— Вера, дорогая, эти шторы просто ужасны. Неужели ты не могла выбрать что-то посветлее? В этой комнате и так темно, а ты её совсем в склеп превратила.
Я глубоко вдохнула и до десяти посчитала. Шторы я выбирала месяц назад вместе с Антоном. Нам обоим они понравились — глубокого бордового цвета, с изящной золотистой вышивкой. Но для Анны Сергеевны, моей свекрови, любой мой выбор был заведомо неправильным.
— Анна Сергеевна, — начала я как можно спокойнее, — они нам с Антоном по душе.
— Антон просто соглашается с тобой, чтобы не спорить. Он всегда был таким уступчивым мальчиком, — она поправила свои идеально уложенные седые волосы. — Когда я жила в этом доме, здесь было гораздо уютнее.
«Когда ты жила в этом доме» хотелось мне съязвить, но я прикусила язык. Третья годовщина нашей свадьбы с Антоном не лучший день для новой ссоры со свекровью.
Анна Сергеевна переехала к своей сестре полгода назад, но теперь сестра отправилась на лечение в санаторий, и свекровь снова временно поселилась с нами. По словам Антона — всего на месяц. Но этот месяц обещал стать самым долгим в моей жизни.
— Вера, ты опять пересолила! — воскликнула свекровь за ужином, демонстративно отодвигая тарелку с жарким. — Сколько можно говорить, что Антоше нельзя солёное? У него же давление скачет.
— Мама, у меня нормальное давление, — вздохнул Антон. — И жаркое отличное, Вера, спасибо.
Анна Сергеевна поджала губы.
— Ты всегда её защищаешь. А мне кажется, она специально портит еду. Может, хочет от нас с тобой избавиться?
Я чуть не поперхнулась.
— Анна Сергеевна, это просто жаркое. Я делала как обычно.
— Видишь, Антон, она даже не извиняется! — свекровь театрально всплеснула руками. — Раньше невестки уважали старших. А теперь что? Живёт в моём доме и даже...
— Мама, хватит, — резко оборвал её Антон, и я удивлённо посмотрела на мужа. Он редко перечил матери. — Это наш с Верой дом. И я прошу тебя уважать мою жену.
Анна Сергеевна обиженно замолчала, но по её взгляду я поняла: это лишь перемирие, а не капитуляция.
На следующий день я вернулась с работы и застыла в прихожей. Наша квартира преобразилась: исчезли декоративные подушки с дивана, пропала ваза, которую мы привезли из свадебного путешествия, а на стене вместо нашей фотографии теперь висел портрет свекрови в молодости.
— Анна Сергеевна, что произошло? — я нашла её на кухне, где она колдовала над какой-то запеканкой.
— Я немного прибралась, — она улыбнулась, будто делала нам одолжение. — Столько ненужных вещей! Я даже не понимаю, зачем ты их покупала. Деньги Антоши на ветер.
— Где мои вещи? — я старалась говорить спокойно, хотя внутри всё кипело.
— В кладовке. Я подумала, когда я уеду, ты сможешь их достать. Если захочешь, конечно. Хотя, по-моему, без этого хлама стало гораздо просторнее.
Я молча развернулась и направилась в кладовку. Моя ваза, привезённая из Италии, валялась среди старых коробок, к счастью, целая. Подушки были небрежно свалены в углу. Наша свадебная фотография, снятая со стены, лежала на полу, и стекло в рамке треснуло.
Что-то внутри меня тоже треснуло в этот момент.
— Как ты могла так поступить? — спросил Антон мать вечером, когда увидел изменения в квартире. — Мы не просили тебя ничего переставлять.
— Я просто хотела помочь, — Анна Сергеевна мгновенно включила режим жертвы. — Вера совсем не следит за порядком. Когда я жила в этом доме...
— Ты больше не живёшь здесь, мама, — твёрдо сказал Антон. — Это наш с Верой дом теперь.
— Твой дом, — поправила его свекровь. — Не забывай, кто купил эту квартиру. Я продала свою дачу, чтобы у тебя было жильё. Думаешь, я бы пошла на такую жертву, если бы знала, что ты женишься на первой встречной и приведёшь её сюда?
Я замерла, переводя взгляд с Анны Сергеевны на мужа. Антон выглядел смущённым и виноватым одновременно.
— Мама, не начинай. Мы это уже обсуждали.
— А что обсуждать? — она перешла в наступление. — Я отдала все сбережения на эту квартиру. Продала дачу, которую мы с отцом Антоши строили годами. Всё для сына. А теперь меня же и выставляют злодейкой, когда я просто хочу сделать дом уютнее.
