— Девушка, что же вы одна так поздно в парке ходите? — услышала Лариса сзади мужской голос.
От испуга ноги стали непослушными, и вместо того, чтобы ускорить шаг, она остановилась и обернулась. Симпатичный молодой полицейский отдал честь и представился:
— Лейтенант Васильев, участковый. Пойдемте, провожу вас до проспекта. Жалобы поступили: какой-то идиот по вечерам женщин пугает. Вроде не трогает никого, но все равно неприятно. Да и кто его знает, что ему в голову взбредет. Вот и патрулирую. Провожаю симпатичных гражданок до людного места. А вы поосторожнее будьте. Полицейских рядом может и не оказаться.
— Да вот припозднилась с работы, через парк срезать решила. Всегда здесь хожу, все нормально было, — принялась оправдываться Лариса, а потом кокетливо добавила: — А вы только симпатичных гражданок провожаете?
— На самом деле всех провожаю, но симпатичных, конечно, приятнее. Меня, кстати, Александр зовут.
За разговорами они не заметили, как миновали проспект, свернули в Ларисин двор и остановились у подъезда.
— Ну, вот я уже дома. Спасибо вам большое, лейтенант Васильев. Через парк больше поздно ходить не буду, — сказала Лариса и протянула участковому руку.
На прощание они обменялись номерами.
— Если нужна будет моя помощь, звоните в любое время дня и ночи, — сказал полицейский, — а я, с вашего разрешения, позвоню, когда захочется разбавить мою невеселую работу чем-то светлым и радостным.
Так началось их знакомство, незаметно переросшее в дружбу. Вскоре Александр получил квартиру в соседнем доме. Теперь выход Ларисы на работу каждый день как бы случайно совпадал с появлением во дворе участкового.
Ей было всего двадцать, она только что окончила хореографическое училище, танцевала в ансамбле филармонии, собиралась поступать в институт культуры. Сцена была ее страстью, но и голубоглазый участковый все настойчивее входил в ее жизнь. В те дни, когда он не появлялся на горизонте, она чувствовала, что не хватает чего-то важного. Если день начинался со звонка Саши и неизменной фразы: «Карета подана, Ваше Величество!», то все складывалось, как нельзя лучше, дела спорились, и настроение было солнечным при любой погоде.
Однажды обычным будничным вечером Лариса после концерта села в машину Александра, устало откинула голову на спинку кресла, вытянула ноги и, удивившись, что он не трогает с места, нетерпеливо спросила:
— Кого ждем?
Саша, заметно волнуясь, достал букет белых роз с заднего сиденья, вынул из кармана бархатную коробочку, открыл и протянул Ларисе.
— Будьте моей королевой, Лариса. Королевство небогатое, но обещаю, что ты всегда будешь на троне, а я всегда буду твоим верным подданным.
Тогда она еще не думала о замужестве, хотела продолжить балетное образование, грезила сценой, мечтала танцевать не народные и эстрадные танцы, а балетные партии… но подумав, согласилась.
«Хороший вариант, — решила Лариса. — И отдельно от родителей, и в то же время они рядом, через дорогу. А если он назвался моим подданным, то не помешает достижению моих целей».
Взаимное чувство объединяло их, сглаживало противоречия, и они были счастливы. Оба развивались профессионально, гордились друг другом. Лариса поступила в институт культуры и искусств на отделение хореографии. Александра перевели из участковых на оперативную работу. Ларису поглотила атмосфера творчества, занятий, репетиций. Она жила в мире искусства, очень далекого от мира криминала и людских пороков, в котором каждый день варился муж. Постепенно траектории их жизни все больше расходились.
— Королева моя, чем ты так огорчена? — спросил Саша.
— Никак не идет партия Одетты. А ведь я уже столько репетирую. А мой педагог все недовольна, — с драматичными нотками в голосе пожаловалась Лариса, рассчитывая на сочувствие и поддержку мужа. — Да еще нам с девчонками попало за левый концерт. Грозятся отчислить, если это повторится.
— Эх, Ларочка, мне бы ваши беды. Не стоит это таких переживаний, — вздохнул Саша, вспоминая, как брали сегодня рецидивиста, как его сослуживец получил ранение, а он сам едва уцелел. — А ты плюнь на эти левые концерты. Хватит тебе учебы и официальных выступлений.
— Понимаешь, это для меня как наркотик. Если предлагают выйти на сцену, даже на корпоративе каком-нибудь ― не могу отказаться. А я не понимаю, почему ты порой ночами не спишь, куришь и думаешь о каких-то преступниках, моральных уродах. Ты говоришь, что сцена переживаний не стоит ― а они разве стоят?
― Эх, Ларочка…
* * *
Через два года Лариса поняла, что ждет ребенка. Александр был категоричен и запретил даже думать о прерывании беременности. Пришлось оформлять академический отпуск. Она была на грани депрессии. А Саша ― счастлив.
