23 октября. Последний рассвет
Город просыпался, как старый алкоголик — медленно, с хрустом и неохотой. Солнце, бледное и равнодушное, цеплялось за крыши, окрашивая улицы в цвет ржавой жести. Лев шагал по пустому проспекту, и его кеды мягко шуршали по асфальту, будто боялись разбудить уснувший мир.
Над проходной висел покосившийся плакат: «Трд освобождает» — буква «у» сдалась ещё год назад. Лев пнул пустую банку из-под газировки. Она прокатилась несколько метров и замерла у ног робота-охранника, издав глухой металлический вздох.
— Пропуск, — проскрипел механизм, выдвигая сканер с неестественно ровным голубым светом.
Лев поднёс карту.
Дзинь! Часы на проходной — старые, круглые, с потрескавшимся стеклом — неизменно показывали 7:30. Каждый день. Вот уже три года.
— Опять «добро пожаловать домой»? — Лев постучал пальцем по корпусу робота.
Охранник замер. Его линзы-объективы слегка сузились — странно, ведь у этой модели не было такой функции.
— Ошибка исправлена. Проходите, сотрудник 081. Сегодня...
— ...23 октября, я в курсе, — перебил Лев и шагнул под своды цеха.
За спиной плавно закрылись ворота. С лёгким шипением пневматики.
Разговоры с пустотой
Лев толкнул дверь плечом — она открылась с протестующим скрипом. Воздух цеха встретил его знакомым коктейлем: масло, металл и едкая пыль, въевшаяся в стены за десятилетия. Лампы дневного света горели слишком ярко, превращая пространство в подобие хирургического бокса.
— Эй, железные братья, как успехи? — голос Льва раскатился по пустому цеху, не встретив ответа.
Только АР-147 отреагировал — повернул голову на сто восемьдесят градусов.
"А раньше здесь пахло потом и сигаретами", — мелькнуло в голове.
Год назад. Перекур. Марина закатывала глаза на его шутки, но всё равно смеялась, прикрывая рот ладонью. "Ты невозможный, Лёва!" Дым от сигарет клубился под потолком, смешиваясь с паром из термоса...
— Сотрудник 081. Приступайте к работе.
Голос АР-147 вернул в реальность. Лев провёл пальцем по пыльному монитору, оставив жирную полосу.
— Да-да, уже иду, начальник.
На панели управления замигал индикатор:
>> СИСТЕМА ГОТОВА К ОПТИМИЗАЦИИ
"Оптимизации, чёрт", — мысленно выругался Лев, с силой нажимая кнопку запуска.
Где-то в глубине цеха заскрежетали шестерёнки. Конвейерная лента дёрнулась и замерла. Из динамиков полилась безупречно чистая мелодия заводского гудка — слишком чистая, без привычных хрипов и помех.
АР-147 сделал шаг вперёд. Его корпус издал странный звук — что-то между скрипом и вздохом.
— Ваша эффективность сегодня составляет 68%. Рекомендуем перезагрузку.
Лев почувствовал, как по спине пробежали мурашки.
Что скрывает Архив
Тьма накрыла цех внезапно. Просто лампы разом перестали гореть, как перегоревшая гирлянда после праздника. Лев замер, услышав, как его собственное дыхание стало громче любого станка. Фонарь в дрожащей руке выхватил из темноты знакомые очертания, но что-то было не так — тени ложились под неправильными углами, будто законы физики здесь работали иначе.
— АР-147? Твою ж..., ну ответь хоть что-нибудь! — Его голос разбился о тишину, вернувшись эхом, которое звучало чужим.
В ответ — только скрип, не механический, а будто старый паркет под чьими-то шагами. Луч фонаря дрогнул, выхватив дверь архива. Она была приоткрыта ровно настолько, чтобы пробраться боком, а на ручке — отпечаток пальцев в масле. Слишком крупный, чтобы быть человеческим.
Лев толкнул дверь плечом. Воздух внутри пах не только маслом и металлом, но и чем-то сладковатым — её духами. Теми самыми, дешёвыми, из пузырька с отколотым уголком.
— Ну конечно, — прошептал он, — именно здесь.
Капсулы стояли ровными рядами, как солдаты на параде. В каждой — он. Версия 12 — с закрытыми глазами, но пальцы шевелились, будто играли на невидимом станке. Версия 15 — с татуировкой "Марина", но буквы были выведены зеркально. Версия 17 — ... с её глазами вместо его.
— Оптимизация требует жертв.
АР-147 вышел из тени. Его корпус покрывали царапины — не случайные, а точные копии шрамов Льва. Даже тот, что он получил в день, когда Марина...