Я молча слушала этот монолог, и внутри меня нарастало странное чувство. Не гнев, не обида, а какая-то холодная решимость.
— Антон, — обратилась я к мужу, — мы можем поговорить наедине?
Мы вышли на балкон, оставив Анну Сергеевну на кухне.
— Почему ты никогда не рассказывал, что она купила эту квартиру? — спросила я тихо.
Антон выглядел виноватым.
— Не совсем так. Мама действительно продала дачу и дала мне деньги на первый взнос. Но остальное я выплачивал сам, ипотеку оформлял на себя. И квартира официально моя.
— Но она считает этот дом своим, — я смотрела на панораму вечернего города. — И, видимо, меня — незваной гостьей.
— Вера, прости, — Антон обнял меня за плечи. — Мама просто... такая. Она всю жизнь контролировала всё вокруг. После смерти отца ей было тяжело, и она... ну, может быть, слишком привязалась ко мне.
«Слишком привязалась» — это было мягко сказано. Анна Сергеевна с первого дня нашего знакомства дала понять, что я не достойна её сына.
— Я поговорю с ней, — пообещал Антон. — Она должна уважать наше пространство.
Я кивнула, но в душе понимала: никакие разговоры не помогут. По крайней мере, не те разговоры, которые вёл с ней Антон — мягкие, уклончивые, полные компромиссов.
Через несколько дней случилось то, что окончательно перевернуло мою жизнь. У нас собрались друзья — отмечали повышение Кости, лучшего друга Антона. Я весь день готовила, накрыла стол, старалась, чтобы всё было идеально.
Анна Сергеевна поначалу вела себя прилично, даже сделала несколько комплиментов моим закускам. Но после второго бокала вина её истинная натура взяла верх.
— А я вот всё думаю, — громко произнесла она, глядя на меня через стол, — как некоторым везёт в жизни. Приходят в готовый дом, живут на всём готовеньком. Ни за что не платят, только командуют.
В комнате повисла неловкая тишина. Я почувствовала, как краска заливает моё лицо.
— Анна Сергеевна, о чём вы? — спросила Марина, жена Кости.
— Да вот о нашей Верочке, — свекровь улыбнулась мне с фальшивой доброжелательностью. — Ей так повезло с Антошей. Он и квартиру ей обеспечил, и работу хорошую имеет. А она даже готовить толком не умеет. Вот эти канапе, например, — она ткнула вилкой в одну из закусок, — разве это еда для мужчины? В моё время жёны заботились о мужьях, а не пытались впечатлить всех модными рецептами.
Я сидела, не в силах пошевелиться. Друзья смотрели в свои тарелки, избегая моего взгляда. Антон побледнел.
— Мама, перестань, — тихо произнёс он.
— А что такого? — она развела руками. — Я правду говорю. Меня в этом доме считают чужой, а ведь если бы не я, не было бы у вас этой квартиры. Я последнее отдала, чтобы Антоша мог жить достойно. А теперь должна молчать, когда какая-то...
— Довольно! — я резко встала из-за стола. Все вздрогнули от неожиданности. — Извините меня, — обратилась я к гостям. — Мне нужно выйти на минуту.
Я заперлась в ванной и включила воду, чтобы никто не слышал, как я плачу. Унижение жгло меня изнутри. Все наши друзья теперь будут думать, что я — альфонска, живущая за счёт мужа и его матери.
Стук в дверь прервал поток моих мыслей.
— Вера, открой, пожалуйста, — голос Антона звучал виновато.
Я умылась холодной водой, глубоко вдохнула и открыла дверь.
— Гости уходят, — сказал он. — Я извинился перед ними за маму. Она перебрала с вином.
— Дело не в вине, Антон, — я смотрела мужу прямо в глаза. — И ты это знаешь.
Он опустил взгляд.
— Я поговорю с ней серьёзно. Обещаю.
— Нет, — я покачала головой. — Сейчас я поговорю с ней. И с тобой тоже.
Я вышла в гостиную, где Анна Сергеевна сидела в кресле с независимым видом, будто не она только что устроила скандал на глазах у всех наших друзей.
— Присядь, пожалуйста, — обратилась я к Антону, указывая на диван.
Он послушно сел, глядя на меня с тревогой. Я осталась стоять, чувствуя странное спокойствие.
— Анна Сергеевна, — начала я, — вы считаете, что этот дом принадлежит вам, потому что вы дали деньги на первый взнос. Это так?