— Это же здорово, — радовался он и успокаивал жену: — Вернешься ты к своим танцам. Родишь и вернешься.
— Ты не понимаешь, — со слезами доказывала Лариса, — для артистки балета год-полтора — это целая вечность! Я форму потеряю, и восемнадцатилетние девчонки придут. Знаешь, какая конкуренция у нас?
— Мне кажется, жизнь важнее сцены. Можно танцевать в Большом театре и быть несчастной. Век балерины недолог, а жизнь длинная. Я люблю тебя, никакие зрители и поклонники не отдадут за тебя жизнь, а я отдал бы, — горячо убеждал Александр. — Не получится со сценой ― можно преподавать в училище или в студии танца. Хорошая профессия.
— Да? Не надо мне жизнь отдавать, ты мне и ребенку нужен живой. Ты смени профессию. Переучись в эти… в сантехники. А что? Еще ни одного не застрелили, и зарабатывают хорошо, и не опасно, — с сарказмом предлагала она. — Или иди преподавать в школу милиции. Тоже хорошая профессия.
— Ну, моя-то профессия тут причем? — растерялся Саша от такого поворота темы, но тут же нашелся с ответом: — Моя профессия не мешает мне быть отцом.
* * *
Через семь месяцев они стали родителями. У них родилась дочь Сонечка. Лариса была счастлива своим материнством, но мечта о сцене ее не покидала. Большинство женщин с маленьким ребенком на руках чувствуют свою уязвимость и беспомощность и еще больше привязываются к мужчине, нуждаются в его поддержке, моральной и материальной. Но с Ларисой все было по-другому. Зависимость от мужа пробудила в ней неодолимое стремление самостоятельно решать свою судьбу. А Александр именно в этот момент резко изменил мнение об ее профессии. Он участвовал в расследовании дела, связанного с артистической средой, после чего категорично заявил жене:
— Никакой сцены, даже не думай. Я понял, что вся красота театра только на сцене. Что творится в закулисье — уму непостижимо. Не лучше, чем в криминальном мире. Съесть друг друга готовы. Столько грязи я еще не встречал.
— Саша, ты столкнулся с чем-то неординарным, Есть, конечно, и зависть, и измены, но все зависит от человека. Есть порядочные люди и непорядочные. Их процент везде одинаков, — возразила Лариса.
— Не защищай, Лариса, Твои же коллеги говорят совсем другое. Причем они не возмущаются этим, а просто констатируют факт.
С тех пор Лариса заканчивала любую ссору с мужем одной и той же фразой, даже если речь шла совсем о другом:
— Это ты подрезал мне крылья, не дал заниматься любимым делом!
Второй причиной для разногласий стал алкоголь и ненормированное рабочее время Александра. В профессиональной среде мужа было принято снимать стресс рюмкой. А стрессы и опасности подстерегали оперативников каждый день.
К тому времени, кода Соня пошла в детский сад, Лариса уже была свободной женщиной. Они с Александром развелись. Институт Лариса окончила. О балетной карьере уже не мечтала, но вернулась в филармонию, работала в ансамбле эстрадного танца, выступала на сцене, преподавала в хореографической студии, занималась постановкой танцевальных композиций и вместе с дочкой с ностальгией посещала балетные спектакли.
Александр стал начальником отдела и тоже был одинок. Он часто навещал дочь. Лариса старалась избегать его, боялась, что неостывшие чувства, которые она тщательно скрывала, выплеснутся наружу. Ее родители жалели о расставании дочери с Александром, видели в нем надежного, порядочного спутника жизни.
«Женщина — это половинка мужчины, — говорила ей мать. — Она должна к кому-нибудь прислониться. Саша — отец твоего ребенка, лучшего для Сонечки ты не найдешь».
Лариса сердилась, отмахивалась от таких советов. Она понимала, что дочери нужен отец. Да и самой ей нужно было надежное плечо. После рождения ребенка ее красота расцвела в полной мере. Интерес противоположного пола к ней не угасал. Были претенденты и на серьезные отношения. Она пыталась принимать ухаживания, но все мужчины проигрывали в сравнении с Александром. Больше она так никого и не полюбила.
— Я был на концерте, видел тебя, — сказал Александр, навещая их в очередной раз. — Ты все так же хороша.
— Ты стал ценителем танцевального искусства, или опять расследование вел в нашей развратной среде? — съязвила Лариса.
— Я был и остаюсь ценителем тебя, — ответил он.
— Это только на словах. Наверное, нашел уже строгую следовательшу или адвокатессу, — сказала равнодушно, а сама боялась услышать положительный ответ.
— Нет. Не нашел. И искать не хочу. Знаешь же, что никто мне не нужен. У меня дочь есть.
