В начале 1980-х годов, когда Советский Союз жил под знаком стабильности и уверенности в завтрашнем дне, жизнь в таёжных посёлках текла размеренно и неторопливо. В одном из таких посёлков, окружённом бескрайними лесами, жил Иван Петрович с сыном Алексеем. Их дом стоял на опушке, на участке сгорела баня, в которую накануне ударила молния во время сильного шторма.
Утром, когда солнце только начало пробиваться сквозь плотные кроны деревьев, Иван Петрович и Алексей отправились в райцентр за покупками. Их верная "Нива", пускай и не новая, но надёжная, стояла у дома, готовая к поездке.
Дорога из тайги вела через ухабистые просёлки, где колёса "Нивы" то и дело попадали в ямы, заставляя машину подпрыгивать. В салоне пахло смолой и влажной землёй, принесёнными с собой из леса.
— Жаль баню, отец, — произнёс Алексей, глядя в окно на проносящиеся мимо деревья.
— Да, сынок, — кивнул Иван Петрович, крепче сжимая руль. — Но ничего, отстроим новую. Главное, что сами целы остались.
Спустя пару часов они въехали в райцентр. Универмаг, гордость местных жителей, возвышался на центральной площади. Здание из серого кирпича с большими витринами, за которыми виднелись манекены в одежде последней моды тех лет. Над входом красовалась вывеска: "Универмаг".
Внутри магазин был просторным, с высокими потолками и широкими проходами между отделами. Полки, хоть и не ломились от изобилия, но были аккуратно заполнены товарами. В отделе бакалеи можно было найти сахар в бумажных пакетах, макароны, гречневую крупу в картонных коробках. Консервированные продукты, такие как тушёнка и рыбные консервы, стояли рядами на полках. В овощном отделе предлагались картофель, морковь, свёкла и капуста — стандартный набор того времени.
В отделе промышленных товаров внимание привлекали радиоприёмники и монофонические кассетные магнитофоны, стереомодели были редкостью. Рядом располагался отдел одежды, где на вешалках висели костюмы и платья строгого покроя, а на полках аккуратно сложены рубашки и трикотажные изделия.
Пока Иван Петрович выбирал необходимые товары, Лёша подошёл к прилавку с игрушками. Там он увидел деревянные конструкторы, оловянных солдатиков и резиновые мячи. Его взгляд привлёк пластмассовый пистолет, напоминающий тот, что он видел в фильме про разведчиков.
— Пап, можно мне этот пистолет? — с надеждой в голосе спросил Лёшка.
— Конечно, бери, — улыбнулся Иван Петрович, вспоминая своё детство и подобные игрушки.
У кассы они встретили соседа по деревне — деда Прохора. Высокий, с густыми седыми бровями и пронзительным взглядом, он сразу выделялся среди покупателей. Бывший военный, Прохор всегда держался прямо, словно невидимый мундир всё ещё был на нём.
— Здравствуй, Иван, — произнёс он, кивая.
— Привет, Прохор. Тоже за покупками?
— Да вот, решил запастись кое-чем. Слышал про твою баню.
— Да, неприятность вышла. Но ничего, справимся.
Между мужчинами всегда ощущалось напряжение. Старые разногласия, возникшие ещё в деревне, давали о себе знать. Но в этот момент, среди полок с товарами, они чувствовали себя частью одной истории, связанной общими воспоминаниями и жизненным укладом.
После оплаты покупок Иван Петрович и Лешка вышли из универмага. На улице пахло свежим хлебом из соседней пекарни, и слышался гул разговоров людей, спешащих по своим делам. Они загрузили покупки в "Ниву" и собирались уже уехать. Как по улице пробежался ропот. Люди указывали пальцами.
В далеке бежал мужчина. Он спотыкался, падал и рыдал. Его рубашка была вся в крови…
************
Иван Петрович застыл, ощущая, как рука слесаря намертво вцепилась в его рукав. Глаза мужчины были вытаращены, лицо исцарапано, в уголке губ запеклась кровь. Его пальцы дрожали, а речь вырывалась с надрывом, точно из самой глубины лёгких:
— Иван, спасайтесь! Туман... Господи, он забрал всех! Беги, если хочешь жить! — Голос слесаря, когда-то приезжавшего ремонтировать водосток в деревне, стал почти неузнаваемым от паники.
Иван Петрович резко обернулся в сторону, куда дрожащий мужчина указывал пальцем, и сердце его сжалось от ледяного, внезапно нахлынувшего ужаса. На окраине улицы клубилась густая, молочно-белая мгла, тянулась вперёд, поглощая дома один за другим. Она двигалась словно живая, неспешно и неотвратимо, заволакивая крыши, окна, подъезды. В считанные секунды исчезли знакомые силуэты тополей и фонарных столбов.
— Пап… — тихо протянул Лёшка, прижимая к себе пластмассовый пистолет.
— Бегом в магазин! — крикнул Иван Петрович, подхватывая сына за плечи и толкая его вперёд.
Люди на улице закричали, бросились кто куда: кто-то в подъезды ближайших домов, кто-то побежал к универмагу. Двери широкого магазина распахнулись настежь, пропуская перепуганных жителей райцентра. Первой забежала женщина с ребёнком на руках, за ней — пожилые супруги, которые тут же схватились за ручку, пытаясь запереть тяжёлые створки дверей. Но народ ещё прибывал: кто-то в спешке ронял сетки с продуктами, картошка и морковь покатились по бетонному полу. Консервы со звоном падали с полок, катились по проходам.
Вслед за толпой въехал мужчина на стареньком велосипеде, соскочил и едва не упал на бетон, запыхавшись и пытаясь отдышаться. Это был почтальон Запечкин, знакомый всем по смешной ушанке, которую он не снимал ни летом, ни зимой.
— Запирайте скорее двери! — вскрикнул он, опираясь на стену и с трудом ловя воздух. Его глаза были полны безумного, нечеловеческого ужаса.
Двери закрыли с грохотом, металлический засов лязгнул. Вокруг разлилась тягучая тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием и всхлипами.
— Что случилось-то, Запечкин? Говори же, чёрт тебя подери! — прошипел дед Прохор, который стоял возле дверей с кулаками, крепко сжатыми от напряжения.
