Примечание: данный рассказ написан от лица пятнадцатилетней девушки, принадлежащей к мусульманской семье, которая случайно обнаружила, что беременна. Все события и персонажи вымышлены. Рассказ не претендует на точное отражение традиций и норм какого-либо конкретного сообщества и создан исключительно в художественных целях.
Часть I. ПУТЬ В ГОРОД
Я держусь за поручень в дребезжащем автобусе и чувствую, как слегка подташнивает от утренней духоты. Мой старый рюкзак, хранящийся ещё со старших классов начальной школы, лежит на коленях, внутри — бутылка воды, какой-то свитер и листок с адресом клиники, куда я еду. Автобус скрипит, фыркает, водитель громко ругается на очередную выбоину. Я сжимаю губы, чтобы не выдать тревогу, и стараюсь думать о чём-то обычном, чтобы унять в себе дрожь.
С тех пор, как я догадалась о возможной беременности, прошёл уже месяц. Но эти мысли, казалось, жили во мне и раньше. Просто я гнала их от себя: «Нет, этого не может быть», «Вдруг просто сбой цикла». Однако, когда тест из аптеки показал две полоски, я поняла: это не страшный сон — это реальность.
В нашем посёлке нет нормального гинекологического кабинета для анонимных консультаций. Все всё друг про друга знают. Медсестра в районной больнице — одноклассница мамы. Если туда обращусь, то ровно к вечеру весь наш клан будет знать, что я «порченая» или как они ещё скажут. Я боялась огласки больше, чем самой беременности. Наверное, это страшно сказать, но это правда.
Поэтому еду за семьдесят километров, в другой, более крупный город, где есть частная клиника с услугами «для всех желающих», без лишних вопросов и без бесплатного сервиса, зато с безопасностью: «Никто не узнает». Колбасит меня от страха, потому что денег я занимаю у подружки Лейлы. Она не знает, зачем мне, сказала лишь: «Ой, да возьми, отдадим потом, когда-нибудь». А я уже не знаю, как после этого ей смотреть в глаза, если вдруг раскроется.
Из окна мелькают поля, редкие домики. Мне кажется, что голова трещит от мыслей: «Зачем я вообще ввязалась в эти отношения? Почему я была такой глупой? Да и была ли глупой? Или просто хотела почувствовать себя взрослой?» Наверное, и то, и другое. Сейчас, когда в животе уже очевидная тяжесть (тест показал тринадцатую неделю, но, судя по моим записям, вот уже шестнадцатая пошла), я не могу спрятать это под предлогом «Я просто потолстела». Мама уже спрашивает, почему я отказываюсь менять дома одежду при ней, почему у меня вдруг такой аппетит, а через минуту — тошнит. Я вру, что это желудок барахлит, но понимаю: не сегодня-завтра всё вскроется.
Автобус наконец замедляется у дорожного знака. Мне выходить на ближайшей остановке. Сжимаю рюкзак и иду к выходу, стараясь не смотреть на попутчиков, чтобы никто не зацепился взглядом: «Это же дочка того-то, а что она здесь делает одна?»
Город сразу бьёт шумом и выхлопными газами. Мне это непривычно, но сейчас только бы добраться до клиники. Я уточнила дорогу у водителя и, к счастью, он, подрагивая усами, что-то буркнул: «Вон туда, через проспект, второй поворот».
Я уже две недели готовилась к этому походу, смотрела карту на телефоне, всё равно боюсь заблудиться. Мечусь от страха: «А вдруг я встречу кого-то из знакомых? А вдруг маме позвонят, скажут, что видели меня у врача?» Но твёрдо знаю: промедление — самое страшное. Мне нужно услышать из уст специалиста, сколько у меня срок и что делать.
Часть II. РАЗГОВОР С ВРАЧОМ
На ресепшене белокурая девушка лет двадцати уточнила мои данные. Я наврала, что мне восемнадцать, хотя лицо у меня, наверное, крайне детское, но надеюсь, что маленькая ложь проскользнёт. Она не выглядела подозрительной — в частной клинике, видимо, всё оформляют не так строго. Внесла в компьютер что-то, попросила подождать.
Сидя в узком коридорчике, я листаю на телефоне соцсеть, но не вижу ничего. В голове только одна мысль: «Если уже шестнадцатая неделя — аборт, говорят, нельзя. Или… можно ли?» Я читала в интернете — больше двенадцати недель запрещено, если нет серьёзных показаний. А их нет, я же здорова, просто беременна. Значит… Господи, получается, придётся рожать?
