Теперь она произнесла с тихим отчаянием:
– Я пыталась... хотела забыть... Это было один раз, Сережа, клянусь...
– Замолчи! – голос Сергея ударил, как кнут. – Один раз... – он хохотнул горько, отпуская ее. – Этого "раза" хватило, чтоб залететь, да?
Кирилл зажмурился, как будто все происходящее – дурной сон. Но от звуков никуда не деться. Он стоял столбом, холод пробирал до костей. Он хотел закричать, но горло перехватило.
Внутри него хаос: шок, гнев, страх. Мир рушился, стены родного дома теперь как чужие декорации. «Не отец... Двадцать лет лжи...» – мысли обжигали.
Он вспоминал детство: отец учил его ездить на велосипеде в парке у ВДНХ, держал за плечи, чтобы не упал. Отец возился с ним, маленьким, на даче – учил забивать гвозди. В школе отец гордо приходил на соревнования по самбо, задирал подбородок: «Мой сын – молодец». Были ведь и теплые моменты, когда Сергей, довольный, хлопал его по спине, дарил подарки на дни рождения... Неужели все это теперь перечеркнуто какой-то ужасной правдой?
Он всегда знал, что характером пошел не в отца: Сергей прямолинейный, строгий, резкий. А Кирилл – мягче, склонный мечтать, писать стихи тайком. Мама говорила: «В меня пошел». Но вот теперь выясняется – и вовсе ни в кого из них.
Всплыло и странное воспоминание: как лет в десять Кирилл нашел старый фотоальбом и увидел мамины снимки с каким-то мужчиной на фоне Чистых прудов. Молодая Лариса – смеется, глаза горят, на плечах – пиджак незнакомца, укутывает от ветра. Тогда Кирилл спросил: «Мам, кто это?» – а мама захлопнула альбом и сказала: «Никто, просто старый друг». И голос ее дрогнул. Он тогда не придал значения, а потом альбом и вовсе исчез из дома. Сейчас в памяти ожило: тот мужчина был темноволосый, высокий, очень смутно, но… возможно, имел те же карие глаза?
«Кто мой отец?» – снова вопрос обжег сознание. Он взглянул на мать:
– Это тот... старый друг? – внезапно хрипло спросил Кирилл.
Лариса растерянно моргнула. Сергей метнул взгляд на нее:
– Значит, был и друг, – усмехнулся он ядовито. – Я-то думал, просто интрижка на корпоративе... Кто он, Лара? Ты же отказалась назвать, когда я тогда спрашивал! – выпалил Сергей, и вдруг осекся, понимая, что сказал лишнее.
Кирилл вскинул голову:
– Ты знал?! – Голос его сорвался. – Пап... то есть... Сергей Иванович, ты знал?!
Сергей молчал, прижав губы. Мать закрыла глаза, по щекам ее текли слезы непрерывно.
– Не знал, – глухо отозвался отец спустя пару секунд. – Догадывался.
Он опустился тяжело на стул, будто ноги отказали. Взгляд его блуждал по залитой компотом скатерти, по осколкам разбившегося стакана. Капли густой жидкости медленно скатывались на пол – алые, как кровь на месте преступления.
– Что?.. – Кирилл подошел ближе, глядя на него сверху. – Как давно ты... догадывался?
Сергей устало выдохнул:
– С самого начала, наверное, – сказал он тихо, и от этих слов Лариса всхлипнула громче. – Ты не думай, не сразу… Просто считал, мало ли, гены... У моего деда тоже были темные волосы. – Он горько усмехнулся. – Но вот группы крови...
Он замолчал. Кирилл вспомнил: у отца редкая группа – четвертая отрицательная. У самого Кирилла – вторая положительная. Когда-то на уроке биологии он посчитал, что при таких родителях ребенок не может иметь вторую группу. Он помнил, как тогда в шутку заявил об этом за семейным ужином. Мама рассыпалась в невнятных объяснениях про генетику, а отец вскочил из-за стола со словами: «Ерунда все эти ваши школьные задачки», и ушел курить на балкон. Кирилл тогда удивился реакции, но забыл… А вот отец, видимо, не забыл.
– Так почему же… – начал Кирилл и замолчал, не зная, как сформулировать: почему же ты молчал 20 лет, раз подозревал?
