Кухня пахнет кофе – горьким, чуть подгоревшим, как мои мысли в этот вечер. Я сижу за столом, деревянным, старым, ещё с маминой дачи, и смотрю на Максима. Он напротив, в своей любимой серой футболке, потирает виски – привычка, которая меня когда-то умиляла, а теперь бесит. На столе – хаос: счета за свет, квитанции за интернет, пара пустых чашек и его ноутбук, где светится таблица наших расходов. Воздух тяжёлый, как перед грозой, – не кричим, но тишина звенит, как натянутая струна.
– Слушай, Анна, я серьёзно, – начинает он, голос усталый, но твёрдый, как камень на сердце. – Давай перейдём на раздельный бюджет. Каждый платит за себя, и никаких споров, кто сколько потратил.
Я поднимаю глаза от телефона – в горле ком, пальцы холодеют. Раздельный бюджет? Это что, теперь мы официально делим всё пополам? Даже этот кофе, который я варила, пока он ворчал про цены на бензин? Мы вместе три года – три года смеха, ссор, общих планов. Помню, как он тащил этот стол с дачи, пыхтел, шутил, что я его "генерал по переездам". А теперь что?
– То есть даже кофе, который я тебе сварила, теперь пополам? – спрашиваю я, и в голосе сквозит насмешка. Не могу иначе – иначе расплачусь.
Он морщится, чуть-чуть, но я замечаю.
– Ну да, почему нет? – отвечает он, и в его тоне – лёгкое раздражение, как шёпот листвы перед ветром. – Я же не прошу тебя оплачивать мои подписки или бензин. Просто каждый сам за себя.
Слова его – как холод пробежал по спине. Я смотрю на него: скулы острые, глаза тёмные, как звёзды, что подмигивают в ночи. Когда-то он был моим солнцем – улыбался, обнимал, называл "своей половинкой". А теперь? Душа в пятки ушла, сердце замирает – не от любви, а от какой-то тоски, что грызёт изнутри.
– Отлично, – говорю я, натягивая улыбку, тонкую, как нить судьбы. – Раздельный бюджет. Я забираю всё своё, как ты и хотел.
Он кивает, думает, что разговор окончен, и утыкается в ноутбук. Я допиваю кофе – горький, как наша жизнь последние месяцы, – встаю и ухожу в спальню. Шаги гулкие, будто по пустому дому. В голове крутится: "Ты сам это начал, милый". В груди – огонь, не страсть, а решимость.
Вспоминаю, как мы познакомились: я – студентка, он – парень с соседнего курса, что помог дотащить коробки в общагу. Мама тогда сказала: "Держись за него, Ань, он не лыком шит". А его отец, вечно хмурый инженер, бурчал, что я "слишком городская". Теперь всё это – как река жизни утекает сквозь пальцы.
***
Прошла неделя. Квартира та же, но будто чужая – как будто ночь накрыла землю, и всё знакомое исчезло. Максим сидит на диване – моём диване, если быть точной, – смотрит сериал про каких-то шпионов. Я вхожу с коробкой, большой, картонной, тяжёлой, как груз мыслей. Ставлю её на пол – звук глухой, как эхо в пустоте.
– Это что ещё за коробка? – он поворачивается, брови вверх, голос ленивый. – Ты опять что-то заказала?
– Нет, это моё, – отвечаю я спокойно, почти ласково, как мама, когда учила меня варить борщ. – Помнишь, раздельный бюджет? Я решила забрать всё, что принадлежит мне.
Он хмурится, глаза темнеют – как небо плачет перед дождём.
– В смысле "всё"?
Я наклоняюсь к коробке, достаю плед – зелёный, мягкий, купленный на первую зарплату.
– Ну, например, этот диван, – говорю я, кивая на него. – Я его покупала ещё до тебя, на свои. Телевизор – с бонусов на работе. Кофеварка – подарок от мамы, но я её забираю, раз уж мы делим.
Максим вскакивает, будто его ужалили.
– Погоди, ты серьёзно? – голос дрожит, как ветер свистит в поле. – Это что, я без дивана останусь?
Я улыбаюсь – уголком губ, как кошка, что знает секрет.
– А что ты хотел? – спрашиваю я, и слова текут рекой. – Раздельный бюджет – это раздельный бюджет. Я просто следую твоей логике.
Он молчит, а я продолжаю. Достаю посуду – тарелки с ромашками, что выбирала в Икее, когда мы мечтали о детях. Книги – мои, с потёртыми корешками, что он называл "твоя макулатура". Лампу – купила, когда денег было с гулькин нос, а света в комнате не хватало. Он смотрит, как я разбираю нашу жизнь, и в глазах его – то ли злость, то ли страх.
