— Ты точно не шутишь? — мой голос сорвался на крик, щеки пылали от обиды. — Уже в который раз за месяц происходит одно и то же! Ты даже не пытаешься понять, что я чувствую!
— Лиза, прекрати накручивать себя, — Антон стоял напротив, скрестив руки на груди, его спокойствие только подливало масла в огонь. — Я ведь предупреждал, что приду поздно. Зачем раздувать скандал?
— Предупреждал он! — я схватила с дивана подушку и чуть было не запустила ею в него, но пальцы разжались сами собой, и она глухо шлёпнулась на пол. — У нас свадьба через три месяца, а ты будто убегаешь от меня! Каждый день какие-то дела, встречи… Это нормально, по-твоему?!
Мы стояли в его квартире — нашем общем доме уже больше года. Здесь всё было знакомым: запах кофе по утрам, скрип старого паркета, мягкий свет торшера в углу. Но сейчас стены будто сжимались, давили на меня, а сердце колотилось так, словно хотело вырваться из груди. Я еле сдерживала слёзы — меня трясло от боли, непонимания и какого-то липкого страха, что всё, во что я верила, рушится.
— Лизок, давай не будем орать, — Антон отступил на шаг, его голос звучал устало. — Мы можем поговорить завтра, когда оба остынем. Обещаю объясниться, но не в такой истерике.
— Почему каждый раз, когда я пытаюсь понять, что между нами творится, ты закрываешься и уходишь от разговора? — я резко отвернулась, ком в горле душил, и я сжала кулаки, чтобы не разрыдаться. — Неужели ты не видишь, как мне больно?
— Я вижу только, что ты сама себя накручиваешь без причины, — бросил он холодно.
— Может, причина не во мне? — я зажмурилась, прогоняя слёзы. — Может, это ты недоволен нашей жизнью, но не хочешь признаться?
Ответа не последовало. Лишь короткий выдох — резкий, почти раздражённый. Антон развернулся и пошёл к спальне. У самого порога он остановился и, не оборачиваясь, бросил:
— Знаешь, переночую-ка я у мамы на даче. Завтра оттуда поеду на работу, чтобы не мешать тебе и твоим подозрениям.
Дверь хлопнула, и я осталась одна. Тишина ударила по ушам, как молот. Я рухнула на диван, уткнулась лицом в подушку и дала волю слезам. В груди разгорелся огонь обиды, а мысли роились, словно осы в улье. Два года назад, на дне рождения у Пашки, я впервые увидела Антона — смешливого, с тёплыми карими глазами. Тогда казалось: вот оно, счастье привалило. Он был добрым, внимательным, его семья приняла меня, как родную. Но теперь… Теперь я не узнавала ни его, ни себя. Его отстранённость резала, как нож, а уклончивые ответы превращали каждый день в пытку. Что-то было не так. И я должна была это выяснить.
На следующий день я собралась с силами, села в машину и поехала на дачу к Ольге Петровне. Душа не на месте, сердце замирает — но я ехала, потому что иначе просто сойду с ума.
***
Дорога к даче тянулась бесконечно. За окном мелькали голые деревья, ветер свистел, гоняя опавшие листья по обочинам. В груди всё ещё тлел огонь, но теперь к нему примешивался холод — липкий, пробирающий до костей. Я включила радио, чтобы заглушить мысли, но слова песен только глубже вгоняли в тоску.
Ольга Петровна встретила меня у калитки. Её лицо — доброе, с тонкими морщинками у глаз — осветилось улыбкой.
— Лиза! Ну что ты, не предупредила даже? Проходи, я как раз чайник поставила.
— Здравствуйте, Ольга Петровна, — я выдавила улыбку, хотя внутри всё дрожало. — Просто… надо было вырваться из города.
Она кивнула, будто всё поняла без слов, и повела меня в дом. Внутри пахло яблочным пирогом и сухими травами. Мы сели за стол, и она начала рассказывать про свои цветы, про то, как Антон в детстве любил копаться в огороде. Я слушала вполуха, теребя салфетку. Наконец решилась:
— Ольга Петровна, скажите… Антон вам что-нибудь говорил? Ну, про нас?