Сергей поднял на него глаза, покрасневшие, с трудно сдерживаемой мукой.
– Потому что... – Он с трудом сглотнул. – Потому что любил тебя, дурака. Сына любил. – Он устало потер лоб. – Думал, ошибаюсь. Думал, если не буду знать точно – проживу. Семью сохраню. А спрашивать боялся... Знал, если подтвердится – не смогу смотреть ни на тебя, ни на нее…
Кирилл опустился на стул напротив, голова шла кругом. Отец… нет, Сергей – знал или по крайней мере серьезно подозревал, но продолжал растить его как сына из любви? Из страха разрушить семью? В груди у Кирилла странно заныло.
Лариса сделала робкий шаг к столу:
– Сереж… – начала она. – Я хотела сказать… тысячу раз хотела, честно. Я трусиха. Я боялась тебя потерять, вас обоих… Кирюшу – он ведь тебе как родной… – она взглянула на сына умоляюще. – Вы так любите друг друга… Я не могла, не решалась разрушить это…
– Не могла?! – Сергей вскочил, опрокидывая стул. – А сейчас что, решилась? Или просто вырвалось? – В голосе его сарказм: – Вырвалось, да? Вот уж не думал, что узнаю правду в такой момент…
Он отвернулся, прижался лбом к стене. Широкие плечи поникли.
Лариса шагнула к нему:
– Прости, – выдохнула она, осторожно коснувшись его спины ладонью. – Мне не заслужить прощения, знаю… но…
Сергей отшатнулся, резко развернувшись. Лариса отступила.
– Уйди, Лара, – с тихой яростью сказал он. – Не могу тебя сейчас видеть.
– Пап… – хрипло начал Кирилл, поднимаясь тоже. Его собственные эмоции бушевали – обида, гнев, но на мать или на отца? Он не знал. Только что он кричал на отца, а теперь узнал, что тот не родной, но, оказывается, любил его… А мать родная, любимая мама – предала отца и столько лет лгала сыну…
– Не называй меня так, – горько усмехнулся Сергей, глядя на Кирилла. – Сам слышал – я тебе не отец. Так что… – Он махнул рукой, хватая с вешалки пиджак. – Все, хватит с меня.
– Куда ты? – испуганно спросила Лариса, видя, как муж натягивает ботинки прямо в квартире, даже не присев.
– Подальше отсюда, – коротко бросил он. – Вон и сын твой убежит сейчас, наверное. Разрушила, так наслаждайся, Лара, – зло добавил он. – Семью разрушила.
Он открыл входную дверь с такой силой, что та ударилась о стену. В проеме колыхнулся тусклый свет подъезда.
– Сережа, не уходи, пожалуйста! – Лариса кинулась было за ним, но он уже шагнул наружу и захлопнул дверь перед самым ее лицом. Щелчок замка отозвался звоном в повисшей тишине.
Мать застыла, прижав руки к груди, словно ее только что ранили ножом. Кирилл смотрел на нее широко раскрытыми глазами. В голове гулко звучали слова: “Не называй меня папой”. От этого сделалось так больно, словно его оттолкнули, отвергли. Он не знал, что делать: броситься за отцом или остаться утешать мать? Обоих он едва ли мог сейчас выдержать рядом. Ему самому хотелось бежать без оглядки.
Лариса повернулась к сыну: лицо бледное, губы дрожат.
– Кирюша… – позвала она жалобно. – Сыночек, пожалуйста, поговори со мной…
Кирилл глядел на нее, и не узнавал: как будто перед ним стояла незнакомая женщина. Мать всегда была для него опорой – тихая, добрая, с лучистыми глазами, которые сейчас потухли. Она казалась ниже ростом, чем час назад, будто груз лет вдруг пригнул ее к земле. Лишь теперь он заметил морщинки у ее губ, тени под глазами. Она двадцать лет носила эту тайну, – осознал он с неожиданной ясностью. – Двадцать лет жила с этим грузом.
И вдруг ему стало ее жалко. Почти одновременно накатила злость. Разрываясь между этими чувствами, он спросил резко:
– Кто мой отец, мама? Ты должна мне сказать.
Лариса опустила глаза:
– Это неважно… Его нет с нами. Он никогда не узнает.
