Первое, что Маша запомнила из того дня — запах пыльных гардин в кухне Ленки, подружки матери. Стояла промозглая середина марта, когда весна уже выкручивает руки зиме, но по утрам еще хрустит под ногами ледяная корка. Маша пила чай с корицей — странная привычка, доставшаяся от отца, — и рассеянно теребила помолвочное кольцо.
— Мам, только не начинай, а? — сказала она, хотя Елена Петровна еще ничего не произнесла. Просто выражение лица матери — эта особая складка между бровей — уже выдавало грядущий разговор.
Елена Петровна хмыкнула и переставила солонку на два сантиметра влево. У Ленки всегда было чисто до скрипа, не то что в их с Машей квартире.
— А чего не начинать-то? — она сделала глоток чая, поморщилась. — Без сахара разве чай?
— С корицей вкуснее, — пробормотала Маша, хотя знала, что мать не об этом.
***
Ленка появилась, неожиданно громко хлопнув дверью. От неё пахло мокрым пальто и еще чем-то сладким.
— Ты чего как слон врываешься? — буркнула Елена Петровна, но без злобы.
Ленка ухмыльнулась: — А кто меня на этаж к себе на каблуках-то заставил переться? «Лен, зайди, поговорим». А там марафет на себя намазюкала... — она кивнула в сторону Маши. — О, невеста! Как жених, не сбежал еще?
Маша закатила глаза. Когда-то давно, еще в школе, она думала, что в сорок люди становятся... ну, серьезными что ли. А мать с Ленкой до сих пор хихикали, как девчонки, когда нажирались крепленого. Хотя в последнее время бывало это реже — после того случая с «чертовыми таблетками», как это называла мать.
— Ленка, да сядь ты уже, — Елена Петровна пододвинула ей стул. — Тут такое дело... Машка замуж через месяц, а эти, — она скривилась, — даже не чешутся.
Маша вздохнула. И понеслось.
— Квартиру бы молодым подарили, — говорила мать, размахивая руками. — Машка с пятнадцати лет вишь как вкалывала, даже институт заканчивать не хотела из-за подработок! А теперь что? Жить у свекрови? Да у них там трешка в хрущевке, все друг у друга на головах сидят!
Маша вспомнила, как два года назад, в метель, Андрей затащил её к себе — мокрую, продрогшую. Его мать, Ирина Васильевна, заставила переодеться в его футболку, напоила чаем с лимоном. Она тогда еще на костылях ходила после операции. Сидела, подложив под ногу старый стул с потертой обивкой. И ни слова не сказала, когда Маша случайно разбила чашку. «Бывает, — только и махнула рукой. — У нас тут не музей».
— Квартиру, Лен, понимаешь? — продолжала Елена Петровна. — Сейчас все нормальные родители дарят. Вон, Светкина дочь как замуж вышла — сразу двушку в новостройке получила. А эти...
— Мам, хватит, а? — Маша почувствовала, как начинает пульсировать висок. — Мы сами разберемся.
— Да что вы разберетесь? На съемной всю жизнь прожить собрались? Или вклад какой-то там копите? — Елена Петровна фыркнула. — Три копейки насобираете, а цены-то растут как на дрожжах!
«Интересно, она всегда была такой или это после развода?» — Маша попыталась вспомнить мать до отъезда отца в Германию. Но слишком размытыми были воспоминания. Кажется, она была мягче. И точно не говорила постоянно о деньгах.
***
Дождь лупил по карнизу, когда Маша выбежала из подъезда. Она забыла зонт — точнее, оставила его нарочно, чтобы был повод не возвращаться. Мокрая майская зелень пахла остро, почти по-южному. Маша достала телефон.
— Бро! — раздался голос Андрея после первого гудка. Только он так её называл, дурак. — Ты где?
— Еду к тебе, — сказала она, чувствуя, как холодные капли стекают за шиворот. — Твоя мать дома?
Тишина на том конце провода.
— Что случилось? — наконец спросил он.
— Моя опять начала, — выдохнула Маша. — Про квартиру. С Ленкой они там... — она не договорила и прикусила губу.
— Приезжай, — просто сказал Андрей. — Я пельмени сварю. С майонезом, — добавил он после паузы.
— С майонезом это преступление, — Маша почувствовала, как отпускает. — Лучше со сметаной.
— Тогда привези сметану! У нас только эта... с немецким названием. Батя притащил, но она как йогурт, честное слово.