Когда медсестра позвала меня в кабинет, я вздрогнула, словно она сверкнула полицией. Там врач, приятная женщина в белом халате. «Проходи, ложись на кушетку», — сказала суховато, но без злого тона. Я попыталась улыбнуться, хотя внутри холод.
УЗИ. Холодный гель на живот, датчик, который водит по коже. На экране шевеление, очертания, которые мне кажутся таинственными. Врач бросает фразы: «Да, примерно шестнадцатая неделя, развитие нормальное… Сердцебиение хорошее, всё выглядит как положено на этот срок.»
Я слышу, как кровь шумит в ушах: «На такой-то срок…» И понимаю, что от этого не отвертеться. Это живое существо, и оно во мне… Я вцепилась в край кушетки, чтобы не задрожать.
— Но я… — начала шёпотом, задыхаясь. — Я… Несовершеннолетняя. Я не могу оставить.
Врач приподняла бровь:
— Понимаю. Но на таком сроке сделать что-то уже невозможно по закону. Разве что есть угроза здоровью. Но у вас, судя по всему, всё нормально.
Я молчу. Слёзы грозятся выступить, но я стискиваю зубы, чтобы не разрыдаться тут, при чужих людях. Врач убирает датчик, даёт салфетку вытереть живот. Спрашивает: «Отец ребёнка знает?»
Меня передёргивает. «Кто отец?» Я до сих пор не до конца уверена, кто из троих мальчишек, с которыми я дурачилась после школьных вечеринок. Это же было пару месяцев назад, мы дружили, шутили, они там соревновались в ухаживаниях. Были небольшие поцелуи, ласки, потом… Я сама до сих пор в шоке, что вообще это случилось. Кое-кто из них уже перестал со мной общаться.
— Я… ещё не говорила, — выдыхаю. — Никому не говорила.
— Понимаю, — повторяет врач. — Но затягивать нельзя. Вам нужна медицинская поддержка, витамины, наблюдение. И, конечно, нужно, чтобы семья знала.
Я сглатываю комок в горле. «Нужно, чтобы семья знала» — страшнее фразы для меня нет. Моя семья. Папа, который ходит в мечеть и проповедует строгость. Мама, которая целыми днями готовит, стирает, учит меня женским премудростям, хотя я и не особо хотела быть «исключительно женой и матерью» в ближайшие годы… У меня были мечты о вузе, об учёбе, о том, чтобы выбраться в город покрупнее. А теперь всё рушится.
Врач даёт заключение, тихо говорит: «Если нужны дополнительные обследования, обращайтесь. Но лучше не тяните с тем, чтобы встать на учёт.»
Я киваю, собираю вещи, почти не понимаю, как выхожу из кабинета. Какая-то пустота внутри. На выходе с ресепшен снова мелькает та блондинка: «Спасибо, всего доброго», — говорит она машинально. Я выдавливаю улыбку, загружаясь в лифт.
— Шестнадцатая неделя, — шепчу я, глядя в зеркальную стену лифта. — Всё.
Часть III. ПОЕЗДКА НАЗАД: РАЗМЫШЛЕНИЯ
Обратно автобус идёт пустой: видимо, не час пик, и я сижу у окна, обхватив живот руками. Да, я это сделала впервые открыто: положила ладони на слегка округлившийся живот — и почувствовала внутри чьё-то тихое присутствие. Может, ребёнок? А может, просто моё воображение. Но слёзы вдруг покатились. Я чуть не зашла в истерику: хочется сбежать, хочется вернуться в то время, когда мне было лет двенадцать и никаких подобных проблем не существовало.
Вспоминаю, как мама учила меня завязывать платок, когда выходить на улицу, чтобы волосы не болтались. «Это традиции, это почёт», — говорила она. Папа, правда, строже: он вовсе мечтал, чтобы я посещала религиозные уроки, вела себя смиренно. Я иногда шутила, что это прошлый век. Но теперь понимаю: шутила зря, ведь если они узнают о моей беременности, никакие шутки не помогут. Там будет скандал, позор, возможно, даже изгнание из дома.
В памяти всплывает случай с двоюродной сестрой: её мать застала в машине с парнем, и всю деревню облетела весть, что она «поведённая». Её выдали замуж за какого-то дальнейшего родственника, лишь бы не оставалась без «статуса». И это при том, что она даже не была беременна. А я… Я уже на таком сроке, что скрывать долго невозможно.