– Он умер? – спросил Кирилл. Сердце екнуло: умер? кто он был?
– Для нас – умер, – горько сказала она. – Он уехал за границу сразу после… того лета. Ни слуху ни духу. Он не знает о тебе, ничего не знает.
Кирилл молча впитывал эту информацию. Значит, биологический отец бросил мать еще до его рождения, уехал. Ни разу не поинтересовался. Ему вдруг так остро захотелось, чтобы этим отцом оказался кто-то достойный – пусть и нехорошо желать, но лучше б он был мертв, чем просто сбежал. Но реальность, похоже, хуже.
– Ты любила его? – тихо спросил Кирилл. Он смотрел на мать пытливо, почти холодно.
Лариса вздрогнула от вопроса. Затем печально кивнула:
– Думала, что любила. Ослепла… глупая была. Молодая, одинокая… – она говорила будто про постороннюю, устремив взгляд в пространство. В глазах всплыло давнее. – Сергей тогда служил по полгода в командировках, границу охранял. Я скучала. И тут появился Олег… красивый, веселый. Коллега новый, вместе над проектом работали… – она вздохнула. – Три месяца, пока твой отец был в Чечне, мы с Олегом встречались. Потом он узнал, что я беременна, испугался и... исчез. А я осталась. Одна.
Она уронила плечи. Кирилл молчал, потрясенный ее откровенностью и сухим тоном. Будто рассказывает не свою жизнь, а телесериал.
– Когда Сергей вернулся, – продолжила она, – я уже знала, что беременна на втором месяце. Хотела... хотела честно признаться ему. Но испугалась. Он тогда сам был контужен немного, у него погибли два товарища… я не смогла. А он... – она судорожно вздохнула, – он так мечтал о детях. Мы до этого... у нас не получалось долго...
Кириллу казалось, он слушает исповедь. Перед глазами встала картина: отец возвращается с войны, потрясенный, а жена беременна неизвестно от кого… Она жалеет его, боится разрушить ему психику правдой. Решает солгать из милосердия и страха одиночества… И вот 20 лет спустя все раскрывается худшим образом.
Он почувствовал, что начинает задыхаться в этой кухне, пропитанной запахом котлет, табака и разлитого компота. Ему нужно было выйти, проветриться, убежать от этого кошмара хотя бы на минуту.
– Я… мне нужно… – Кирилл крутанулся и бросился в коридор к выходу. Мать поспешила за ним:
– Сынок, нет, прошу, не уходи!
– Прости, – бросил он, уже надевая кроссовки трясущимися руками. – Мне надо подумать… Это слишком…
Она всхлипнула, пытаясь взять его за руку:
– Кирилл, я понимаю… Ты имеешь право злиться, я все понимаю… Но не уходи вот так, поговорим… пожалуйста…
Он поднял глаза – и увидел в ней ту молодую Ларису с фотографий, только сломанную горем. Его боль и гнев сейчас требовали простора, ему было тесно рядом с ней, но он все же произнес, смягчив тон:
– Я вернусь. Только не знаю, когда… Не ищи меня, дай мне время.
И выскочил за дверь прежде, чем разрыдаться при ней.
…Теперь Кирилл стоял на улице, прислонившись лбом к стене дома. Холод немного отрезвил. В груди горело. Перед глазами проносились сцены детства вперемешку с недавней схваткой. Как жить дальше?
Он разжал руку – оказывается, все это время он сжимал в кулаке ключи. На брелоке болтался маленький фонарик, подаренный ему отцом когда-то – «чтоб тебе светло было, сынок». Кирилл зажег его – слабый луч дрожал на асфальте.
Он вспомнил, как в детстве боялся темноты, и отец вешал для него фонарик над кроватью. Этот отец… пусть и неродной, но папа во всех смыслах. А биологический где-то гуляет по миру, даже не зная о нем.
Кирилл поднял голову к темному небу. Слез не осталось – глаза сухие, раскаленные. Он понял вдруг, что боится идти обратно в квартиру: боится увидеть пустые глаза отца, боится ненависти или, хуже того, полного равнодушия, которым Сергей может теперь закрыться. Боится материной мольбы о прощении, потому что не знает, сможет ли простить.