– Анна, ты это специально? – выдавливает он, сжимая кулаки.
– Нет, милый, – отвечаю я, и в голосе – ирония, как звёзды мерцают в ночи. – Это ты специально. Я просто играю по твоим правилам.
Он хлопает ладонью по колену – звук резкий, как выстрел. А я иду дальше: кухня, спальня, шкаф. Вспоминаю, как его мать, тётя Лена, учила меня печь пироги, приговаривая: "Максиму нужна хозяйка". А теперь? Всё моё – в коробки, всё твоё – оставляю. В груди – как камень с души свалился, но сердце стучит молотом.
– Ты хоть понимаешь, что делаешь? – кричит он мне в спину.
– Понимаю, – оборачиваюсь я. – А ты?
Он молчит, а я думаю: три года – как карусель событий. Были дни, когда мы были водой не разольёшь, а теперь – как две капли воды, но разные.
***
Гостиная – как поле после битвы: пусто, тихо, только коробки у стены, как волны проблем. Я вхожу с последней сумкой – тяжёлой, с постельным бельём и подушками, что пахнут нашим прошлым. Максим стоит посреди комнаты, руки в боки, глаза горят – не вдохновением, а яростью, как в груди разгорелся огонь.
– Это уже слишком, Анна! – взрывается он, голос громкий, как дождь стеной. – Ты что, решила меня вообще без ничего оставить? Я же не это имел в виду!
Я ставлю сумку, смотрю на него – холодно, но спокойно, как ледяное сердце.
– А что ты имел в виду? – спрашиваю я, и слова – как ножи. – Что я буду платить за свои шмотки, а ты будешь спать на моём диване? Пить кофе из моей кофеварки? Смотреть мой телевизор? Нет уж, милый. Ты хотел раздельно – вот тебе раздельно!
Он шагает ко мне, лицо красное, как закат.
– Слушай, давай договоримся, – голос смягчается, но я слышу фальшь, как шёпот листвы в тишине. – Оставь хотя бы диван. Я тебе за него потом отдам половину.
– Половину? – я смеюсь, но глаза серьёзные, как звёздное покрывало. – Нет, Максим. Это моё. А своё ты можешь купить сам. У тебя же теперь свой бюджет, верно?
Он открывает рот, но слов нет – ни звука. Я беру сумку, иду к двери. Шаги – как время крадётся, медленно, но неотвратимо. В голове – мысли роятся: как мы дошли до этого? Помню, как он впервые пришёл к нам домой – папа шутил, что он "тёмная лошадка", а я смеялась. Теперь он – как сквозь землю провалился, тот Максим, которого я любила.
– Анна, подожди! – кричит он, хватает меня за локоть.
Я оборачиваюсь. Смотрю в глаза – прямо, глубоко, будто в душу.
– Ты сам это начал, – говорю я тихо, но каждое слово – как удар. – Не жалуйся, что я закончила.
Дверь хлопает – громко, как судьба-злодейка захлопывает книгу. Я ухожу, а он остаётся. Один. В полупустой комнате, с его стулом и ноутбуком. В груди – пустота, но где-то внутри – облегчение, как ветер перемен.
***
Месяц спустя. Моя новая квартира – маленькая, но моя. Диван у окна, кофеварка гудит, воздух пахнет свободой. Телефон звонит – Максим. Я беру трубку, и в груди шевелится что-то, как волны ласкают берег.
– Алло? Анна? – голос его неуверенный, как шёпот листвы в тишине ночи.
– Привет, – отвечаю я, и в голосе – насмешка, лёгкая, как ветер шепчет. – Как дела с раздельным бюджетом? Купил себе кофеварку?
Он вздыхает – долго, тяжело, будто груз мыслей с плеч сбрасывает.
– Слушай… – говорит он, и слова у него на языке вертятся. – Может, вернём всё как было? Я был неправ.
Я молчу. Секунда, две, три. За окном – луна плывёт по небу, а в голове – картины: как мы смеялись, как ссорились, как его отец хвалил мои котлеты. Мама бы сказала: "Дай ему шанс, Ань". Но я?
– Докажи, – говорю я наконец. – Привези мой диван обратно – и поговорим.
Он смеётся – тихо, почти облегчённо.
– Серьёзно?
– Серьёзно, – отвечаю я и кладу трубку.
Сижу, смотрю на кофе – горячий, мой. Улыбаюсь. Время летит, жизнь кипит, а где-то там Максим, наверное, ищет грузовик. Может, это не конец. Может, начало. Как карта ляжет.