Лидия Петровна вышла замуж в 40 лет. Не из любви — из страха остаться одной. Её муж, Николай, был вдовцом с глазами, потухшими как угли. Когда через год он умер от инфаркта, она обнаружила, что беременна. Врачи советовали сделать аборт: «Поздние роды опасны». Но она сжала фото Николая и прошептала: «Это наша тайна».
Антон родился слабым. Три месяца в инкубаторе, бесконечные больницы, молитвы в пустоту. Она клялась: «Он будет идеальным». И он стал им — её солнцем, её крестом, её тюрьмой. Когда он привёл в дом ту девчонку с рыжими волосами и смехом, как звон разбитого стекла, Лидия поняла: война началась.
Суббота. 6:30. Я разбила чашку. Миша, услышав звон, прибежал на кухню босиком.
— Мама, ты поранилась?
— Нет, солнышко, — я спрятала дрожащие руки за спиной.
Он обнял мои колени, и я вдруг вспомнила, как три дня назад Лидия Петровна сказала: «Ты даже не следишь, чтобы он носил тапочки».
Антон спал. Всегда спит, когда ей надо прийти. Иногда думаю — специально.
В 9:55 я вытерла стол в третий раз. В 10:00 — звонок.
— Ты не повесила занавески? — её первый вопрос, ещё на пороге.
— Стираю.
— У Антона аллергия на пыль. Ты забыла?
Она прошла в гостиную, где Миша строил крепость из подушек.
— Опять бардак. В его возрасте Антон...
— ...уже читал Пушкина. Знаю, — перебила я.
Её бровь дёрнулась. Очки сползли на кончик носа, делая её похожей на сердитую сову.
За супом она спросила:
— Почему ты не вернёшься на работу? Антон надрывается.
— Мы решили, что я буду с Мишей до школы.
— «Мы»? — она аккуратно вытерла губы. — Или ты манипулируешь им?
Ложка звякнула о тарелку. Антон поднял глаза от телефона:
— Мама, хватит.
Но она уже показывала Мише фото в телефоне:
— Видишь, папа в твои годы — отличник. А ты даже буквы не знаешь.
Мальчик потупился. Я встала, задев вазу с искусственными розами — её подарок на новоселье.
— Выйдем, — сказала я ей.
Ветер трепал её строгий пучок. Она достала сигарету — я не знала, что она курит.
— Вы ненавидите меня? — спросила я.
— Нет. Жалею.
— Почему?
— Потому что ты проиграешь. Всегда проигрывают.
Она бросила окурок вниз, точным движением, будто метала дротики в молодости. Рассказала, как Антон в 15 лет влюбился в одноклассницу.
— Я нашла её дневник. Принесла ему открытым на странице, где она писала: «Его мать — сумасшедшая». Он разорвал её фото.
— Вы разрушили его первую любовь?
— Я спасла его от предательства.
Я поняла: для неё любовь — поле боя. А у меня нет оружия.
В 3:00 я разбудила Антона:
— Выбирай.
Он сел, потирая глаза. На столе лежали чёрные розы — сегодня наша годовщина.
— Между кем?
— Между её правдой и моей.
Он молчал так долго, что я начала считать удары сердца. Семьдесят три.
— Она... одинока.
— А я? — голос разбился.
Он потянулся ко мне, но я отстранилась. Его пальцы замерли в воздухе, как павшие солдаты.
В детском саду дали задание: «Нарисуй семью». Миша изобразил трёх великанов и маленькую фигурку в углу.
— Это кто? — ткнула я в жёлтый кружок.
— Бабушка. Она всегда далеко. Потому что ты её не пускаешь.
Ночью я плакала в ванной. Антон стучал:
— Открой.
— Не сейчас.
Когда вышла, нашла его спящим на полу у двери. В руке он сжимал нашу свадебную фотографию.
Лидия Петровна попала в аварию. «Незначительные травмы», — сказал врач. Но когда мы приехали, она лежала с лицом, похожим на старую маску.