И ещё этот ужасный вопрос: «Кто отец?» Я ведь толком не знаю. С Вахидом у меня была одна встреча, он казался самым весёлым. С Рашидом — другая, почти случайно после общей дискотеки. Сказал, что просто подвезёт меня до дома. Я, дура, села, он включил музыку, а потом… «Глупая я, глупая!» — это повторяю постоянно. Как так вышло, что я не удержалась, захотела ощущений, которые рисуют в сериалах про любовь. И вот результат. А ведь был ещё Аяз, но там я уже не помню, насколько «дошло до дела», было ли это просто ласки, поцелуи? Я в шоке от самой себя: такое впечатление, будто жила в сумбуре, не понимая последствий.
Теперь каждый из них может быть отцом. И я не представляю, что с этим делать. «Позвонить каждому? Сказать: эй, я беременна! Давай, решай? А он что ответит? Пошлёт меня? Скажет: ‘Дура, это не моё’?» И если родители узнают, что у меня даже нет уверенности, кто отец, это же смерть, позор, всё самое страшное.
Автобус укачивает, я пытаюсь не плакать, чтоб никто не заметил. Ладони лежат на животе, и перед глазами всё время всплывает экран УЗИ, крошечная фигурка, биение сердечка… Так странно: мне жалко и себя, и это существо. Оно ведь моё, внутри меня, я не могу его ненавидеть. Но как жить дальше — не знаю.
Часть IV. ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ
Когда подхожу к нашему двору, уже сумерки. Сердце бьётся: а вдруг мама ждёт с вопросами? Я надела на голову платок, чтобы не торчали волосы, чтобы выглядеть как прилежная дочь. Знаю, что папа обычно в это время ходит на вечернюю молитву, так что, возможно, дома его нет.
Мама встречает меня на кухне: её строгие глаза сразу оценивают моё состояние.
— Ты где была? — короткий вопрос, без улыбки.
— У Лейлы, — выдыхаю я заранее подготовленную ложь. — Учились вместе. Потом в магазин зашли.
— Ага… А почему так поздно? — наседает она.
Я опускаю глаза:
— Потеряли время, не заметили. Прости, мама.
Она неопределённо хмурится, но не продолжает допрос. Видно, устала или занята своими мыслями. Я пытаюсь скрыть дрожь рук, прохожу в комнату. Там снимаю платок, аккуратно вешаю на стул. В зеркале ловлю отражение: моё лицо бледное, взгляд испуганный. «Может, я могу обмануть их несколько недель… или меньше?» Не знаю.
Скоро, совсем скоро моё тело выдаст меня. Даже сейчас некоторые вещи сидят тесно. Я уже не могу носить облегающую одежду, мама спрашивала: «Почему ты постоянно в этой широкой кофте ходишь?» Я отмазалась, что мне так удобней. Но… долго ли протяну?
Часть V. ТЯЖЕСТЬ ТАЙНЫ
Дни потекли один за другим, превращаясь в медленное, гнетущее ожидание. Я утираюсь потихоньку: с утра рвота, днём слабость. Мама всё чаще задаёт вопросы. Я иногда отвечаю, что у меня «просто живот болит». Она однажды даже предложила: «Надо сходить к врачу. В нашей больнице есть знакомая медсестра». Я похолодела и затряслась: «Нет, только не это. Сразу всё откроется.» Поэтому соврала, что «Уже легче, нет нужды.»
Иногда мне снится, будто я иду по рыночной площади, где все местные. Они смотрят на меня и кричат: «Она опозорила семью! Посмотрите на неё!» И я бегу, а живот мой тяжёлый, не могу бежать быстро, и меня нагоняют, обступают, кричат. Просыпаюсь в поту, а сердце колотится.
Вечерами я пытаюсь писать сообщение одному из потенциальных отцов. Но как начать? «Привет, у меня твой ребёнок» — бредово звучит. В итоге стираю все черновики. Лейла иногда пишет мне: «Чё-то ты странная. Ты в порядке?» Я отвечаю односложно, не решаясь рассказать. Может, и расскажу — но она ведь тоже может проболтаться, да и сама придёт в ужас.
Мечта о будущем, где я окончила школу, поступила учиться, теперь превратилась в призрачную дымку. Я не знаю, как можно рожать и продолжать учёбу? Ещё мама и папа никогда не допустят, чтобы беременная девочка просто ходила в школу, «позорясь». То есть, если всё вскроется — меня, возможно, запрут дома, будут планировать скорый брак, лишь бы прикрыть всё. Но с кем? Ни один парень не согласится взять на себя ответственность за мой «позор». Я раскачиваюсь между мыслями: «Сбежать куда-то? Но как? Куда? Денег нет, возможности выжить нет.»