Запечкин обессиленно опустился прямо на пол, дрожа и сжимая свои худые руки, испачканные в дорожной пыли:
— Оно из тумана… вылезло и… схватило… прямо при мне. Женщину с авоськой. Я даже закричать не успел! — Он поднял трясущиеся руки к лицу. — Господи, её в мясо… я видел глаза её... она на меня смотрела и… Боже мой!
Лёшка прижался к отцу и тихо спросил:
— Что там, пап?
— Не знаю, сынок, — тихо ответил Иван Петрович, чувствуя, как холодок страха пробежал вдоль позвоночника. — Но мы здесь, пока в безопасности. Всё будет нормально.
Люди, которых набралось человек двадцать, переглядывались, ища в глазах друг друга хоть какое-то объяснение. В универмаге, ещё минуту назад обычном и таком понятном, стало неуютно, чуждо. Тишина давила на уши, нарастал тихий, нервный шёпот. Старенький кассетный магнитофон, стоящий на полке рядом с кассой, казался теперь неуместным напоминанием о недавно ушедшем спокойствии. Радиоприёмник с длинной антенной тихонько шипел на полке, словно пытаясь уловить какие-то сигналы извне, но безрезультатно.
Иван Петрович посмотрел в окно и почувствовал, как по коже пробежали мурашки. Универмаг был полностью окружён белёсым облаком, из которого не доносилось ни звука, ни малейшего движения. Будто всё вокруг замерло в ожидании чего-то страшного и неизбежного.
В руке Лёшки затрещал пластмассовый пистолет. Мальчик прижимался к отцу, переводя испуганный взгляд с окна на входные двери. Иван Петрович приобнял сына крепче, стараясь не выдать собственной тревоги.
И лишь тяжёлое дыхание слесаря, замершего возле кассы и закрывшего глаза ладонями, да тихий, задыхающийся всхлип почтальона Запечкина нарушали наступившее тягостное молчание.
**********
Они простояли так минут десять, цепляясь за зыбкое ощущение безопасности внутри универмага. Напряжение было таким густым, что, казалось, можно было протянуть руку и потрогать его. Люди дышали тяжело, осторожно переглядывались, стараясь не смотреть на окна и входные двери, которые стали вдруг похожи на зловещие проёмы в неизвестность. За стеклом, укутанным молочной белизной, царила абсолютная тишина, словно всё живое исчезло в один миг.
Неожиданно из толпы донёсся раздражённый голос:
— А по-моему, товарищи, это всё ерунда какая-то!
Говорил мужчина лет сорока пяти в синей форменной спецовке с эмблемой советского предприятия «ГорЭлектроСеть» на нагрудном кармане. Его лицо, красноватое и испещрённое капельками пота, дрожало от негодования и страха, который он старался тщательно скрыть.
— Что это мы тут развели? Взрослые люди, а ведём себя, как дети малые! — с вызовом произнёс он, оглядывая собравшихся. — Никогда такого бреда не видел, честное слово. Туман какой-то смертельный, вот уж насмешили! Давайте-ка я выйду и покажу вам, что это всё глупости и суеверия!
— Не ходите туда! — выкрикнула женщина, прижимая к себе заплакавшего ребёнка.
— Стой, товарищ! — попытался остановить его Иван Петрович, вытянув руку, но мужчина резко оттолкнул его плечом и направился к двери.
Толпа тревожно загудела. Мужчина, нервно усмехнувшись, уверенно распахнул одну из створок входной двери и шагнул наружу. Воздух с улицы сразу хлынул внутрь магазина — густой, сырой, словно пропитанный тревогой. Все замерли, напряжённо глядя ему вслед через широкие витринные стёкла.
Мужчина в спецовке остановился, широко разведя руки, как актёр перед публикой, огляделся вокруг и с торжеством обернулся назад к людям в магазине:
— Ну вот, видите? Нет тут никаких опасностей! Что вы, товарищи, ей-богу! Просто туман!
Он сделал ещё один шаг вперёд, улыбаясь во весь рот, готовый крикнуть что-то ободряющее, но в этот момент из белёсой мглы, словно тонкий отблеск, мелькнуло что-то стремительное и едва различимое. Раздался странный стрекочущий звук, будто тысяча металлических нитей одновременно натянулись в воздухе, вибрируя и дрожа. Люди внутри универмага резко отшатнулись от стекла, инстинктивно пряча лица и закрывая глаза ладонями.
Мужчина на улице вдруг застыл на месте. Его улыбка сползла с лица, сменившись выражением полной растерянности. Затем медленно, с влажным, страшным чавкающим звуком его тело начало расползаться надвое, словно остро наточенная леска прошла сквозь него на уровне талии. Кровь густо брызнула наружу, пропитала комбинезон и хлынула вниз на асфальт, образуя лужу, быстро увеличивающуюся в размерах. Внутренности тяжело повалились вниз, окрасив землю в тёмно-красный цвет, а сам мужчина рухнул на колени, уже будучи разделённым на две половины.
Люди в магазине с ужасом смотрели, не в силах отвести глаз от этой кошмарной сцены. Нижняя половина тела завалилась набок, судорожно подёргиваясь в предсмертных спазмах. Верхняя же половина мужчины, истекая кровью и волоча за собой скользкие кишки, вдруг задвигалась, пытаясь вернуться к двери магазина. Его лицо исказилось диким, невыносимым ужасом. Он полз, цепляясь за скользкий асфальт, и надрывно, страшно кричал:
— Мама! Мамочка! Помогите же!
Но в следующую секунду из мглы снова высунулась нечто подобное длинной бледной конечности, обхватило его за свисающую окровавленную кишку и резко, с отвратительным мокрым шлепком, втянуло обратно в молочно-белое ничто. Последнее, что увидели застывшие в оцепенении люди — широко распахнутые глаза мужчины, полные безысходности и всепоглощающего ужаса.
Тишина рухнула обратно, оглушительная и абсолютная. Люди застыли, оцепенев от ужаса. Женщины тихо, надрывно всхлипывали, крепче прижимая детей к груди. Дети, не в силах сдержать эмоции, разразились громким плачем. Мужчины с дрожащими руками застыли, оцепенев в немом ужасе.