Свекровь надменно кивнула.
— Без меня у Антоши никогда не было бы своего жилья. Он слишком много тратит. Особенно с тех пор, как появилась ты.
— Интересно, — я улыбнулась. — А вы знаете, кто выплачивает ипотеку за эту квартиру последние два года?
Анна Сергеевна нахмурилась.
— Антоша, конечно. Кто же ещё?
— Я, — спокойно ответила я. — После того, как Антон потерял прошлую работу и два месяца не мог найти новую, именно я взяла на себя все выплаты. И продолжаю платить до сих пор, потому что мы решили, что так будет удобнее — мой доход стабильнее.
Я повернулась к мужу:
— Антон, почему ты никогда не рассказывал об этом своей маме? Почему позволял ей думать, что я живу за твой счёт?
Он выглядел пристыженным.
— Я... я не хотел её расстраивать. Она всегда гордилась тем, что я могу обеспечить семью.
— То есть, — медленно произнесла я, — ты предпочёл, чтобы твоя мать считала меня бесполезной содержанкой, лишь бы не задеть её гордость?
Антон молчал, и это молчание было красноречивее любых слов.
— Это неправда, — Анна Сергеевна переводила взгляд с меня на сына. — Антоша, скажи ей, что это неправда!
— Мама, — тихо произнёс он, — Вера действительно платит ипотеку. И большую часть коммунальных счетов тоже.
Свекровь побледнела.
— Но почему? Ты что, не мужчина? Не можешь обеспечить семью?
— Я зарабатываю достаточно, — устало ответил Антон. — Просто у Веры работа стабильнее, и мы решили...
— Вы решили? — перебила его мать. — Или она решила? Она манипулирует тобой, неужели ты не видишь? Делает тебя зависимым от себя!
Я горько усмехнулась.
— Вот именно так вы и думаете, Анна Сергеевна. Для вас любые отношения — это манипуляция и контроль. Если женщина зарабатывает больше мужчины — значит, она им управляет. Если она принимает решения — значит, она подавляет его волю.
Я повернулась к Антону:
— Я больше так не могу. Три года я пыталась наладить отношения с твоей матерью. Три года терпела унижения, колкости, постоянные намёки на то, что я не достойна тебя, что я живу в чужом доме.
— Вера, пожалуйста, — Антон попытался взять меня за руку, но я отстранилась.
— Нет, дослушай. Я думала, что смогу справиться с этим ради тебя. Но сегодня я поняла: проблема не только в твоей матери. Проблема в том, что ты никогда по-настоящему не защищал меня.
Я перевела дыхание.
— Я люблю тебя, Антон. Правда люблю. Но я не могу и не хочу жить так дальше. Поэтому у меня есть предложение.
— Какое? — напряжённо спросил он.
— Я переезжаю к подруге на неделю. За это время ты подумаешь, чего на самом деле хочешь: быть мужем или вечным сыном. А я решу, готова ли я и дальше быть твоей женой.
Анна Сергеевна вскочила с кресла.
— Ты его шантажируешь! Это возмутительно! Антоша, неужели ты позволишь ей...
— Мама, помолчи, пожалуйста, — неожиданно твёрдо произнёс Антон, и свекровь осеклась на полуслове.
Он посмотрел на меня долгим взглядом.
— Ты действительно уходишь?
— На неделю, — подтвердила я. — Мне нужно пространство, чтобы подумать. И тебе тоже.
— А потом?
— А потом мы примем решение. Вместе или по отдельности.
Я собрала вещи в тишине, словно покидая поле боя после затяжного сражения. Каждая складываемая вещь была как шаг к свободе. Я не убегала — я отступала на безопасную территорию, чтобы собраться с силами и понять, стоит ли возвращаться.
Закрывая за собой дверь квартиры, я почувствовала странную лёгкость. Впервые за три года я делала выбор в пользу себя, а не семейного мира любой ценой.
Неделя у Наташи, моей лучшей подруги, стала для меня временем открытий. Я впервые за три года брака почувствовала, что могу дышать полной грудью. Никаких колкостей за завтраком, никаких пренебрежительных замечаний о моей внешности, готовке, уборке.
Антон звонил каждый день. Сначала просил вернуться, обещал, что всё изменится. Потом перестал уговаривать и начал просто рассказывать о своих мыслях и чувствах. О том, как он впервые увидел ситуацию моими глазами. О том, как страшно ему осознавать, что он всю жизнь шёл по пути наименьшего сопротивления, избегая конфликтов с матерью за счёт других отношений.