Он медленно двинулся вдоль проспекта. Ночная Москва не спала: вдалеке шумели машины по Садовому кольцу, над крышей соседнего дома мигали огни рекламного билборда. Прохожих почти не было, только силуэт пожилого дворника, курившего у остановки. Запах его сигаретный дым донесся слабым шлейфом, напомнив отца. Сердце снова сжалось.
Внезапно Кирилл подумал о своем младшем брате Егоре, которому 14. Тот сейчас у бабушки в Твери на каникулах. Он еще не знает, что их семья рушится. Егор ведь папин родной сын, – понял Кирилл. Наверно, отец теперь будет видеть в нем единственного... А его, Кирилла, вычеркнет? Нет, отец не такой… Или какой?
Кирилл дошел до сквера на Красносельской, опустился на скамейку. В тишине слышно было, как где-то совсем рядом грохочет состав метро – значит, под землей тоннель. Гул прокатился и стих.
Он закрыл лицо руками. Перед внутренним взором встала сцена: отец провожал его в первый класс, крепко держал за руку и говорил: «Не бойся ничего, я с тобой». Всю жизнь Кирилл знал, что отец его защитник и опора. И вот – в одночасье это украдено.
Но так ли в одночасье? Ведь отец остается тем человеком, кто вырастил и любил его. Разве кровь важнее этого? Кирилл пытался нащупать почву под ногами: что изменилось по сути? Биологически – да, они чужие. Но разве он любил Сергея Ивановича за гены? Нет – за заботу, за силу, за принципиальность, хоть и тяжелый характер…
А мама? Он был маменькиным сынком всегда, в хорошем смысле – доверял ей все тайны. И она предала его доверие, не сказав правду. Но можно ли ее осуждать? Она же боялась потерять семью, остаться одна с ребенком.
Ветер донес издалека звон колоколов – пробило, наверное, полночь. Кирилл опустил руки. Решение оформилось само собой: он должен вернуться. Как бы ни было больно, убежать и пропадать – не выход. Там, дома, мать сейчас, наверное, рыдает одна. А отец… Кирилл представил его: возможно, стоит где-то во дворе или бродит вокруг квартала. Куда ему идти, ночь на дворе? В их городе у него нет близких друзей – все в отъезде. Может, пошел в дешёвую гостиницу, лишь бы не видеть жену.
Кирилл вдруг вскочил. Он понял: он не хочет, чтобы Сергей уходил из семьи. Он не хочет потерять отца. Как бы тот ни отстранялся сейчас, надо попытаться его удержать.
– Черт… – выдохнул он и бросился бегом назад к дому.
Поднимаясь по лестнице на свой пятый этаж, Кирилл слышал мамины всхлипы еще с пролета. Дверь квартиры была не заперта – Лариса, видимо, в отчаянии выбежала следом за мужем и забыла закрыться. Кирилл переступил порог и застал мать сидящей в прихожей на полу. Она прижимала к груди его куртку, которую он оставил, и беззвучно плакала.
– Мам… – тихо позвал он.
Лариса вскинула голову. Увидев сына, она всхлипнула громче:
– Кирюша… ты вернулся... – Она поднялась неуверенно.
Кирилл заметил, как она постарела за эти часы: влажные пряди у лица, опухшие глаза. Он молча шагнул ближе и обнял ее. Мать зарыдала у него на груди, как ребенок, повторяя: «Прости… прости…»
Он гладил ее по спине, глядя через плечо в пустую прихожую. Сергея не было.
– Где он? – спросил Кирилл мягко, когда мать немного успокоилась.
– Не знаю, – простонала она. – Ушел... Я выбежала, но он уже во двор вышел, не вернулся…
Кирилл кивнул, отстраняясь.
– Я найду его, – тихо сказал он. – Все будет хорошо, ма… Лариса. – Он запнулся, впервые назвав ее по имени. Ему вдруг показалось странным снова сказать ей «мама», но и звать иначе было больно.
Лариса горестно улыбнулась сквозь слезы:
– Называй, как привык… Если сможешь, конечно.
Кирилл кивнул.
– Отдыхай. Я скоро.
Он вышел вновь в ночь. Но на этот раз его сердце уже знало, что делать.