Иван Петрович крепко прижимал к себе Лёшку, который тихо плакал, зарывшись лицом в отцовскую куртку. На бетонном полу, рядом с ними, валялись рассыпанные консервы, коробки с крупой, и пластмассовый пистолет, уже казавшийся не игрушкой, а нелепой насмешкой над безопасностью и привычной жизнью, которую они оставили за порогом универмага.
**********
Прошло несколько часов, а туман всё не рассеивался. День медленно угасал, и улица постепенно погружалась во тьму. Сквозь мутные, покрывшиеся конденсатом стёкла магазина уже не пробивались лучи заходящего солнца. Лампы дневного света под потолком горели ровно, отбрасывая на полки с товарами холодный белый свет и резкие тени. В воздухе пахло сыростью. Несколько банок тушёнки лежали на полу, никем не подобранные, словно всем стало уже всё равно.
Люди разбились на две враждебные группы, и между ними разгоралась напряжённая ссора. В центре зала спорили громче всех.
— Мы что, здесь так и будем сидеть?! У меня дома жена и ребёнок, они там одни! Да и машину завести можно, уехать по-тихому, — молодой усатый мужчина в потертом пиджаке нервно разминал пальцами кепку.
— Да-да! — поддержала его женщина в пальто с воротником из искусственного меха, комкая в руках носовой платок. — Я на смену опоздала уже на три часа, на заводе же тревогу поднимут. А дома муж, он сердечник, волноваться будет…
Второй лагерь отвечал резко и безапелляционно. Вперед вышел грузный, с красным лицом директор местного клуба. Он вспотел, и теперь мокрая прядь волос прилипла ко лбу, но голос его звучал уверенно, почти приказным тоном:
— Товарищи, вы что, не понимаете? Там же смерть! Мы все своими глазами видели, как это происходит. Это вам не игрушки! Сидим здесь, ждём помощи. Обязательно придут, нас искать будут, милиция уже наверняка знает.
— А если не придут? Что нам, здесь с голоду подыхать? — раздражённо бросил тот самый усатый мужчина.
— В магазине полно еды, не умрём, — перебила его другая женщина в серой кофте с пуговицами. — Вы успокойтесь лучше, товарищи, нам нельзя сейчас паниковать.
Их спор медленно затихал, а Иван Петрович, сидя с Лёшкой, дедом Прохором, Запечкиным и незнакомой женщиной с выразительными, большими глазами в дальнем углу магазина на синей облезлой лавке возле туалета, напряжённо слушал разговор. Лёшка уже задремал, привалившись плечом к отцу. Запечкин нервно тёр виски, прохаживаясь туда-сюда. Женщина тихонько сидела, теребя пальцами пуговицу пальто и задумчиво смотрела перед собой.
— Слушайте, товарищи, — тихо начал Иван Петрович, прерывая напряжённую паузу, — а ведь не зря всё это. Может, испытания какие-то военные?
— Ты что это такое говоришь, Иван? — покачал головой дед Прохор, хмурясь густыми бровями. — Испытания… Ты ж не пацан уже. Какие испытания среди жилых-то домов?
— Да я ж не говорю, что специально людей погубить. Может, вырвалось что-то? Наука-то у нас не стоит на месте. Вот, говорят, химики или биологи могут такое выдумать, что и в голову не уложишь.
— А по мне, это вообще американцы, — неуверенно вставил Запечкин. — Диверсия это, товарищи, точно говорю. Я в газете читал, они там за океаном готовят всякое. Туман этот… может, газ какой?
— Бросьте вы, — тихо, но твёрдо сказала женщина с красивыми глазами, внимательно глядя на Запечкина. — У нас городок в тайге, кому мы тут нужны? Если и диверсия, то явно не американская. Скорее, какая-нибудь авария на военном объекте. Вон под Иркутском недавно что-то было, тихо замяли всё. Люди потом долго болели…
— Да какая разница, что это, — оборвал их Прохор. — Дело-то вот в чём: надо как-то выживать, товарищи. Вот мы сейчас в магазине сидим, но долго-то здесь не просидим. Еды хватит, а морально? Сами друг друга перегрызем.
— А что же делать-то? — с тревогой спросил Иван Петрович, погладив по голове заснувшего сына.
— Держаться надо вместе, — ответил дед Прохор. — Разумно, без паники. Завтра светать будет, туман может и разойдётся.
Иван Петрович глубоко вздохнул, хотел было ответить что-то ещё, но тут его взгляд упал на витринное окно, где через мутное стекло медленно проступало странное, едва заметное свечение. Он замер, чувствуя, как холодная волна страха снова прокатилась по позвоночнику.
— Вы это… видите? — шёпотом произнёс он.
Все повернулись и напряглись. Свечение медленно усиливалось, словно кто-то зажёг в тумане далёкий, но мощный прожектор. Оно пульсировало, переливаясь неестественными оттенками зелёного и голубоватого цвета.
Запечкин нервно сглотнул:
— Что это ещё за чертовщина…
Люди вокруг тоже заметили свечение. Шум стих, напряжённая тишина заполнила зал универмага. В глазах каждого застыл один и тот же вопрос — что ещё готовит им эта бесконечная, непроницаемая мгла, в которой прятались смертельно опасные и никому неведомые существа?
***********
К универмагу медленно подъехал мотоцикл «Урал», фара которого прорезала мутную пелену тумана тусклым, желтоватым лучом. Машина остановилась, двигатель затих, и в звенящей тишине все внутри магазина услышали только приглушённый скрип кожаных ремней и шорох целлофана. С мотоцикла слез человек, укутанный с головы до ног в толстые слои пакетов и грубого тряпья, стянутого верёвками. На голове у него был самодельный шлем с мотоциклетными очками. В руках незнакомец держал фонарик и пистолет ТТ.
Он спокойно, уверенным шагом приблизился к двери и постучал рукояткой пистолета по витринному стеклу. Люди внутри сперва замерли, глядя на него с испугом и недоверием, затем начали тихо переговариваться:
— Кто это такой? Откуда он взялся?
— Смотрите, товарищи, он вооружён!
— Да постойте, может, он из милиции? — неуверенно проговорил кто-то.
Наконец, мужчина в пиджаке, набравшись смелости, подошёл к дверям и осторожно приоткрыл створку. Незнакомец, ловко проскользнув внутрь, снял с себя шлем и очки, обнажив лицо молодого, крепкого парня лет тридцати с короткой стрижкой и серьёзным, но открытым взглядом.