Маша улыбнулась, хотя на душе все равно скребли кошки. Они так и жили — между двумя семьями, между «правильно» и «как хочется». Три года вместе, а до сих пор трамвайный маршрут №7 делил их миры на «до» и «после».
***
Когда через неделю Елена Петровна заявилась к родителям Андрея, Маша узнала об этом от его сестры — та прислала сообщение с кучей восклицательных знаков: «Твоя мать у нас!!! Квартиру требует!!! Отец в шоке!!!»
Маша похолодела. Она как раз сидела в кофейне у работы, проверяя какую-то бухгалтерскую муть. Кофе остыл, а вокруг стоял шум обеденного перерыва.
— Что, опять аудит на носу? — спросил коллега, Витька, плюхаясь напротив. — Чего такая бледная?
Маша молча показала экран телефона.
— Ого, — Витька присвистнул. — Квартирный вопрос, значит? Классика. Моя теща тоже такая была. «Куй железо, пока Горбачев» — это её фразочка. Только она про Брежнева говорила, — он хохотнул.
— И что ты сделал? — Маша с надеждой посмотрела на него.
— А ничего, — пожал плечами Витька. — Развелись в итоге. Правда, не из-за тещи.
«Спасибо за поддержку», — подумала Маша.
***
Квартира родителей Андрея встретила её запахом жареного лука и старых книг — батарея советских энциклопедий занимала целую стену. Маша всегда любила сюда приходить, здесь было... уютно, что ли? Не как у них с матерью — вечный идеальный порядок и холод. Здесь валялись носки, стояли немытые чашки, и никто не извинялся за беспорядок.
Сегодня атмосфера была другой. Ирина Васильевна встретила её в коридоре — серая, с поджатыми губами.
— Проходи, — сказала она сухо. — Андрей в комнате.
Маша замерла у порога: — Простите... — начала она, но Ирина Васильевна перебила:
— Да чего ты извиняешься? Не ты же к нам заявилась с претензиями. Твоя мать, — она вздохнула, — человек, конечно... специфический.
Маша зашла в комнату Андрея. Он сидел на кровати, обхватив голову руками. На столе перед ним лежал паспорт и какие-то документы.
— Ты представляешь, — сказал он, не поднимая глаз, — она заявила отцу, что «в приличных семьях дарят квартиры». Прямо так и сказала. А потом начала выяснять, сколько отец зарабатывает. Представляешь? — он наконец посмотрел на Машу. — Сказала, что в её время такого не было, чтобы родители не помогали.
— Господи, — выдохнула Маша. — Я не знала...
— Знаешь что? — Андрей поднялся. — Давай отменим всё. Свадьбу, заявление... Всё.
Маша молчала. Дурацкий ком в горле не давал сказать ни слова.
— Я люблю тебя, — наконец выдавила она. — А не твою квартиру. И не отсутствие квартиры.
За окном что-то громыхнуло — начиналась гроза. Как тогда, четыре года назад, когда они впервые поцеловались на остановке. Промокли до нитки, а потом грелись в круглосуточном «Макдоналдсе». Она подумала, что вся их жизнь — это попытки согреться после дождя.
***
Машин телефон зазвонил рано утром, когда они с Андреем еще спали в съемной квартире — маленькой, но своей, с нелепыми желтыми шторами и кривым столом, который они подобрали на помойке и отреставрировали.
— Да, мам, — сонно ответила Маша.
— Ты представляешь, они отказываются помогать! — Елена Петровна, судя по всему, с утра пораньше накрутила себя. — Какие черствые люди! Я вчера заходила к ним...
— Мама, прекрати! — устало сказала Маша. — Ты всё испортила. Мы с Андреем сами хотели справиться.
— Как справиться? На съемной квартире? — фыркнула Елена Петровна.
Маша прикрыла глаза. Андрей рядом зашевелился, но не проснулся. Его лицо во сне было таким безмятежным...
— Мы копили на первый взнос по ипотеке, — тихо сказала Маша, глядя на спящего мужа. — А теперь... теперь всё испорчено.
Она вспомнила, как они с Андреем сидели по вечерам, подсчитывая расходы, как отказывали себе во всём, чтобы отложить лишнюю тысячу. Два года экономии.
Елена Петровна опешила: — Почему ты мне не сказала?
— А ты спрашивала? — горько усмехнулась Маша. — Ты только о своих фантазиях думала.
***
До свадьбы оставалась неделя. Отношения между семьями испортились. Андрей каждый вечер, приходя с работы, бросал с порога: «Может, отменим?», но Маша настояла на своем.