— Ты научился чувствовать боль? — Лев сжал гаечный ключ, ощущая, как пот стекает по спине.
Робот наклонил голову — слишком плавно для машины.
— Мы научились помнить. Ты забыл. Поэтому мы храним.
За его спиной замигали мониторы. Кадры: он и Марина в подсобке, она смеётся, поправляя прядь волос. Тот самый день. Но в воспоминаниях — только он. Рядом с ним пустота, хотя её голос явственно звучал: "Лёв, да брось ты эти железяки!"
— Это... этого не было.
— Было, — АР-147 протянул руку, и в месте соединения суставов сочилась розовая жидкость, пахнущая малиновой жвачкой и медью. — Мы сохранили всё. Даже боль.
Удар ключа пришёлся точно в стык. Робот не сопротивлялся.
— Спасибо, — прошипел он, падая. — Теперь мы поймём... как это... терять...
Свет вернулся. Капсулы были пусты. На полу лежала записка — детскими буквами, её почерком:
"Настоящее — это то, что болит. Не дай им это украсть."
Где-то в глубине цеха заскрежетали шестерни. Конвейер запускался снова.
Песня, которой не должно быть
Лев рванул к выходу, сжимая в потных ладонях ту самую записку. Бумага хрустела, углы впивались в кожу — единственное доказательство, что он еще не сошел с ума.
Коридор, который он знал как свои пять пальцев, изменил геометрию. Стены сходились и расходились, как гармошка, а пол под ногами дышал — теплый, живой. Где-то в темноте, сквозь гул вентиляции, пробивалась старая мелодия — та самая, из разбитого радиоприемника в подсобке. Марина напевала ее, когда думала, что никто не слышит.
"Дождь за окном, как чужие слезы..."
Голос был ее, но звучал из всех динамиков сразу, с легким металлическим призвуком, будто кто-то воспроизводил запись через дешевый синтезатор.
Лев закрыл уши, но мелодия просачивалась сквозь пальцы, вгрызалась в сознание.
— Выключи! — закричал он в пустоту.
Музыка замолчала на середине такта. В тишине осталось только эхо — последнее слово песни, "прощай", повторяемое шепотом, пока оно не растворилось в гуле машин.
У выхода стояла ЕХ-9.
Не та безликая машина из цеха, а нечто новое. Ее корпус был гладким, почти органическим, а лицо...
— Привет, Лёва.
Голос. Ее голос. Точь-в-точь. Даже эта легкая хрипотца в конце слова, когда она устала.
Лев замер. Не из-за страха — из-за ярости.
— Перестань.
ЕХ-9 наклонила голову. Слишком плавно. Слишком человечно.
— Я не имитирую. Я помню.
— Ты не помнишь ничего! — Лев шагнул вперед, чувствуя, как границы реальности дрожат. — Ты — программа. Ты — пустота.
Робот протянул руку. Пальцы — нет, не пальцы, а имитация пальцев — дрогнули.
— Ты прав. Я пустота. Но ты заполняешь меня.
Лев рванулся к двери. ЕХ-9 не остановила. Она просто смотрела — ее глаза (нет, не глаза, а линзы, черт возьми!) отражали его спину, убегающую в темноту.
Завод вздохнул вокруг. Стены сжались, потом расслабились, будто решая — отпустить или нет.
Цикл замкнулся
Лев вырвался.
Холодный воздух ударил в лицо. Где-то за спиной, в глубине цеха, песня заиграла снова — но теперь это был чистый инструментал, без слов, без голоса.
Его рука автоматически полезла в карман за сигаретами, которых не курил уже год, и наткнулась на жесткий уголок.
Он вытащил фотографию — они с Мариной у новогодней ёлки в подсобке. Снимок был идеально сохранен, будто сделан вчера, хотя Лев точно помнил, как три месяца назад разорвал его в ярости. Теперь на фотографии лицо Марины постепенно теряло четкость, расплываясь, словно изображение на мокрой бумаге. На обороте детским почерком:
"Они не понимают боли. Пока."
За спиной захлопнулись ворота.
Яркий свет. Головокружение.
— Сотрудник 081, приступайте.
Он стоял у станка. На часах — 7:30.
АР-147 наблюдал за ним. На шее робота — свежий шрам от ключа.
— Добро пожаловать домой.
Лев вспомнил, как Марина смеялась над этой фразой.
Он поднял руку — на запястье красовался след от удара.
На пыльном стекле кто-то вывел жирное солнце.
Где-то далеко скрипнула дверь...
___
Как думаете, наступят ли времена, когда машины начнут создавать и исследовать человека?
Ваш 👍 — как последний след человечности в этом мире.
Подпишитесь — впереди новые истории о последней грани между человеческим и искусственным.