— Спокойно, товарищи, — начал он уверенно и ясно, оглядев перепуганных людей. — Я знаю, что вы здесь напуганы, но выход есть. Мы в семнадцатом доме организовали оборону. Там сейчас безопасно.
Толпа загудела, задавая десятки вопросов одновременно:
— Как ты вообще сюда добрался? Там же эти… существа?
— Что вообще происходит?!
— Почему мы должны тебе верить?
Парень поднял руку, призывая к тишине:
— Я не знаю, что это такое, товарищи. Но в тумане живут какие-то твари. Мы выяснили, что эти существа реагируют на живую плоть или, возможно, на тепло. Если плотно укутаться, закрыть кожу, то можно пройти через туман. Они не атакуют неживые предметы. Умные, похоже, создания, осторожные...
Иван Петрович встал со своей скамейки и спросил настороженно:
— А ты… кого-нибудь ещё видел там, в тумане? Людей, выживших?
— Много кого видел, — мрачно ответил парень. — Но живых почти нет. Те, кто пытается выйти без защиты, быстро погибают. Мы успели лишь нескольких спасти.
Запечкин шагнул ближе, нервно теребя ушанку:
— Послушай, а что там с домом номер семнадцать? Почему именно там?
— Пятиэтажка, кирпичная, плотно закрылись внутри. Туман туда не проник. Нас там десять человек с оружием, баррикады поставили, оружие есть. Вместе нам будет безопаснее. Присоединяйтесь!
Запечкин не раздумывал:
— Я с вами! Там мать моя живёт, ей семьдесят скоро…
— Хорошо, — кивнул парень. — Кто ещё пойдёт?
Несколько человек подняли руки, торопливо начали одеваться, обматываясь полиэтиленом и тканью, найденной тут же, среди товаров. Запечкин дрожащими руками натягивал на себя куртку и сумку, полную газет и писем. Он взглянул на Ивана Петровича:
— Ты оставайся тут пока, Иван, — тихо сказал он. — За сына присмотри. Я как там устроюсь, сигнал подам, не брошу вас.
Иван молча кивнул ему в ответ.
Через несколько минут добровольцы ушли, осторожно и бесшумно растворившись в тумане, а оставшиеся в магазине люди, сгрудившись небольшими группками, снова тихо зашумели.
Иван Петрович сел обратно рядом с Прохором и женщиной с красивыми глазами, которая всё это время внимательно слушала и молчала. Она первая нарушила напряжённую тишину:
— А может, он прав был, тот парень? Может, действительно стоит всем перебраться в этот семнадцатый дом?
Прохор тяжело вздохнул и покачал головой:
— Не знаю, товарищи. Что-то тут не так. Я за всю жизнь такого не видел и не слышал, хоть в войну многое повидал. Не могу я поверить, чтобы твари какие-то так спокойно людей резали. Это не животные и не люди.
— А если это какие-нибудь инопланетяне? — тихо сказал Лёшка, поднимая глаза на отца. — В школе говорили, в газетах пишут, что они могут прилететь.
— Брось, Лёшка, — мягко ответил Иван Петрович. — Я думаю, дело не в инопланетянах. Тут, похоже, что-то наше, родное, советское. Опыт какой-нибудь военный. Тайный.
— Вот-вот, — одобрительно кивнула женщина. — Секретные лаборатории, испытания. И молчать будут, как обычно, никто правды не узнает…
— Ты осторожней с такими мыслями, — резко сказал Прохор, взглянув на неё сурово. — Сейчас время такое, паника хуже любой угрозы. Держаться надо вместе, ясно?
— Так мы и держимся, — спокойно возразила женщина, отводя взгляд. — Только правды всё равно хочется…
Иван Петрович взглянул на витрины, за которыми снова сгустился туман. Мотоцикл «Урал», брошенный возле универмага, теперь казался призрачным, поглощённым молочной пеленой. На полу магазина валялись пакеты и верёвки, с полок тускло блестели ряды консервных банок. Казалось, привычный, родной советский универмаг превратился в островок зыбкой безопасности, окружённый абсолютно чужим и враждебным миром.
— Ну что, товарищи, — наконец сказал Иван Петрович, потирая виски усталыми пальцами, — остаётся только ждать и надеяться. Другого пути у нас нет. Если этот парень прав, они нас не тронут, пока мы тут, внутри, тихо сидим. Нужно просто переждать ночь.
И все замолчали, снова прислушиваясь к зловещей тишине, разлитой за стеклом магазина. Каждому хотелось верить, что это временно, что утром всё изменится, и этот страшный, чуждый туман исчезнет так же внезапно, как и появился. Но никто уже не мог быть в этом уверен до конца.
*************
Прошло ещё немного времени, и в универмаге снова установилась напряжённая тишина. Женщину с красивыми глазами звали Ирина, она работала медсестрой в местной больнице. И сейчас, словно размышляя вслух, она осторожно заговорила:
— Знаете, недавно у нас в больнице случай странный был. Мужчину привезли с очень сильным облучением. Я такого никогда раньше не видела. Он буквально на глазах расползался… в прямом смысле слова. Кожа сходила кусками, мясо отваливалось. Врачи ничего сделать не могли, только руками разводили. Откуда в нашей тайге такая радиация — никто объяснить не сумел. Его быстро увезли, куда-то на закрытый объект. Я вот теперь думаю, может, это связано как-то…
— Радиация? — недоверчиво пробормотал дед Прохор, строго нахмурив густые брови. — У нас тут и заводов-то таких нет, откуда ей взяться? Ближайший атомный город за тысячу километров отсюда.
— Не знаю, откуда, — Ирина покачала головой, внимательно глядя в пол. — Но что-то явно происходит… Странное и опасное.
— Да какая разница, откуда оно взялось! — неожиданно вмешался голос из толпы. Мужчина средних лет с опухшими глазами и нездоровым блеском в них начал громко и нервно мотать вокруг себя полиэтиленовый пакет и куски мешковины, торопливо перевязываясь верёвкой. — Я домой пойду, мне плевать на ваши теории! Там жена с двумя детьми, я должен знать, что с ними! Не могу я тут больше торчать без дела и ждать непонятно чего!