...Сергея Ивановича он нашел за домом, у детской площадки. Тот сидел на деревянной горке, ссутулившись, опустив голову. В лунном свете были видны влажные дорожки на его щеках. В руке – измятая пачка сигарет, хотя он бросил курить год назад по настоянию жены. Несколько окурков валялось у ног.
Кирилл медленно подошел, скрипнув гравием. Отец поднял глаза:
– А, это ты… – прохрипел он. Глаза его блеснули в темноте. – Чего тебе?
Кирилл переминался с ноги на ногу, как в детстве, когда провинился. Подойти ближе мешала невидимая стена отчуждения. Но он заставил себя сделать шаг.
– Папа… – сказал он тихо. – Пойдем домой.
Сергей издал горький смешок:
– Домой? Там мне теперь не дом.
– Не говори так. – Кирилл шагнул ближе и присел рядом, прямо на холодную металлическую горку. Они сидели бок о бок, глаза на уровень пустых качелей впереди. – Для меня ты… по-прежнему отец. Ты же сам сказал – любил меня как сына. Я и есть твой сын, пусть и неродной по крови… но ты самый настоящий отец, другой мне не нужен.
Сергей молчал, но Кирилл видел, как дрогнул подбородок его крепкой, будто высеченной из камня челюсти.
– А Лариса… – Сергей сжал кулак, – я не знаю, смогу ли ей это простить.
– Я тоже не знаю, – честно ответил Кирилл. – Но… мама всю жизнь была хорошей матерью для меня. Это тоже не ложь. Она сделала большую ошибку, это факт. Но мы… мы же семья, несмотря ни на что.
Сергей усмехнулся:
– Семья… ложь одна.
Повисло молчание. Двор спал, только листья шуршали. Негромко брехнула собака где-то вдалеке.
– Помнишь, ты мне книгу подарил, «Граф Монте-Кристо»? – внезапно сказал Кирилл, глядя на звезды между крыш. – Я прочел и долго думал. Там, помнишь, старик-моряк узнает, что сын не от него, а от его брата. Он в ярости хотел убить жену, но потом... потом моряк сказал: «Я воспитал его и люблю, он мой сын больше, чем чей-либо». – Кирилл повернулся к отцу. – Мне тогда было 14, я еще думал, почему он его не бросил. А теперь… – Он судорожно вздохнул. – Теперь, когда такая же беда с нами… я почему-то верю, что у нас может получиться.
Сергей смотрел на сына пристально. Затем тряхнул головой:
– Ты славный парень, Кирилл. Я всегда этим гордился. – Голос его дрогнул. – Даже если... даже сейчас не хочу тебя терять. Но с Ларисой… как же больно...
Он закрыл лицо рукой. Кирилл положил ладонь на его широкое плечо:
– Знаю, пап… знаю. Но она правда нас любит. Она же жила в страхе, видишь. И все равно, как ни крути – ты для нее всегда был и есть единственный муж.
Сергей вскинул голову:
– Она такое наделала… – начал он со вспышкой, но тут же погас, выдохнул. – Эх… ладно, хватит, наверно, на сегодня.
Он тяжело поднялся. Кирилл тоже вскочил. Они стояли лицом к лицу.
Сергей посмотрел на сына, потом неуверенно протянул руку, чтобы обнять. Кирилл шагнул в его объятия, крепкие и теплые, как всегда. И хоть между ними сейчас пролегала пропасть, оба знали: целых двадцать лет настоящей любви отца и сына не исчезнут бесследно.
Через несколько минут они вместе поднялись домой. Лариса встретила их у двери заплаканная, с замиранием сердца. Сергей молча прошел внутрь. Она боялась к нему подойти, замерла возле дверного косяка.
Он остановился в коридоре, оглянулся на нее. Секунду смотрел исподлобья. Потом медленно кивнул:
– Жить будем. Пока. Не знаю… не знаю, что дальше, Лара. Но сын… сын хочет, чтобы мы были вместе. – Он тяжело вздохнул. – Ради него попробую.
Лариса, ошеломленная, закивала часто, слезы снова покатились.
Кирилл тихо прошел на кухню, оставляя родителей в коридоре. Ему не хотелось сейчас быть третей лишней. Он услышал, как мама зарыдала у отца на груди, просила прощения, как отец тихо ей сказал: «Перестань реветь… Дай прийти в себя. Я не прощаю. Пока нет… Но и уходить не буду».