— Мишенька... — протянула она руку.
— Не трогай его! — вырвалось у меня.
Антон вздрогнул. Миша заплакал. Медсестры зашептались.
— Уходите, — сказала Лидия Петровна. — Вы победили.
В лифте Антон впервые закричал:
— Довольна? Ты стала такой же, как она!
Неделю мы молчали. Миша перестал рисовать. Я нашла его в шкафу:
— Здесь тихо, — объяснил он.
В 2:00 я постучала к Антону в кабинет. На столе — бутылка виски, на экране — детские фото.
— Она звонила, — сказал он. — Просила прощения.
— И ты поверил?
— Она... боится умереть ненужной.
Я села на пол, прислонившись к дивану, где мы занимались любовью до рождения Миши.
— Я тоже боюсь.
Он опустился рядом. Мы смотрели на луну через грязное окно.
— Знаешь, почему она ненавидит тебя? — он взял мою руку. — Ты напоминаешь ей ту девушку из дневника. Свободную.
Лидия Петровна стояла у лотка с яблоками, выбирая самые румяные. Увидев меня, попыталась уйти.
— Подождите. — Я дотронулась до её локтя. — Давайте... попробуем.
Она выдернула руку, но не ушла.
— Миша хочет на спектакль в субботу. Пойдём вместе?
Она поправила платок:
— В театр? Ему всего четыре!
— Там будут динозавры.
— Глупости, — буркнула она. Но в субботу пришла в строгом костюме и с биноклем.
Когда огромный тираннозавр зарычал, Миша вцепился в нас обеих. Мы засмеялись. Одновременно.
Конверт лежал в почтовом ящике. Почерк угловатый, как у подростка:
*«Елена.
Вы были правы — война бессмысленна. Но я не умею иначе. Когда Николай умер, я думала — это наказание. Антон стал искуплением. Ваш смех пугал меня: казалось, вы украдете моё чистилище.
Простите. Хотя знаю — не можете.
Лидия».*
Я сожгла письмо в раковине. Пепел был похож на снег, который она ненавидела: «Грязь под ногами».
Миша принёс из сада поделку — «Семейное древо». Среди веток он нарисовал четвёртый листок.
— Это бабушка? — спросила я.
— Нет. Это сестра.
Тест показал две полоски в тот же день. Когда я сказала Антону, он разбил свой любимый стакан. Снова.
— Ты... рада?
— Боюсь, — призналась я.
Он обнял меня, и мы стояли так, пока Миша не прибежал с криком: «Бабушка звонила! Говорит, теперь я должен учиться быть примером!»
Мы рассмеялись. Впервые — вместе.
Лидия Петровна нянчит новорождённую Софию. «Ты плохо пеленаешь», — ворчит она, но дочь затихает именно у неё на руках.
Иногда я ловлю её взгляд на моём животе — всё ещё дряблом, с растяжками. Раньше в нём читался упрёк. Теперь — странная нежность.
— Ты... — она поправляет одеяло на Софии, — можешь позвать, если устанешь.
— Спасибо, — говорю я. И это не компромисс. Это перемирие.
Антон купил огромный стол. По воскресеньям мы едим её пироги и мои burnt cheesecakes. Миша называет это «пир победителей».
Но настоящая победа в том, что теперь, когда Лидия Петровна говорит: «Ты плохая мать», я отвечаю: «Знаю. Но я учусь».
А она, к всеобщему удивлению, добавляет: «Мы все учимся».
---
Послесловие
Материнство — это не битва за звание «идеальной». Это вечные переговоры между тем, кем ты была, и тем, кем становятся те, ради кого ты сломала себя. Иногда враги оказываются союзниками. Иногда капитуляция — единственный путь к победе.
А когда вечером я вижу, как Лидия Петровна качает Софию под тот самый мотив, что пела Антону, я понимаю: мы обе — осколки разных эпох, склеенные любовью к тем, кто продолжает нас вопреки.