— Стойте, товарищ! — Иван Петрович шагнул к нему, протягивая руку. — Вы видели, что с тем случилось… с электриком? Не надо так рисковать!
— А вы как хотите! — нервно крикнул мужчина, дрожащими пальцами завязывая узлы. — Сидите тут хоть до скончания веков! Я не могу! Мне надо к семье, к детям. Если есть хоть малейший шанс пройти, я его использую.
— Я с тобой! — подал голос кто-то ещё, молодой рабочий из числа тех, кто раньше требовал уйти из магазина. — Не могу я больше ждать, мать там одна, сердце больное. Не прощу себе, если не проверю.
Ещё несколько человек начали молча и обречённо следовать их примеру, заматываясь в пакеты, надевая на голову самодельные маски из старых газет, мешковины и клеёнок. Толпа притихла, напряжённо наблюдая за ними. Иван Петрович с тревогой глядел на сборы людей, чувствуя, что здесь что-то не то. Опасность казалась ему глубже и страшнее, чем предполагали остальные.
— Остановитесь, товарищи, ну подождите вы до утра хотя бы! — негромко, но уверенно проговорил Иван, обращаясь к уходящим. — В темноте вообще ничего не видно, шансов-то меньше!
— Нет, Иван Петрович, мы решили, — ответил мужчина с опухшими глазами. — Вы за своего сына думайте, а мы — о своих семьях. Простите уж нас, если что не так.
Укутанные люди осторожно открыли дверь магазина и шагнули в густой, непроглядный туман, словно растворяясь в густой мгле, быстро поглотившей их фигуры и звуки шагов. Иван Петрович тяжело вздохнул, крепче прижимая к себе Лёшку, который смотрел вслед уходящим взрослым широко раскрытыми, полными тревоги глазами. Прохор положил тяжёлую руку ему на плечо и медленно сказал:
— Каждый делает свой выбор, сынок. Мы не вправе никого судить. Остаётся ждать.
Снова наступила долгая, вязкая тишина, полная неизвестности и страха. Через некоторое время, почувствовав, что голод окончательно заглушает тревогу, Иван Петрович поднялся и подошёл к стеллажу с консервами, выбрал несколько банок тушёнки и достал пачку макарон. В магазине были электрические чайники, и он разогрел воду. Запах разогретого мяса и макарон вскоре наполнил помещение, понемногу вытесняя горький привкус страха и отчаяния.
Сев снова на синюю лавку, они вместе начали тихо ужинать. Тушёнка была густой, сочной и ароматной, настоящая советская тушёнка с жирком и большими кусками мяса, так хорошо знакомая каждому из них. Лёшка жадно ел, не поднимая глаз, видимо, голод окончательно победил тревогу. Прохор неспешно пережёвывал, задумчиво глядя в одну точку, размышляя о чём-то своём, тяжёлом. Ирина аккуратно ела, с благодарностью кивая Ивану Петровичу за заботу. Вкус макарон, залитых густой мясной подливой, навевал воспоминания о домашнем уюте, простых семейных ужинах после тяжёлого рабочего дня, о тёплых разговорах и спокойных вечерах перед телевизором.
И на несколько коротких минут, пока они ужинали, страшная реальность, скрытая за стеклом магазина, словно отступила, оставив их одних в безопасном круге света электрических ламп, хранящих пока ещё привычный и уютный советский мир, до боли родной и такой хрупкий в этот страшный, туманный вечер.
*************
Прошло два дня. Магазин стал совсем пустым и тихим. Товар на полках выглядел уже не таким аккуратным — многие упаковки и банки лежали разбросанными, часть полок опустела. Улицы за окнами были мёртвыми, покрытыми плотной завесой тумана, сквозь которую едва просвечивало дневное солнце. Свет был мутным и тусклым, словно мир за стеклом застыл в бесконечном сером ожидании.
В магазине осталось совсем немного людей. Последние трое, помимо Ивана Петровича, Лёшки, Ирины и деда Прохора, уже собирались и нервно обматывались в пакеты и тряпки. В дверях их ожидал тот самый парень на мотоцикле, только теперь он был без оружия. Что-то в его поведении вызывало беспокойство. Он явно нервничал, переминался с ноги на ногу и постоянно поглядывал на часы.
Прохор, наблюдая за ним, прищурился и спросил с прямотой, не терпящей увиливаний:
— Ты чего такой неспокойный, товарищ? Что-то случилось? А Запечкин-то как, мать свою нашёл?
Парень резко дёрнул плечом, взгляд у него был какой-то раздражённый, усталый.
— Нашёл… всё нормально, — буркнул он, не глядя в глаза. — Догоните, если хотите.
Он отвернулся, завёл мотоцикл и, не попрощавшись, растворился в тумане.
Ирина шагнула к последним уходящим, голос её дрожал от напряжения, но она старалась говорить спокойно, как медик, который знает, что такое страх и как с ним работать.
— Подождите! Это ведь какая-то чушь, подумайте! Почему никто не вернулся? Почему нет ни одной весточки? Может, всё это ложь — может, нас ведут на убой?
Женщина с ребёнком на руках устало посмотрела на неё. В глазах у неё была печаль, натянутая как струна, и тихая, глухая надежда.
— Простите, я больше не могу оставаться здесь с малышом. Вы тоже идите, хватит прятаться. Там, дома, ваши близкие… они, наверное, вас ждут. Я надеюсь, что ждут.
Трое вышли, дверь закрылась за ними мягко, почти беззвучно. Туман за стеклом снова стал неподвижным и вязким.
Магазин опустел окончательно. Остались только четверо — Иван Петрович, Лёшка, Прохор и Ирина.
Иван подошёл к автомату с газировкой. Ржавый, облезлый, но всё ещё рабочий, он стоял у стены, словно старый часовой. Круглая кнопка, два крана, внизу — струйка для промывки стакана. Тот самый гранёный, с притёртой риской, стоял сбоку, как всегда один на всех. Иван бросил три копейки, автомат загудел, и из крана потекла шипящая вишнёвая газировка. Он передал стакан Лёшке, потом налил Ирине и Прохору.
— Надо решать, товарищи, — сказал он, возвращая стакан на место. — Не можем же мы тут вечно торчать.
— А что решать? — отозвался Прохор. — Все ушли. Нам что, до скончания времён ждать чуда?