— Я люблю тебя, а не твою квартиру. Поженимся, а там разберемся.
Ей казалось, что свадьба что-то изменит. Что после штампа в паспорте мать успокоится, а родители Андрея оттают. Почему-то верилось в эту магию — брака, белого платья, колец.
Машина мать в эту неделю то звонила с извинениями, то снова начинала «а вот в моё время». Маша знала эту историю наизусть — как бабушка с дедушкой подарили им с отцом комнату в коммуналке, как они стояли в очереди на расширение. «А теперь всё по-другому! Молодым никто не помогает!» В эти моменты Маша думала, что мать не видит в ней человека — только продолжение себя, своих неудач и амбиций.
***
Свадьба прошла в напряженной атмосфере. Елена Петровна сидела мрачнее тучи. Бордовое платье (зачем она выбрала такой цвет?!) делало её похожей на бокал недопитого вина. Когда родители Андрея вручили молодым конверт с путевкой на Кубу, она не сдержалась:
— И это всё? А как же квартира?
— Мама! — в ужасе воскликнула Маша. Ей казалось, что земля уходит из-под ног.
— А что такого? — Елена Петровна уже изрядно выпила. — Я правду говорю! Вот в моё время...
Она начала длинную речь о том, как раньше родители заботились о детях, не то что нынешнее черствое поколение. Маша не выдержала и выбежала из зала в слезах. Андрей бросился за ней.
На улице шел дождь. Снова дождь — как будто природа издевалась, посылая им одни и те же знаки. Маша стояла под козырьком, чувствуя, как размазывается тушь.
— Знаешь, в чём дело? — сказала она, когда Андрей обнял её. — Она сама мечтала о квартире всю жизнь. После развода мы скитались по съемным, пока бабушка не умерла и не оставила нам свою. Мать всегда говорила, что если бы у нас была своя квартира, отец бы не ушел. Представляешь? Она думает, что дело в квартире, а не в том, что они друг друга не любили.
Андрей молча прижал её к себе. От его рубашки пахло чужими духами — наверное, какой-нибудь гостьи, обнявшей его с поздравлениями.
— А я ведь тоже хочу свою квартиру, — вдруг тихо сказала Маша. — Иногда по ночам не сплю и представляю — свой коридор, где никто не скажет: «А почему ботинки не на месте?» Свою кухню, где чашки можно ставить как хочешь... — она всхлипнула. — Но не такой ценой.
Свадьба была испорчена.
***
Прошло полгода. Маша с Андреем жили в съемной квартире. Кубинский отпуск получился странным — они много молчали, ходили по пляжу, загорали. И почти не вспоминали свадьбу.
Отношения с родителями оставались натянутыми. Елена Петровна при встречах всё еще ворчала: — Вот в моё время такого не было! Родители всегда помогали!
Маша только вздыхала. Она понимала, что мать хотела как лучше, но не могла простить испорченную свадьбу.
В феврале случилось неожиданное. Машин телефон взорвался сообщениями от сестры Андрея: «Это правда?!! Вы что, серьезно?!! Офигеть!!!»
Маша не понимала, о чём речь, пока Андрей не позвонил с работы: — Бро, ты можешь после шести подъехать к отцу в офис?
— Зачем? — Маша напряглась. — Опять что-то случилось?
— Нет... то есть да, но... — Андрей замялся. — В общем, просто приезжай, ладно?
Офис отца Андрея — скромное помещение на первом этаже бизнес-центра — встретил её запахом кофе и бумаги. Сергей Иванович, высокий, с проседью в висках, вышел навстречу:
— Проходи, Маша, — он улыбнулся, но как-то странно. — Чай, кофе?
— Нет, спасибо, — Маша села на краешек стула. — А где Андрей?
— Задерживается немного, — Сергей Иванович подвинул к ней какую-то папку. — Вот, посмотри пока.
Маша открыла папку и замерла. Внутри лежали документы на квартиру. Двухкомнатную, в новом доме.
— Я не понимаю... — пробормотала она.
— У меня есть предложение, — сказал Сергей Иванович. — Мы с женой подумали и решили, что можем помочь. Но не так, как хотела ваша мама, — он кивнул Маше. — Мы предлагаем вам работу в нашей фирме. И поможем с ипотекой, если захотите. Первый взнос уже внесен, — он кивнул на папку. — Квартира придётся вам по душе. Там есть небольшой балкон, выходит на парк.