Часть VI. ТАЙНА ПАРНЕЙ
Те трое, с кем я переступила черту дружбы. Каждый из них имеет свою жизнь. Вахид после той школьной тусовки очень быстро остыл ко мне, хоть и целовался так страстно, ещё не понимая, что я могу оказаться беременной. Теперь, если увидит меня в соцсетях, отмахивается, перестал лайкать фотки. Рашид старше меня на два года, он уже в колледже. Мы вряд ли встречаемся в жизни. Аяз — мой ровесник, но я плохо представляю, как он отреагирует, если вообще понять, была ли с ним интимная близость или нет. Не помню, затмение какое-то было…
Мысли об этом сводят с ума: «Неужели настолько безответственно я жила?» Я не была плохой девчонкой, не искала утех. Просто в какой-то миг почувствовала волшебство свободы, поддалась уговорам. Оказалось, что всю ответственность я несу сама.
Ночами я глажу живот и прошу прощения у этого маленького существа: «Прости, малыш, что такая жизнь у нас началась». Но иногда же я чувствую в себе странную тихую радость. Я ведь ношу в себе жизнь! Если бы обстоятельства были другими, возможно, я бы улыбалась от счастья. Но реальность сжимает меня, как железные тиски: общество, родители, религия — всё против меня.
Часть VII. НЕИЗБЕЖНОСТЬ ПРИЗНАНИЯ
Полтора месяца я ещё тяну, скрываясь. Это уже, получается, почти шестой месяц беременности, если верить врачам. Мой живот явно округлился, я надеваю самые широкие юбки и большие свитера, чтобы никто не замечал. Но некоторые люди при встрече уже кидают косые взгляды: «Ты поправилась? Всё нормально?» — спрашивают с намёком. Я улыбаюсь вымученно, «Да-да, просто время такое, гормоны, наверное…»
В душе понимая: завтра-послезавтра всё станет очевидным. Я начну с трудом ходить, устану к концу дня. Мама не дура. Папа тоже не дурак, хоть и находится чаще всего на работе или в мечети. Сестра, пусть и старше меня на семь лет, живёт уже с мужем в другом городе, но иногда навещает — тогда уж она точно всё поймёт.
Чего я жду? Может, какого-то чуда — что всё само как-то рассосётся. Но это не рассосётся, я понимаю. Недавно ощутила слабое шевеление внутри — и меня чуть не бросило в панику. Это так реально, так живо… После этого дня поняла: «Я больше не могу лгать. Скоро всё…»
Но как? Как подойти к маме и сказать: «Я беременна. Мне пятнадцать. Я не знаю, кто отец?» Это же приговор не только мне, но и ей. Её будут винить, что не воспитывала как следует. Папа, скорее всего, взорвётся в ярости. Может, даже наложит на меня руки, хотя не хотелось бы в это верить. Но в нашем роду были случаи…
Грядёт день Х, и я чувствую, что не доживу до него от волнения.
Часть VIII. ПОСЛЕДНЯЯ КАПЛЯ
Однажды вечером, когда папа ещё не вернулся, мама постучала в мою комнату. Зашла, осмотрела меня придирчиво. Я сидела на кровати, закрытая пледом. Она сурово сдвинула брови:
— Сними плед.
Я встрепенулась:
— Зачем?
— Хочу понять, что с тобой происходит. Ты прячешься, будто скрываешь что-то. Ты плохо выглядишь, часто болеешь, неужели ты беременна?
Сердце ухнуло в пятки. Она произнесла это слово «беременна» с презрением и подозрением. Я попыталась отшутиться:
— Мама, ты что… с ума сошла, я всего лишь…
Но мама подошла и резко сдёрнула плед. Я в этот миг прижала руки к животу, но это лишь подчеркнуло мой округлившийся силуэт. Она ахнула, схватила меня за запястье.
— Аллах милостив… Ты… — Лицо её побледнело. — Ты… Как посмела?!
Я чувствовала, как земля уходит из-под ног. Как будто всё моё существование сжалось в точку. Слёзы сами полились. Я выдавила:
— Прости, мама… Я…
Но не успела договорить, она громко крикнула. Меня ужаснуло, что сейчас прибежит папа или соседи, но папы ещё не было, а соседи на таком расстоянии вряд ли услышат.