Она замялась, глаза её потемнели.
— Лиза, он… Он просто устал, наверное. Работа, подготовка к свадьбе. Ты же знаешь, какой он — весь в деле, с головой ушёл. Не бери в голову.
— А мне кажется, он от меня уходит, — голос дрогнул, и я отвела взгляд. — Каждый день задерживается, молчит, избегает. Я уже не знаю, что думать.
— Ох, девочка моя, — она накрыла мою руку своей. — Не накручивай себя. Антон тебя любит, я же вижу. Просто… мужчины такие — не всегда словами скажут, что на душе.
Её слова звучали утешительно, но что-то в них было не то. Как будто она сама не до конца верила в то, что говорит. Я кивнула, отпила чай, а потом извинилась и вышла во двор — подышать.
И тут я услышала. Ольга Петровна разговаривала с соседкой, тётей Ниной, у забора. Голос её был тихим, но ветер донёс обрывки:
— Катя-то давно уехала, а он всё хранит её письма. Я Лизу люблю, как дочку, но, Нин, она ведь на Катю похожа — те же глаза, тот же смех. Иногда смотрю и думаю: а вдруг он…
Дальше я не расслышала — кровь застучала в висках, как молот. Катя? Первая любовь Антона? Он рассказывал о ней мельком — девчонка из школьных времён, уехала с родителями за границу. Но письма? Сходство? В глазах заплясали искры, а душа рвалась на части. Я вернулась в дом, стараясь держать себя в руках.
— Ольга Петровна, — голос мой звучал чужим, — а кто такая Катя?
Она побледнела, чашка в её руках дрогнула.
— Лиза… Это старая история. Антон был молод, влюбился. Но это давно прошло.
— А письма? — я шагнула ближе. — Вы сказали, он их хранит.
Она вздохнула, опустила взгляд.
— Да. Хранит. Но это не значит, что он тебя не любит. Ты для него — настоящее. А Катя… просто тень прошлого.
Тень прошлого. Эти слова врезались в меня, как нож. Я поблагодарила её, с трудом выдавила улыбку и ушла к машине. Душа поёт? Нет, моя душа кричала.
***
В городе я ворвалась в квартиру. Руки тряслись, сердце стучало молотом, а мысли роились — хаотичные, злые, растерянные. Я бросилась к шкафу в спальне, где Антон хранил свои вещи. Если там есть письма — я их найду. Докажу себе, что это не выдумки.
Ящики летели один за другим. Старые свитера, документы, какие-то квитанции — ничего. И вдруг — в самом низу, под стопкой футболок — потёртая коробка. Дрожащими пальцами я открыла её. Письма. Десятки конвертов, перевязанных выцветшей лентой. На одном — аккуратный почерк: «Антону от Кати». Рядом — фото. Девушка с длинными волосами, смеётся, глаза блестят. Я замерла. Как две капли воды. Мой нос, мой подбородок, мой взгляд.
— Лиза, ты что творишь?! — голос Антона ворвался в комнату, как гром.
Я обернулась. Он стоял в дверях, лицо белое, глаза горят.
— Это что? — я швырнула коробку на пол, письма рассыпались. — Ты мне врал! Всё время врал!
— Лиза, успокойся, — он шагнул ко мне, но я отпрянула.
— Успокоиться?! — мой крик разорвал тишину. — Ты хранишь её письма, её фото! Твоя мать сказала, я — копия Кати! Это правда?!
Он замер, как будто воздух из него выкачали. Потом медленно выдохнул:
— Да. Ты на неё похожа. Но это не значит…
— Не значит что?! — я сорвалась на визг. — Что я для тебя — замена? Подмена? Я два года жила с тобой, готовилась стать твоей женой, а ты… ты даже не отпустил прошлое!
— Лиза, послушай, — он протянул руку, но я ударила по ней. — Катя — это давно кончено. Я люблю тебя. Эти письма… просто память.