* * *
Так прошло десять лет. Два упрямых одиночества существовали в параллельных мирах, но их параллели не расходились далеко, притягивая друг друга. Однажды Александр услышал от знакомых, что Лариса нашла свое счастье и собирается замуж. Был поздний вечер, но Александр не смог дождаться утра и приехал к бывшей жене и дочери. Ларисы не оказалось дома, она была на концерте. Он ждал ее у подъезда и вздохнул с облегчением, когда увидел, что она возвращается одна.
— Девушка, что же вы опять так поздно одна ходите? — спросил, выходя из тени.
— А с кем мне ходить? Лейтенант меня бросил, а майор, видимо, охраняет кого-то другого.
— У майора есть дочь, и никого он больше не охраняет. Артистки балета в нем не нуждаются.
— А, может, одна артистка все еще нуждается в твоей охране?
— Что же она десять лет мучает меня? Еще и замуж собралась за какого-то негодяя.
— С чего ты взял? — удивилась Лариса.
— Сказали добрые люди, — уже без шуток сказал Саша и отвернулся, закуривая сигарету.
Лариса рассмеялась.
— Я поняла, кто эти добрые люди. Они подшутили над тобой. Мы отмечали у Алексеевых Валин день рождения. Они пристали ко мне с вопросом о замужестве, и я сказала: «Счастье у меня было в руках, другого не будет, и замуж я могла бы выйти снова только за Сашу, это он, негодяй, не отпускает меня до сих пор».
— Тогда завтра засылаю сватов?
— Соня уже давно нас сосватала. Пойдем домой, холодно.
― Погоди… Я же тебе крылья обрезал? А, Лариса?
Она грустно улыбнулась и коснулась его щеки.
― Обрезал, чтобы самому носить на руках. Пойдем, Саш.
Автор: Ольга Комарова
Янтарные бусы
- Зинка, совесть у тебя есть? – Чубкина, руки в боки, ноги на ширине плеч, раззявила варежку, хрен заткнешь, - я тебя спрашиваю, морда ты помойная? А? Глаза твои бесстыжие, напаскудила, и в сторону? Я не я, и лошадь не моя? А ну, спускайся! Спускайся, я тебе говорю.
Зинка сидела на крыше. Как она туда забралась, и сама не помнит. Но от Чубкиной Людки и в космос улетишь, не заметишь. Страху эта бабенка нагнать может. У нее не заржавеет. С крыши Чубкина кажется не такой уж и большой: кругленький колобок в халате. Но это – оптический обман: у Чубкиной гренадерский рост, и весит Чубкина, как хороший бегемот.
«И угораздило меня…» - нервно думает Зинка, - «Теперь век на крыше сидеть буду»
Ее раздражало, что Чубкина орала на всю ивановскую, позоря несчастную Зинку. Хотя, чего тут такого удивительного? Зинка опозорена на весь поселок не раз, и не два. Зинка – первый враг супружеского счастья, кошка блудная. Так ее величают в Коромыслах, большом селе Вологодской области. Зинку занесли сюда жизненные обстоятельства, о которых она предпочитала молчать.
Зинка задолжала кое-кому очень много рублей. Пришлось продавать квартиру. Дяди в кожаных куртках попались гуманные. В чистое поле ее не выгнали, отправили Зинку в село, в домик о трех окнах и дряхлой печке – живи, радуйся, и не говори, что плохо с тобой поступили. Пожалели тебя, Зинка, ибо ты – женского полу, хоть и непутевая. Так что, можешь дальше небо коптить и местных баб с ума сводить. Это твое личное дело, и дядей не касается, тем более, что натешились тобой дяди вдоволь! Скажи спасибо, что не продали Суренчику – сидела (лежала, точнее) бы у него, пока не подохла.
Зинка коптила и сводила с ума. Местный участковый Курочкин зачастил в храм, где задавал один и тот же вопрос:
- За что? Чем я провинился, Господи?
Господь молчал, сурово взирая с иконы на Курочкина, словно намекал Курочкину на всякие блудные мыслишки, которые тоже гуляли в круглой Курочкинской голове. А все из-за Зинки, так ее растак, заразу. Мало того, что мужичье в штабеля перед Зинкой укладывалось, так и Курочкин, между прочим, уважаемый всеми человек, закосил глазами и носом заводил. Сил не было держаться – Зинка манила и кружила несчастную Курочкинскую башку.
Дело в том, что Зинка уродилась на свет писаной красавицей. Джоли отдыхает, короче. Все, ну буквально все в ней было образцом гармонии и совершенства. И зеленые глаза, и брови, и алчные, зовущие к поцелую губы, и высокая грудь, и тоненькая, тоненькая талия, как у Анжелики на пиратском рынке. И вот это создание, достойное кисти Ботичелли, родилось в простой рабочей семье! Папка с мамкой и рядом не стояли. Обыкновенные вологодские физиономии, носики картошкой, глаза пуговицами и щербатые рты.
Папка Зинки всю жизнь потом жену травил:
- Не мое, - говорил, - изделие! – Где, - говорил, - сработала? . . .
. . . ДОЧИТАТЬ>>