— Мне не нравится этот парень, — сказала Ирина. — В этот раз он даже в глаза не посмотрел. Что-то он скрывает, это чувствуется.
— Может, там действительно есть безопасное место, — осторожно вставил Лёшка. — Может, правда, всё зря, а мы тут сидим…
Иван глубоко вздохнул, оглядел магазин. Всё здесь стало другим. Универмаг больше не был точкой притяжения, он стал капканом на время.
— Так, слушайте. Мы поступим так. Берём продукты — тушёнку, сгущёнку, крупу, спички, аптечку. Всё, что ещё осталось. Грузим в «Ниву». Если в семнадцатом доме люди — эти припасы им пригодятся. Если там пусто или, хуже того, что-то совсем иное — тогда поедем дальше. В Иркутск. Или ещё куда. В любом случае вместе.
Прохор кивнул.
— Ты прав. Хоть и не хочется лезть туда, но ждать тут бесполезно. Заживо похоронены. А так хоть что-то решаем.
— Я возьму ещё бинты и йод, — сказала Ирина. — Всё, что есть, соберу. В дороге может пригодиться.
Лёшка тем временем нашёл остатки печенья и сгущёнки, аккуратно складывал в коробки. Иван методично собирал тушёнку, приговаривая:
— Всё по уму. Не паниковать. Машина — это не просто средство. Это возможность думать на ходу.
Когда всё было готово, они остановились у дверей. Мгла снаружи дышала холодом, будто что-то огромное лежало в ней, поджидая.
— Ну что, товарищи, — сказал Иван, — назад дороги нет. Держимся вместе. Идём.
Он открыл дверь. Снаружи влажный, тяжёлый воздух. Иван шагнул первым, держа Лёшку за руку. За ним — Ирина с сумкой через плечо, затем — Прохор, с рюкзаком, наполненным инструментом. Молча, сосредоточенно, с внутренним напряжением, они вышли в туман, туда, где за серой завесой могло скрываться спасение — или нечто иное.
************
Они погрузили в "Ниву" всё, что успели собрать: пару коробок с тушёнкой, печеньем, сгущёнкой, бинтами и инструментом. Запас на крайний случай. Молча, без спешки, каждый делал свою часть — чётко, по-солдатски. Всё, что казалось нужным, ушло в багажник и на заднее сиденье. Когда вещи были уложены, Иван Петрович вышел к капоту и принялся обматываться. Старое одеяло, кусок брезента, поверх — полиэтилен и верёвка. Грубые мотки на руках, капюшон из клеёнки, прорези под глаза. Остальные последовали его примеру: Прохор — в ватник, сверху мешковина и полиэтилен, Ирина — в халат, завёрнутый в строительный тент, Лёшка — в детскую куртку с несколькими слоями старых простыней, перемотанных шпагатом. Все выглядели нелепо, но по-своему угрожающе. В этих обмотках не было ни моды, ни смысла — только инстинкт.
Иван включил фары. Свет тускло пробил туман, превратив его в мутную белесую взвесь. Двигатель заурчал — мягко, глухо. "Нива" медленно покатила по пустым улицам советского городка, прорезая своим светом вязкую пелену. Порой им встречались кошмарные детали, от которых внутри всё сжималось: на обочине валялись обглоданные кости — человеческие и собачьи. У одного подъезда лежала изорванная детская куртка. Порванная авоська, рядом — окровавленный башмак. Дома и избы стояли полуразрушенные, будто что-то огромное прошлось мимо, цепляя стены и крыши. В некоторых местах окна были выдраны, словно руками великана. Столбы связи изгибались, покорёженные. Всё это — в паутине. Толстые нити, скрученные в жгут, в толщину человеческого пальца. Они провисали между деревьями, затягивали тротуары, тянулись к проводам. Казалось, сам город был накрыт чужой сетью — ловушкой.
Наконец, они въехали во двор. Пятиэтажка возвышалась впереди, серый бетон, тёмные окна. Дом был нештатный, построенный рабочими с завода: три подъезда, высокая крыша, подвал с окнами. Не типовая панель, а особая, самодельная коробка, построенная из блоков, оставшихся после стройки. Иван заглушил мотор и дал команде сидеть тихо. Они остановились у детской площадки — ржавые качели, разбитая песочница, сломанная горка. Всё выглядело заброшенным, мёртвым. Свет фар выхватывал лишь куски фасада. Не было ни света в окнах, ни движения. Никаких признаков жизни.
Прохор, снаблюдал за домом и негромко сказал:
— Не похоже, что там кто-то есть. Слишком уж тихо. Если бы были — хоть свет где горел бы.
— Может, затаились, — ответила Ирина. — Боятся. Как и мы.
— Или их уже нет, — хрипло сказал Прохор и, сплюнув в банку из-под сгущёнки где лежал окурок, добавил: — Сдается мне, мы приехали не туда.
Иван Петрович пристально всмотрелся в здание, затем повернулся к остальным.
— Я пойду проверю. Не выйду — уезжайте. Ты, Прохор, за руль. Лёшку с Ириной вези, понял? Направление — юг, трасса вдоль леса, потом к шоссе.
— Погоди, не горячись, — Прохор нахмурился. — Вместе пойдём, вчетвером оно надёжнее.
— Нет, — жёстко сказал Иван. — Одному проще. Меня меньше видно. Если там кто-то есть, окликну. Если нет — вы не рискуете.
— Тебя сейчас порвут на части, как тех, кто ушёл, — Ирина глянула в сторону тумана. — Мы и секунды не поймём, что случилось.
— А если там кто-то живой? — спокойно ответил Иван. — Мы же для этого сюда ехали, верно?
— Верно, — кивнул Прохор.
— Потому и говорю: если что — не стойте. Уезжайте. Всё, хватит слов.
Он открыл дверь, проверил, подтянул обмотки, закрыл лицо. Свет от фар лег полосой на влажный асфальт. Иван шагнул в туман. Пелена обволокла его сразу, словно проглотила. Машина замерла, все внутри молчали. Прохор держал руку на ключе зажигания, Ирина крепко обняла Лёшку, и никто из них не отвёл взгляда от той серой пустоты, в которую только что вошёл человек, ставший им близким.
