— Да сколько можно! — Миша с грохотом захлопнул ноут, когда дверь снова распахнулась без предупреждения. — Мам, ну хоть стучись!
Его мать застыла в дверном проеме с корзиной выстиранного белья. Губа дрогнула, глаза забегали, словно ему опять двенадцать, и он спалился на сигаретах.
— Извини-извини, — она попятилась, хотя несла его же трусы и носки. — Просто я... Просто... У меня руки заняты были.
Миша потер переносицу. Шейные позвонки будто окаменели.
— Локтем постучать не судьба? — буркнул он, но без запала уже.
Сам не понимал, чего бесится. Жил тут месяц всего, вернувшись после развода в родительскую квартиру, а чувствовал себя как в тюряге. Через десять лет самостоятельности возвращаться в детскую кровать было... ну, такое.
— Может, замок поставишь? — мать осторожно положила белье на край кровати.
— Да щас! Замок в собственной комнате? В родительском доме? Папа точно обрадуется.
— Михаил, ты только не кричи...
Миша стукнул кулаком по столу так, что подпрыгнула кружка с недопитым кофе.
— Я и не кричу! — повысил он голос. — Просто хочу хоть где-то... хоть на время...
Мать поджала губы и молча вышла. Даже дверь за собой не закрыла. Специально, наверное.
Ужинали в тишине. Отец сопел над тарелкой, мать с преувеличенной осторожностью резала салат, словно это был хирургический эксперимент. Миша гонял вилкой картошку по тарелке. В желудке стоял тугой узел.
— Как поиски работы? — наконец спросил отец, не поднимая взгляда.
— Нормально, — огрызнулся Миша. — Два собеседования на следующей неделе.
— Угу.
И опять тишина. Только часы тикали на стене — те же самые часы с кукушкой, что висели тут, сколько Миша себя помнил. Раньше казались огромными, теперь — нелепыми.
Вдруг отец отложил вилку. Смахнул крошки с усов и посмотрел прямо на Мишу.
— Слышь, сынок. Мать говорит, ты дверь запирать хочешь? От нас?
Миша скрипнул зубами. Ну конечно. Никаких личных разговоров тут не бывает.
— Не запирать. Просто чтоб стучались, прежде чем войти.
— Так мы и стучимся, — отец нахмурился, морщины прорезали лоб.
— Да ни разу! — Миша стукнул кулаком по столу. — Вот хоть раз ты постучал, прежде чем зайти?
— Зачем стучать? Ты ж наш сын.
Миша закатил глаза.
— Пап, мне тридцать два. Не пятнадцать.
— Ну и что? — отец развел руками с таким искренним непониманием, что Мишу аж перекосило. — Живешь в нашем доме, мы тут все родные.
— Вот именно что я ЖИВУ! — вспыхнул Миша. — А не в гостях бываю. Мне нужно личное пространство, понимаешь? Я после развода как голый хожу, а тут даже дверь закрыть нельзя?
Мать вздрогнула и опустила взгляд. Отец побагровел.
— Ишь, личное пространство ему подавай, — отец поднялся, крякнув. — Нинка вон тоже всё о личном пространстве талдычила, а потом пространство нашла. С бухгалтером своим. Чё? Думаешь, не знаю?
Костяшки на Мишиных пальцах побелели. Развод с Ниной был ровно три месяца назад, а отец уже пятый раз это вспоминает.
— Причем тут вообще Нина? — голос Миши стал тихим, как перед грозой.
— А притом! — отец ткнул пальцем в воздух. — Нахватались в своей Москве этих... европейских штучек. "Мне нужно личное пространство", — передразнил он сына гнусавым голосом. — А как деньги кончаются, так сразу к родителям!
В этот момент в прихожей загремело — входная дверь распахнулась с грохотом, и в квартиру ворвался смех.
— Деееда! Бааааба! — звонкий голос разнесся по всей квартире, и сразу стало тесно от топота ног.
Отец мгновенно просветлел лицом, расправил плечи.
— О! Принцесса наша приехала!
В кухню влетела шестилетняя девочка с растрепанными волосами и блестящими глазами. За ней с виноватой улыбкой вошла Мишина сестра Лена, помахала всем.
— Привет, извините, что без предупреждения. Сюрприз хотели сделать.
Машка, Мишина племянница, уже висела на шее у деда.
— Привет, монстрик, — Миша попытался улыбнуться, но губы слушались плохо.
Машка оторвалась от деда и уставилась на дядю.
— Дядя Мися! А ты чего такой злюкааа? — она прищурилась. — У тебя живот болит?
Миша поперхнулся.
— С чего ты взяла?
— У тебя лицо такое... как у меня, когда какать больно, — заявила она со всей детской непосредственностью.
Лена охнула, мать подавилась чаем, а отец загрохотал хохотом. Миша почувствовал, как уголок губ дергается. Потом не выдержал и сам засмеялся. Смех вышел каким-то ржавым, словно его годами не использовали.
Машка довольная запрыгала.
— Я знала! Тебе просто покакать надо!
Потом была суматоха с чаем, печеньями и рассказами Машки о детском саде. Отец с внучкой умчались в гостиную смотреть мультики. Миша остался помогать убирать со стола.