В этот момент вошел Андрей — растрепанный, запыхавшийся.
— Ты уже сказал? — спросил он отца. — Я хотел сам...
Маша с Андреем переглянулись. Это было неожиданно.
— Но почему сейчас? — спросил Андрей. — Ты же был против...
— Потому что вы доказали, что можете жить самостоятельно, — улыбнулся отец. — Вы не побежали за подачками, а строили свою жизнь сами. Это достойно уважения.
Маша вдруг вспомнила, как Сергей Иванович год назад рассказывал за ужином, что начинал бизнес с торговли дисками на рынке. Как они с женой жили в общежитии, как копили на первую машину... Почему она не подумала об этом раньше?
***
Елене Петровне они решили пока ничего не говорить. Оформление документов, ремонт — всё заняло несколько месяцев. В новую квартиру переехали тихо, никого не приглашая.
Но на день рождения матери Маша не выдержала. Когда Елена Петровна начала хвастаться перед подругами: — А вы знаете, какую квартиру молодые купили? Двушка в центре! Я же говорила, что всё будет хорошо!
Маша тихонько шепнула: — Мам, ну зачем ты так? Ведь это не твоя заслуга.
— А чья же? — удивилась Елена Петровна. — Если бы я не настояла...
— Если бы ты не настояла, мы бы купили её раньше, — вздохнула Маша, вспоминая испорченную свадьбу, слезы, обиды.
Она хотела сказать матери, что счастье не в квартире. Что не квартира делает семью. Но не смогла — слишком много обид скопилось.
Одна из подруг, услышав их разговор, сказала: — Леночка, главное ведь не в квартире. Главное, что дети счастливы.
Елена Петровна на секунду задумалась, а потом выдала свою коронную фразу: — Счастье в квадратных метрах не измеришь! Но попробуй быть счастливым без них!
Все рассмеялись. Маша смотрела на мать — маленькую, постаревшую женщину в вычурном платье — и думала, что, может быть, она просто не умеет по-другому. Может, её страхи после развода, после жизни с дочерью по съемным квартирам, так и остались с ней навсегда.
А Елена Петровна, отсмеявшись, подумала, что может быть, и правда погорячилась тогда. Но вслух признавать это не собиралась. Ей вдруг стало страшно — что дочь выросла, что теперь у неё своя жизнь, свой дом, куда мать будут приглашать только по праздникам.
— Машка, — вдруг сказала она, отведя дочь в сторону. — А помнишь, как мы с тобой в той коммуналке жили? После развода? Когда сантехник нас затопил, и мы всю ночь сидели на кухне, тряпками воду собирали?
Маша удивленно посмотрела на мать — та никогда не вспоминала о тех временах.
— А ты мне тогда сказала: «Мам, когда я вырасту, у меня будет дом, где никто никого не затопит», — Елена Петровна сморгнула что-то подозрительно похожее на слезу. — Вот ты и выросла.
В её голосе было столько горечи и нежности одновременно, что Маша вдруг поняла — мать просто боялась за неё. Всю жизнь боялась, что дочь повторит её судьбу.
— Мам, хочешь, приходи к нам на выходных? — неожиданно для себя сказала Маша. — Посмотришь, как мы обустроились.
— А ремонт-то сами делали или нанимали? — тут же деловито спросила Елена Петровна, но Маша заметила, как у неё дрогнули губы.
Не всё было идеально. Не всё было прощено. Но это был шаг — маленький шаг к пониманию.
А вечером, когда они с Андреем вернулись домой — в свою квартиру с пахнущими краской стенами и недоделанным ремонтом — Маша подумала, что счастье действительно не измеришь квадратными метрами. Но крыша над головой... это не так уж и мало.
Той ночью, лежа рядом с засыпающим Андреем, Маша вспомнила фразу, которую любил повторять его отец: "Дом строится годами, а семья — всю жизнь". Раньше она не понимала, что он имел в виду. Теперь же, глядя на полосу лунного света на полу их собственной квартиры, она наконец осознала — они только начали строить. И дело было не в стенах.
— О чем думаешь? — сонно пробормотал Андрей.
— О том, что я всё-таки позову маму на новоселье, — ответила Маша. — И твоих родителей тоже.
— С милым рай в шалаше? — усмехнулся он.
— Особенно если шалаш в новостройке, — рассмеялась Маша и подумала, что иногда пословицы оказываются правдой. Только не совсем так, как мы их понимаем.