*************
Прошло минут двадцать. Они сидели в машине, напряжённо вглядываясь в серую пелену. Свет фар растекался в тумане, не достигая ни стен дома, ни подъезда. Воздух казался влажным, вязким, будто всё вокруг замедлилось.
И вдруг из мглы вышел Иван. Он шагал спокойно, ровно, будто только что сходил за хлебом. Подошёл к машине и кивнул:
— Всё в порядке. Там люди. Просто боятся. Затаились. Смотрели на нас через окна.
Прохор, нахмурившись, медленно вылез из-за руля. Оглянулся на тёмные окна пятиэтажки.
— Что-то не верится… — пробормотал он. — Понаблюдали бы они, если бы действительно боялись.
— Боятся. И не верят никому. Сам видел, некоторые в глазок смотрят, у других руки трясутся, — отозвался Иван. — Пошли. Быстрее будет, пока туман не стал гуще.
Они обмотали головы как могли: пакеты, мешковина, клеёнка. И пошли за Иваном. Подъезд встретил гулкой тишиной и тусклым светом лампочки под потолком. На втором этаже дверь чуть приоткрылась — щель, глаз. Потом — снова тишина.
Прохор остановился у входа в квартиру стоял мужчина с ножом:
— Ножик в дверях. Это что за защита? Против кого?
Иван отмахнулся:
— Психуют они, вот и всё. Перестраховка. Давай, заходи.
Внутри было тепло, даже душно. Кухонный стол, за ним сидел тот самый парень с мотоцикла. На столе — пустая банка из-под консервов, кружка с холодным чаем. Он поднял глаза и кивнул.
— Заходите.
Только они сделали шаг внутрь, как из комнат вышли четверо. Движения — быстрые, слаженные. Их схватили — за руки, за плечи, прижали к стенам.
— Что за чёрт?! — взревел Прохор, дёргаясь. — Отпустите, суки!
Иван шагнул вперёд, стал рядом с парнем.
— Простите. Пришлось немного схитрить.
Он сказал это спокойно, будто извинился за то, что подсолил еду не по вкусу. В следующую секунду у него, как и у парня, вскрылись черепа — кожа на лбу лопнула, и наружу вытянулись бледные, склизкие отростки с глазами на концах. Они медленно вращались, щупая воздух.
У Лёшки вырвался хрип. Он попытался спрятаться за Ирину.
— Господи… — выдохнула она. — Что это?..
Один из заражённых шагнул вперёд. Его голос звучал глухо, неестественно:
— Мы — колония. Живём внутри. Питаемся. Мозг человека — хорошее укрытие. Мы растём, пока тело не умирает. Пока оно нужно. Потом — просто оболочка. Но теперь мы поняли, что можно делать лучше.
— Лучше? — прохрипел Прохор. — Вы о чём, твари?
— Вы держали скот. Свиней, кур. У вас есть технология. Память в вашей плоти. Мы изучили. Мы хотим повторить.
Он сделал шаг к Ирине. Та попятилась, но руки сзади не отпускали. Начали рвать одежду. Клочья халата упали на пол. Грудь обнажилась, и Ирина закричала, вырываясь, закрываясь руками.
— Не надо! — прошептала она. — Не смейте… ради Бога…
Прохора тоже начали стягивать. Он плевался, бился, но их было слишком много.
— Вы с ума сошли?! — орал он. — Мы вам не скот! Не мясо!
— Пока нет, — ответил заражённый. — Но это временно.
И вдруг — грохот. Что-то бахнуло удившись в здание, звон, скрип дверей. Кто-то бил чем-то тяжёлым. Снаружи, в подъезде, что-то ломалось.
— Что это? — резко спросил один из уродов с тварью внутри.
Никто не успел ответить — в коридор влетела труба, выбив дверь. В квартиру ворвались люди. Обмотанные, заклеенные, с арматурой, топорами. Один с маской из ковра прокричал:
— Всем лечь! Паразиты, к стенке!
Схватка началась мгновенно. Арматура била по телам, заражённые визжали, щупальца отлетали, кровь брызгала. Иван метнулся, но был сбит и зажат. Один из выживших со всей силы вонзил ему лом в грудь.
Прохор накрыл Ирину своим телом, прижимая её к полу, укрывая.
— Всё. Тихо. Мы живы, — сказал он ей в ухо.
Ирина тряслась, глаза полны слёз. Лёшка подполз к ним, испуганный, молчаливый.
— Всё, сынок, — прошептал Прохор. — Это конец, но мы ещё держимся. Слава богу товарищи подоспели.
*********
Прохор выпрямился, тяжело дыша. Ирина сидела на полу, прикрывая грудь изорванным халатом. Её глаза были пустые, в них отражался страх, выжженный до дна. Один из новых — тех, что пришли будто бы спасти, подошёл ближе. Его рука легла на её плечо, потом опустилась ниже, к груди.
— Хорошая, — пробурчал он, не отрывая взгляда. — Молока будет много.
Ирина вздрогнула, оттолкнула его руку. Её губы задрожали, но голос был ровным, с надрывом — не криком, но почти шёпотом:
— Вы… что, товарищи?.. С ума посходили?
— Не мы, — сказал другой и медленно снял шлем. Кожа на его лице затрещала, словно старая перчатка, и с тихим, липким звуком разошлась по швам. Изнутри выползло нечто — то же самое, что было в Иване и мотоциклисте. Только не серо — фиолетовое, с блестящими усиками и странным блеском в глазах-щупальцах.
— Просто… конкуренция, — произнес он. — Мы — другой подвид. У нас другие цели. Но основа та же. Мы изучили вас. Ваша память... опыт. Хранение, размножение. Выращивание. Всё есть. Мы продолжим. Уже на нашей базе. Там — начало.
Прохор не стал слушать дальше. Он подхватил Лёшку, рванул в коридор. Ступеньки скрипели под ногами, казались бесконечными. Сердце билось в горле, в висках. Внизу — трое. Новые. С мешками, с самодельными масками. Один из них кинулся вперёд.
Прохор выстрелил. Пуля ударила в плечо, но не остановила. Только толкнула. Он пинком захлопнул дверь квартиры на лестничной площадке, толкнул Лёшку внутрь, захлопнул за собой, закрыл на щеколду. За дверью — тяжёлые шаги, скрежет.
— Дед… — выдохнул Лёшка, дрожа. — Они... они догонят...