— Они на выходные? — спросил он, складывая тарелки.
— Ага, — мать тихо добавила, — Кирилл сильно сверхурочно работает, Ленка измоталась с Машкой одна.
Миша кивнул. Всё как всегда — сестра прибегает к родителям, когда тяжело с ребенком. А он — когда жизнь разваливается. Чудесное семейство.
— Я в комнату, — сказал он, когда с посудой было покончено.
Направляясь к себе, Миша заметил, что дверь в его комнату приоткрыта. Он точно закрывал её. Толкнул дверь и замер.
На его кровати сидела Машка, прижав к груди его старую, потрепанную игрушку — плюшевого пса Бублика, которого он не видел лет десять. Должно быть, мать откопала где-то в шкафу.
— Машка, ты чего тут делаешь? — он шагнул в комнату.
Девочка виновато подпрыгнула.
— Извини, дядя Мися! Я постучала, но ты не ответил, а я Бублика хотела посмотреть! — затараторила она. — Бабушка сказала, что он твой был, когда ты маленький был, как я!
Миша хотел сказать что-то строгое про чужие вещи, но почему-то горло перехватило. Он опустился на край кровати.
— Я постучала, честно-честно, — испуганно повторила Машка, прижимая к себе потрепанную игрушку. — Просто тебя не было!
Миша смотрел на её встревоженное лицо — точь-в-точь как у Лены в детстве, когда она боялась, что он на неё разозлится.
— Дядя Мися, ты опять какать хочешь? — забеспокоилась Машка, увидев его странное выражение лица.
Миша фыркнул, а потом начал смеяться. Смеялся, пока бок не заболел.
— Нет, детка, — выдавил он наконец. — Не хочу. Просто вспомнил кое-что.
— Что? — Машка придвинулась ближе.
Он погладил потрепанное ухо Бублика.
— Знаешь, я тоже не стучался, когда был маленьким. Вламывался к маме с папой в любое время. И к твоей маме тоже.
Машка хихикнула, прикрыв рот ладошкой.
— А они ругались?
— Иногда, — Миша улыбнулся. — Но чаще нет.
За дверью послышались шаги, и в комнату заглянула Лена.
— Ой, вот ты где! — она посмотрела на дочь. — Ты постучалась к дяде?
— Постучалась! — гордо отрапортовала Машка. — Но его не было, а Бублик был!
Лена перевела взгляд на брата, в глазах мелькнула тревога.
— Извини, что вломились без...
— Всё нормально, — перебил её Миша и сам удивился, что действительно не чувствует раздражения. — Ей можно.
— А мне? — вдруг спросила Лена тихо, и Миша вспомнил, как в детстве она вечно хотела играть с ним, а он огрызался и запирался.
Миша похлопал по кровати рядом с собой:
— И тебе тоже можно. Если постучишь.
Лена улыбнулась и присела рядом. Машка тут же вскарабкалась к ней на колени с Бубликом.
— Спасибо, братишка.
Вечером, когда Машка и Лена укладывались спать в гостиной, Миша зашел на кухню. Отец курил в форточку — старая привычка, от которой мать безуспешно пыталась его отучить.
— Пап, — Миша прокашлялся. — Я хотел сказать...
Отец обернулся, выжидающе глядя на сына.
— Я понимаю, что это ваш дом, — Миша потер шрам на запястье — след давней детской травмы. — Но мне правда нужно, чтобы стучались. Просто чтобы знать, что меня уважают.
Отец затянулся, выпустил дым в форточку. Долго молчал.
— Знаешь, — наконец проговорил он, стряхивая пепел, — когда ты родился, мы с матерью снимали комнату у бабки одной. Злющая была, как собака. Постоянно следила, чтоб свет лишний не жгли, воду не переводили. И стучалась, блин, постоянно. По любому поводу. Мы как тараканы жили — вздрагивали от каждого шороха.
Он посмотрел на сына, и Миша вдруг увидел в его глазах что-то новое — не упрямство, а усталость.
— Когда свою квартиру купили, поклялись: никаких запертых дверей. Семья — она для того и есть, чтоб не стучаться, не бояться, не скрываться...
Голос отца дрогнул, он отвернулся к форточке.
— Но это не значит, что... — Миша начал, но отец перебил:
— Буду стучаться, — он затушил сигарету о край пепельницы. — Но и ты... ты домой почаще приходи, ладно? Когда свою квартиру снимешь. Не пропадай на годы.
Миша почувствовал, как что-то сжимается в груди.
— Хорошо, пап.
Они постояли еще немного. С улицы доносился шум машин, за стенкой тихо разговаривали мать с Леной, из комнаты доносился Машкин смех.
— Домой, — повторил Миша тихо. И впервые за последний месяц это слово не вызвало у него приступа удушья.
Утром его разбудил стук в дверь. Сначала Миша решил, что это сон, но стук повторился — настойчивый, но осторожный.
— Дядя Мися! — раздался приглушенный голос Машки. — Ты не какаешь? Можно к тебе?
Миша улыбнулся в подушку.
— Заходи, мелкая. Я жду.