— Ты с кем связалась?! Как?! Аллах… Позор, как мы теперь людям в глаза смотреть будем?! — она схватилась за голову, потом с ненавистью посмотрела на мой живот. — Это… Это…
— Я не знаю, кто отец, — прошептала я, стараясь держать себя, но внутри всё билось истерично. — Прости…
Этот момент был как нож в её сердце. Она побледнела, села на стул. Я боялась, что её хватит удар. Казалось, она не может дышать. Потом резко вскинула взгляд:
— Сегодня же скажем отцу. Иди в свою комнату. Я не знаю, что будет, но беги, чтоб я тебя не видела!
Я шмыгнула обратно, захлопнула дверь и услышала, как она расплакалась вслух. Никогда не видела маму в таком состоянии. Я сама рыдала, прислонившись к стене. Понимала, что всё: жизнь старая кончена.
Часть IX. НОЧНЫЕ МЫСЛИ
Отец вернулся поздно. Я слышала их громкие голоса за стеной, ничего не разбирала, но понимала, что речь обо мне. Он, судя по тону, бешеный. Гремели шаги, наверное, ходил по гостиной, хватался за голову. Раз пару раз стукнул чем-то о стену. Я сидела, закрывшись в комнате, дрожа от страха, что он сейчас ворвётся. Но, видимо, мама его остановила.
Ночь тянулась вечностью. Мне было страшно даже лечь в кровать. Сидела у окна, смотрела в тёмный двор. Внутри живот шевелился, напоминая: «Ты не одна, я здесь». Я думала: «Может, убежать? Куда, к кому? Ни денег, ни документов.» Глупо.
Утром отец не сказал мне ни слова, ушёл на работу. Мама тоже со мной не говорила, только швырнула миску с завтраком на стол: «Ешь». Я почувствовала пустоту, смотреть на еду не могла. Просто сидела, глядя в тарелку, ощущала, что всё вокруг перевернулось.
На второй день после разоблачения мама зашла и сказала, что отец «решает вопрос». Я побоялась спросить, какой вопрос. Может, насильно выдать меня замуж за одного из тех парней? Но я сама не знаю, согласится ли кто-то, и есть ли у них вообще интерес. Может, отец хочет отправить меня в другую деревню к каким-то родственникам, чтобы скрыть от знакомых.
В моём животе тем временем ребенок продолжал своё тихое существование. Кажется, я уже чувствую сильные шевеления, особенно ночью. Это пугало и трогало одновременно. Я осознавала, что скоро стану матерью, хоть сама ещё будто ребёнок. Но при этом понимала, что моё общество не даст мне шанса на спокойное материнство.
Сколько слёз было пролито в те два дня — не пересказать. Мама почти не разговаривала, лишь заходила иногда и произносила едкие фразы: «Сама виновата, чего теперь плакать?» или «Наша семья опозорена навеки». Мне хотелось ей сказать, что мне самой страшно, я не хотела разрушать их жизнь, но слова застревали.
Часть X. ПЕРЕГОВОРЫ СО СВЕТОМ
В третий день отец позвал меня в гостиную. Он сидел на ковре, мама рядом. Когда я вошла, они не велели мне садиться, просто взглянули холодно. Отец сказал, сжав губы:
— Мы можем найти выход. Если кто-то из парней возьмёт тебя в жёны.
Я чуть не расплакалась. Но спросила, собравшись:
— Я… не уверена, кто из них отец.
— Не важно. Найдём того, кто согласится, — отрезал отец. — Либо…
Он не договорил. Я испугалась, что речь пойдёт о том, что меня выгонят, побьют или что-то ещё. Но, кажется, он сдержал гнев.
— Мы будем говорить со старейшинами, — вставила мама, — и примем решение.
Я стояла, испытывая чувство, что меня рассматривают как товар. «Если найдётся покупатель…» Но не могла спорить. Ведь, по их логике, это меньшее зло: хотя бы я не буду матерью-одиночкой. Но мысли крутились: «А вдруг я не хочу замуж? А если этот парень окажется отвратительным? Или он унижать будет меня всю жизнь? Но ведь родить в семье без мужа — это ещё хуже».
Шли дни, отец общался с кем-то по телефону, разговаривал за дверью, не пускал меня к аппарату. Мама смотрела на меня как на пустое место, лишь однажды велела: «Вот тебе халат, носи, чтоб живот не видели. И в мечеть не ходи, оставайся дома.» Поняла, что меня изолируют.