— Тихо, — прохрипел Прохор. — Мы пока живы. Пока — живы.
В квартире было темно. Окно — разбито. Сквозь треснутую раму сочился туман. Он уже полз по полу, густой, белый, как проклятие.
За дверью — шум. Стрельба. Кто-то орал. Кто-то визжал. Что-то ломалось. Лязг, топот, и вдруг — страшный, жуткий визг Ирины. Прохор подскочил, подбежал к глазку. Там — силуэты. Её тянут. Обнажённую, как куклу. Она вырывается, кричит. Прохор ударил кулаком в стену.
— Суки...
Он опустился на пол, открыл обойму. Один патрон. Один.
Рядом — Лёшка. Мальчик сидел, прижав колени к груди, весь дрожал. Смотрел на Прохора — с доверием, с надеждой.
— Деда прохор… ты ведь спасешь нас, да?
Прохор не ответил сразу. Он встал, подошёл, опустился рядом, обнял за плечи. Сжал крепко. И смотрел не на него — в стену, в пустоту.
— Прости, малыш. Прости, что не получилось по-другому…
— Что? — Лёшка поднял голову. — Что ты…
Прохор приставил ствол к его виску. Рука дрожала. В груди — тяжесть, как будто сейчас не он мальчика, а его убивают.
— Лучше так… чем… как с ней…
Глухой выстрел. Мягкий хлопок. Лёшкино тело обмякло, осело. Глаза — открытые, удивлённые, полные боли, но уже без жизни.
Прохор не заплакал. Только стиснул зубы, закрыв ему глаза ладонью.
И в ту же секунду внутрь ввалилось нечто. Существо — как паук и человек в одном теле. Лапы, тело покрытое волосками и слизью. Оно прыгнуло. Прохор едва успел поднять голову — и тварь вцепилась в него. Зубы — прямо в грудь, в горло. Кровь хлынула. Он закричал, ударил её кулаком, вторым — бесполезно.
Тварь рвала его на части. Ребра трещали, мясо отрывалось клочьями. Глаза — белели от боли. Но он держался. До последнего.
Дверь в квартиру вылетела. На пороге — заражённые. Но, увидев картину, остановились.
— Поздно, — прошептал один. — Его уже едят.
— Уходим, — сказал второй. — Нет смысла. Только оболочка осталась.
Они ушли. А тварь продолжала жрать. Плоть, кости, всё.
Комната погрузилась в тишину. Только редкие звуки — хруст, бульканье.
И больше — ничего.
**********
ЭПИЛОГ
Запечкин осторожно вёл мать за руку сквозь густой, молочно-белый туман. Старуха медленно переставляла ноги, и он то и дело останавливался, чтобы поддержать её, дать отдышаться.
Женщина тяжело вздохнула и прохрипела:
— Ох, и страшно же мне, сынок, сердце прямо в горле бьётся...
Запечкин поправил ушанку, плотнее надвинул её на макушку, но ничего не ответил, только глаза его забегали по сторонам, словно он выискивал что-то в этой непроглядной мгле.
Вдруг впереди заурчали моторы. Из тумана медленно проступили контуры тяжёлой техники — загрохотали гусеницы, зарычали двигатели. Танки, бронетранспортёры, следом за ними ЗИЛы с ярко-синими кабинами, полные людей, дрожащих и закутанных в одеяла. Вокруг колонны двигались солдаты с автоматами наперевес, кто-то выкрикивал команды. Они методично прочёсывали местность, выжигали огнемётами скопления мерзких тварей, и туман медленно отступал перед ними, теряя свою силу и густоту.
Запечкин замахал руками, и один из солдат подбежал, тяжело дыша, глядя на старуху и её сына:
— Откуда вы? Есть пострадавшие? Все целы?
— Целы, товарищ, мы из семнадцатого дома, — быстро проговорил Запечкин, кивая на мать. — Мать плохо ходит, помогите!
Солдат кивнул, махнул рукой в сторону ближайшего грузовика:
— Живо в кузов! Мы эвакуируем район, тут скоро будет совсем горячо!
Запечкин и мать поспешно залезли в кузов ЗИЛа, где уже теснились перепуганные люди. Кто-то плакал, кто-то молчал, сжав кулаки. Кто-то нервно курил, пряча глаза от соседей. Женщина в грязном пальто причитала:
— Всю жизнь здесь прожили, дом построили, и всё — в один миг… как так-то, товарищи, что ж происходит?
Седой мужчина в очках, протирая запотевшие линзы, ответил устало:
— Да что тут думать, дорогие вы мои… военные небось опять чего-то наэкспериментировали. Нам-то правды никогда не скажут. Но по-другому-то никак не бывает.
Молодой парень, крепко сжимая кулаки, встрял с раздражением:
— Американцы это! Вот точно говорю, только они такую гадость могут придумать, чтоб весь город в один миг пропал!
— Да какие американцы? — отмахнулся седой мужчина. — Свои же, родные учёные-испытатели, экспериментаторы, чтоб их...
Люди заспорили ожесточённо, пытаясь найти хоть какой-то смысл в случившемся.
Запечкин не слушал их. Он присмотрелся к девушке, сидящей рядом с ним. Молоденькая, лет двадцати пяти, с тонкой шеей, испуганными глазами. Губы нервно подрагивали. Он наклонился чуть ближе, провёл языком по губам и осторожно прикоснулся к её шее пальцами.
Девушка резко вскрикнула, отпрянув:
— Вы что это делаете, товарищ? Совсем уже, что ли?
Запечкин улыбнулся, пожал плечами и спокойно ответил:
— Да ничего, товарищ, простите. Так, на будущее отметил просто… понравились вы мне.
Девушка отодвинулась дальше, прижавшись к соседке, и с гневом проговорила, не скрывая отвращения:
— Совсем люди с ума посходили… Мало нам тумана и тварей — так ещё и своих бояться!
Запечкин отвёл глаза, ухмыльнулся, поправил ушанку и откинулся на борт грузовика. Машина дёрнулась и тронулась вперёд, медленно удаляясь от разрушенного города, прочь от этого страшного места, где за каждым углом притаилась смерть, и где каждый человек уже перестал быть просто человеком — превратившись во что-то иное, непонятное и страшное даже самому себе.