Кирилл опустился на тот самый стул, где несколько часов назад мир был еще цел. На столе все еще беспорядок: брошенная ложка, пятна разлитого компота, осколки стакана. Он начал механически собирать осколки дрожащими пальцами. Один мелкий острый кусочек впился ему в подушечку большого пальца. Кирилл дернулся, укололся – алая капля выступила, закапала на белую скатерть, совпав с засохшими каплями компота.
Он смотрел, как кровь медленно растекается. Боль была острой, но мимолетной. Заживет. Так и их семья, надеялся он, тоже заживет, пусть и останется шрам.
В прихожей родители все еще тихо разговаривали. Кирилл услышал, как отец глухо спросил: «Почему ты выкрикнула это тогда?» – а мама ответила сквозь слезы: «Он бы тебя ударил... я испугалась за вас…» Голос ее потонул, и Кирилл не разобрал слова, да и не нужно. Он понимал: любви в их семье все эти годы было не меньше, чем у других, просто сейчас всем очень больно. Но боль пройдет. Надо верить.
Он аккуратно выбросил осколки и увидел на полке семейную фотографию: он, Егор, мама и папа в позапрошлом году на Воробьевых горах. Все улыбаются, обнявшись. Самый счастливый день – папа тогда получил новую работу, и они ездили праздновать, смотрели с высоты на огни Москвы. Кирилл помнит, как отец обнимал маму и их, сыновей, и сказал: «Вот оно – счастье, моя крепость». У него даже слеза навернулась от слов отца тогда – настолько редко тот показывал чувствительность.
Теперь крепость была повреждена изнутри. Но, может, не разрушена до основания. Каждая несчастная семья несчастлива по-своему, подумал Кирилл. Их несчастье – тяжелое, но уникальное. И раз они все пережили эту ночь, значит, шанс есть.
Вскоре отец зашел на кухню, молча начал помогать Кириллу вытирать стол, словно пытаясь навести порядок и в хаосе внутри. Мать тоже робко подключилась – осторожно смела осколки, перевязала сыну палец пластырем. Получилось совместное молчаливое действие – первый шаг к очищению.
Когда все было убрано, семья погасила свет на кухне. Наступила глубокая ночь. Завтра будет новый день их новой жизни – непростой, но честной.
Уходя спать, Кирилл заглянул еще раз в зал, где родители сидели рядом на диване в полумраке. Отец держал голову в руках, мать – просто рядом, не касаясь его, но и не отстраняясь. Они оба были погружены в свои мысли.
– Спокойной ночи, – тихо сказал Кирилл.
Сергей отнял лицо от ладоней, глянул на сына. Его усталое лицо смягчилось.
– Спокойной, сынок, – ответил он.
Лариса всхлипнула чуть слышно от слова «сынок», но сдержалась.
Кирилл улыбнулся слабо и закрыл дверь своей комнаты. Ложась, он думал о том, как странно повернулась судьба. В один день он узнал суровую правду, чуть не потерял отца, чуть не возненавидел мать… но сейчас чувствовал какую-то тихую уверенность, что они справятся. Главное, что мы все сказали правду, подумал он, накрываясь одеялом. Больше никаких секретов. Именно правда, какой бы горькой ни была, дала шанс заново склеить их семью.
Уважаемые читатели!
Сердечно благодарю вас за то, что находите время для моих рассказов. Ваше внимание и отзывы — это бесценный дар, который вдохновляет меня снова и обращаться к бумаге, чтобы делиться историями, рожденными сердцем.
Очень прошу вас поддержать мой канал подпиской.
Это не просто формальность — каждая подписка становится для меня маяком, который освещает путь в творчестве. Зная, что мои строки находят отклик в ваших душах, я смогу писать чаще, глубже, искреннее. А для вас это — возможность первыми погружаться в новые сюжеты, участвовать в обсуждениях и становиться частью нашего теплого литературного круга.
Ваша поддержка — это не только мотивация.
Это диалог, в котором рождаются смыслы. Это истории, которые, быть может, однажды изменят чью-то жизнь. Давайте пройдем этот путь вместе!
Нажмите «Подписаться» — и пусть каждая новая глава станет нашим общим открытием.
С благодарностью и верой в силу слова,
Таисия Строк