Однажды ночью мне приснился кошмар: будто я держу ребёнка на руках в пустом доме, а вокруг полная темнота, и слышны шёпоты: «Позор, позор». Я проснулась в слезах, в голове пульсировало: «Я — мать? Мне пятнадцать! Как я буду воспитывать?» И всё же знала, что бежать некуда.
Часть XI. ПЕРЕД ПРАГОМ
На седьмой день после того, как мама раскрыла мою тайну, я почувствовала резкую боль внизу живота. Испугалась, что что-то не так с ребёнком. Тихо простонала, вызвала маму. Она сначала хмуро смотрела, потом увидела, что я бледная и дрожу, испугалась. Вызвала кого-то, но не врача из нашего посёлка — может, знакомую фельдшера, не знаю. Меня уложили в постель, дали какой-то отвар. Я лежала, думала: «Если со мной что-то случится… может, это решит все проблемы?» Но боль утихла, всё нормализовалось. Вероятно, были какие-то спазмы.
Когда отец вернулся вечером, он сказал, что нашёл «одного человека» из соседнего района, у которого «неладно со своей репутацией», и он готов рассмотреть вариант брака со мной. Я в ужасе слушала. Но отец был непреклонен:
— Либо так, либо растить ребёнка в одиночестве, но я тогда тебя выгоню.
Я вздохнула, ощущая, как всё обрушивается. Ведь ребёнок скоро родится. А как он будет жить без семьи, без статуса? В нашей среде это клеймо навсегда.
Часть XII. ПЕРЕД РОЗГОВОРОМ
На следующий вечер назначили «встречу», придёт этот мужчина. Я сидела в своей комнате, глядя на живот, думала, что всё моё будущее определяется чужими людьми. Но в глубине души что-то шептало: «Может, завтра произойдёт что-то ещё? Может, этот мужчина откажется? Или я сама не соглашусь?» Но могу ли я отказаться?
Внезапно в окне скользнул вечерний свет уличного фонаря. Я встала, прижала руку к двери. Слышу голоса мамы и отца в гостиной. Там за столом уже кто-то сидит, шумные мужчины, говорят о чём-то. Похоже, этот «жених» или его представители.
«Это будет последний день, когда я была их дочерью, — думаю я со странным ощущением. — Завтра я стану женой неизвестно кого или буду изгнанной. А мой ребёнок… кто защитит его?»
Я поворачиваю ручку двери, дрожа всем телом. От сознания, что сейчас меня позовут, я должна буду выйти, голову наклонить, показать своё лицо, живот, признаться в позоре и подчиниться их решению. И, кажется, всё моё детство окончилось в этот миг.
Я делаю шаг в коридор, пытаясь держаться ровно, хотя колени подкашиваются. Слышу голоса отца и гостей, что-то о том, «невеста должна быть смиренна» и прочее. Внутри у меня бунт и страх, но, похоже, выхода нет: «Я не ребёнок, я… мать без будущего, без воли.»
Дверь в гостиную ещё не открыта, я останавливаюсь у порога. На миг прикрываю глаза. Внутри бьётся мысль: «А вдруг я смогу после родов убежать? Или как-то построить жизнь иначе? Это шанс или ловушка?» Но времени на обдумывание нет — меня уже зовут.
— Зара! Иди сюда! — мама кричит сердито, и я сглатываю, поворачиваю ручку.
Вхожу. На мне свободное платье, скрывающее живот, но все знают, что под ним. Мать хмуро смотрит, отец мрачен. Напротив сидит незнакомый мужчина, лет двадцати пяти или тридцати, в дорогой рубашке, с холодным взглядом. Я пытаюсь поднять глаза, но не могу — только на уровне его подбородка. Несколько старейшин, кажется, сидят рядом, создавая атмосферу торжественного приговора.
Глубоко вдохнув, осознаю: «Это не конец, это продолжение. Но какое?..»
Шевеление в животе напоминает: «Ты несёшь жизнь». И мне чудится тихий шёпот: «Пожалуйста, не сдавайся, даже если страшно.»
Я останавливаюсь возле стола, и внутри звучит мысль, с которой завершается моя старая жизнь: «Всё, я не ребёнок. Я мать. И меня ждёт непонятная, но неизбежная судьба…»
Я готовлюсь ответить на вопросы, которые сейчас посыплются, крепко сжав кулаки, стараясь не выдать слёз. Чувствую, что вот он — момент, когда я перешла черту между детством и взрослой жизнью, и назад дороги нет.
Конец