— Память?! — слёзы хлынули, горячие, злые. — А я что? Тень её памяти? Ты хоть раз смотрел на меня, а не на неё во мне?!
Он молчал. Секунды тянулись, как вечность, и в этом молчании я услышала всё. Душа рвалась на части, в груди разгорался огонь, а ноги сами понесли меня к чемодану. Я начала кидать вещи — кофты, книги, зарядку. Всё в два счёта.
— Лиза, не делай этого, — его голос дрогнул. — Давай поговорим.
— Поговорить? — я резко обернулась, смахивая слёзы. — Два года я ждала, чтобы ты заговорил! Ждала, пока ты скажешь, что с тобой творится! А ты молчал. И теперь я знаю почему.
Я схватила ручку, бумагу и нацарапала: «Не могу быть чьей-то копией. Прости. Уезжаю». Бросила записку на стол и потащила чемодан к двери. Антон кинулся за мной:
— Лиза, стой! Я люблю тебя, клянусь!
— Любишь? — я посмотрела ему в глаза, и холод пробежал по спине. — Тогда почему я этого не чувствую?
Дверь хлопнула за мной. Я спустилась к машине, бросила чемодан в багажник и села за руль. Дождь стеной лил за стеклом, а внутри — буря. Я уезжала, и сердце замирало от боли… и свободы.
***
Машина мчалась по мокрой трассе, фары выхватывали из темноты капли дождя. Ветер свистел за окном, а я гнала вперёд — прочь от квартиры, от Антона, от всего, что душило меня последние месяцы. Душа не на месте, но впервые за долгое время я дышала. Свободно.
Вдруг сзади мигнули фары. Я глянула в зеркало — знакомый силуэт его машины. Антон. Он догонял меня на всех парусах, сигналил, будто умолял остановиться. Сердце замерло, но я только сильнее вдавила педаль газа.
— Лиза! — его голос пробился сквозь шум, когда он поравнялся со мной и опустил стекло. — Остановись, прошу!
Я стиснула руль, но сбавила скорость. Мы съехали на обочину, дождь барабанил по крыше. Антон выскочил из машины, подбежал к моему окну. Мокрый, растрёпанный, глаза блестят.
— Лиза, не уезжай, — он почти кричал. — Я всё объясню!
— Что объяснять? — я открыла дверь, шагнула под дождь. Вода стекала по лицу, смешиваясь со слезами. — Что я для тебя — призрак Кати? Что ты два года жил со мной, а думал о ней?
— Нет! — он схватил меня за плечи. — Катя — это прошлое. Я не вру. Да, я хранил письма, но это… как часть меня. Я не хотел тебя ранить.
— А ранил, — мой голос сорвался. — Каждый раз, когда ты молчал, когда уходил, когда смотрел на меня… Я чувствовала, что чего-то не хватает. И теперь знаю чего.
— Лиза, ты ошибаешься, — он шагнул ближе, голос дрожал. — Я люблю тебя. Не её. Тебя.
— Тогда почему я не верю? — я отступила, глядя ему в глаза. — Почему мне кажется, что твоё сердце всё ещё там, с ней?
Он опустил руки, дождь стекал по его лицу. Молчание повисло между нами — тяжёлое, как камень на сердце. И в этом молчании я поняла: я устала. Устала гадать, устала быть тенью.
— Прости, Антон, — я повернулась к машине. — Но я не могу.
— Лиза… — он окликнул меня, но голос утонул в шуме дождя.
Я села за руль, завела мотор и уехала. В зеркале его фигура становилась всё меньше, пока не растворилась в ночи. Дорога впереди была пустой, мокрой, бесконечной. Время кралось, а я ехала — куда глаза глядят.
Через час я остановилась у заправки. Выключила двигатель, откинулась на сиденье. Тишина. Только шёпот дождя за окном. В груди было пусто, но легко. Нить судьбы оборвалась, и я не знала, что дальше. Может, жизнь бьёт ключом где-то там, за горизонтом. Может, ветер перемен принесёт что-то новое. А пока… Пока я просто дышала. Одна. И этого было достаточно.