На пятый день он сообщил, что отвёз Анну Сергеевну к её сестре, которая уже вернулась из санатория.
— Она устроила истерику, — признался Антон. — Сказала, что я неблагодарный сын, что предаю её ради женщины, которая меня скоро бросит. Знаешь, раньше эти слова заставили бы меня чувствовать себя виноватым. Но сейчас я просто понял, насколько это всё... нездорово.
— И что ты чувствуешь теперь? — спросила я.
— Странное облегчение, — после паузы ответил он. — И стыд. За то, что так долго не замечал очевидного. За то, что позволял ей унижать тебя. За то, что был слабым.
— Ты не был слабым, Антон. Просто... ты был сыном, который любит свою мать. Это нормально. Ненормально то, как она пользовалась этой любовью.
Мы договорились встретиться в нашей квартире в воскресенье, ровно через неделю после моего ухода. Я волновалась, не зная, чего ожидать.
Когда я переступила порог нашего дома, то не сразу поняла, что изменилось. А потом увидела: на стене снова висела наша свадебная фотография — в новой рамке, ещё красивее прежней. На диване лежали те самые декоративные подушки, которые Анна Сергеевна убрала в кладовку. А на журнальном столике стояла моя ваза из Италии — с букетом моих любимых лилий.
Я шла по коридору и чувствовала, как с каждым шагом дышу глубже. Воздух в квартире изменился — он больше не был наполнен напряжением и неодобрением. Этот дом снова пах лилиями. Снова пах мной.
— Я хотел, чтобы ты чувствовала, что это твой дом, — тихо сказал Антон, стоя в дверях гостиной. — Наш дом.
Мы долго разговаривали в тот вечер. О прошлом и будущем, о страхах и надеждах, о границах и уважении. О том, как строить отношения с Анной Сергеевной, если мы решим остаться вместе.
— Я не прошу тебя разорвать отношения с матерью, — сказала я. — Она всегда будет частью твоей жизни, и это нормально. Но я хочу, чтобы в нашем доме были границы. Чтобы ты защищал наше личное пространство — не только от неё, но и от кого угодно.
— Я понимаю, — кивнул Антон. — И я готов это делать. Больше никаких компромиссов за твой счёт.
— И ещё кое-что, — добавила я. — Я хочу, чтобы мы оформили эту квартиру в совместную собственность. Чтобы юридически это был наш общий дом.
Антон улыбнулся:
— Я уже подготовил документы. Они в спальне, на комоде.
Прошло полгода. Многое изменилось за это время. Мы с Антоном переоформили квартиру, теперь она официально принадлежит нам обоим. Вопреки мрачным прогнозам свекрови, наш брак не распался, а, наоборот, стал крепче. Антон научился устанавливать границы в общении с матерью, а я — не принимать её колкости близко к сердцу.
Анна Сергеевна по-прежнему иногда приходит к нам в гости, но теперь эти визиты заранее оговариваются и ограничиваются по времени. Она всё ещё может быть резкой и критичной, но уже не позволяет себе откровенных оскорблений в мой адрес. А если забывается — Антон мягко, но твёрдо ставит её на место.
Самое удивительное произошло месяц назад, когда я случайно услышала разговор свекрови с её подругой по телефону.
— Представляешь, Галя, эта моя невестка... — говорила Анна Сергеевна, не зная, что я в соседней комнате, — оказывается, сама платит за квартиру! И за всё остальное почти тоже. А я-то думала...
Она помолчала, слушая что-то от собеседницы.
— Да, ты права. Может, я была к ней несправедлива. Но согласись, странно, когда женщина зарабатывает больше мужчины! В наше время такого не было... Что? Ну не знаю, Галя. Может, времена и правда изменились.
Я тихо закрыла дверь и улыбнулась. Возможно, Анна Сергеевна никогда не станет для меня второй матерью. Возможно, мы так и будем временами спорить и раздражать друг друга. Но важный шаг был сделан — шаг к взаимному уважению.
Вечером того же дня Антон обнял меня и шепнул на ухо:
— Я так горжусь тобой. И нами. Тем, что мы справились.
— Мы ещё только учимся, — ответила я, прижимаясь к нему. — Но главное, что мы делаем это вместе. В нашем общем доме.
Иногда, чтобы сохранить семью, нужно сначала сохранить себя. Ведь дом — это не стены и не имя в документах. Это границы, которые ты умеешь отстаивать, и уважение, которого ты достойна.