Мартовское утро 1938 года выдалось пасмурным. На секретном полигоне НКВД "Коммунарка" тишину нарушил звук одиночного выстрела. Николай Бухарин, когда-то блестящий теоретик партии и "любимец Ленина", рухнул на холодную землю.
Но что произошло между ним и Сталиным в последние месяцы перед казнью? Почему человек, считавшийся одним из умнейших большевиков, превратился в жалкого просителя, бомбардирующего тюремными письмами своего палача?
Тревожный монолог
Тюремная камера на Лубянке освещалась круглые сутки. Николай Иванович сидел на койке, сжимая в руках лист бумаги. Ему разрешили писать — странная привилегия для государственного преступника. Но еще страннее был адресат его писем — сам Иосиф Сталин.
— Коба... Ты должен понять... — шептал Бухарин, словно напоминание об их общем прошлом.
С февраля 1937 года, когда его арестовали, и до марта 1938 года, когда расстреляли, Бухарин отправил Сталину сорок три письма. На каждом конверте значилось: "Весьма секретно, лично, прошу без разрешения И.В. Сталина не читать". Он получил ноль ответов.
— Почему ты молчишь, Коба? — спрашивал он пустоту камеры. — Неужели ничто не тронет твоего сердца?
Сталин, имея полную возможность запретить эту переписку, позволял ей продолжаться. Он читал эти письма с холодным интересом, а затем ставил пометку "Вкруговую", чтобы с ними ознакомились все члены Политбюро.
Падение интеллектуала
Февральско-мартовский Пленум 1937 года стал поворотным. Бухарин, пытаясь оправдаться, воскликнул, клянясь памятью Ленина, что не участвовал ни в каких заговорах.
Когда его обвинили во лжи, он обратился к Крупской, вдове Ленина: "Подтвердите, Надежда Константиновна!" Но она промолчала, хотя знала правду.
В своих письмах Бухарин вспоминал этот момент с горечью:
— Все самое святое превращено для меня в игру. Я в отчаянии клялся смертным часом Ильича, а мне заявили, что я спекулирую его именем.
Вчерашний властитель дум партийной интеллигенции превратился в сломленного человека, готового на все ради спасения жизни.
— Я стал к тебе питать такое же чувство, как к Ильичу — чувство родственной близости, громадной любви, доверия безграничного, — писал он Сталину, унижаясь перед тем, кого еще недавно считал оппонентом.
Члены Политбюро, читавшие эти письма, оставляли на полях жестокие комментарии: "Читал. По-моему, писал жулик. Молотов". "Все жульничество: я не я и лошадь не моя. Каганович, Калинин". "Безусловно жульническое письмо. Чубарь".
Галлюцинации и надежды
Чем ближе становился суд, тем хуже было психическое состояние узника. В одном из писем он признавался:
— В галлюцинаторном состоянии я говорил с вами часами. Ты сидел на койке — рукой подать. К сожалению, это был только мой бред.
Он просил разрешить свидание с женой и маленьким сыном, не зная, что молодая Анна Ларина уже сама находилась в лагере как "член семьи изменника Родины".
— Разрешите свидание! Дайте повидать Анюту и мальчика! Ну уж если это никак нельзя, разрешите, чтоб Аннушка хоть свою с ребенком карточку принесла.
Тюремный режим был суров, но без физических пыток. Бухарин отмечал это:
— Режим здесь очень строгий, нельзя даже в камере громко разговаривать, играть даже в шашки или шахматы. Но зато полная вежливость, выдержка, корректность всех, даже младших надзирателей. Кормят хорошо. Но камеры — темные. И круглые сутки горит свет.
Последнее прощание
10 декабря 1937 года Бухарин отправил свое последнее письмо. Оно начиналось словами:
— Пишу это письмо, возможно, последнее, предсмертное свое письмо. Поэтому прошу разрешить мне писать его без всякой официальщины, тем более что пишу его только тебе... сейчас переворачивается последняя страница моей драмы и, возможно, моей физической жизни.
В этом последнем послании он объяснял Сталину, почему признал все обвинения:
— Мне не было никакого выхода, кроме как подтверждать обвинения и показания других и развивать их: ибо иначе выходило бы, что я не разоружаюсь.
Он даже пытался угадать смысл происходящего:
— Я соорудил примерно такую концепцию: есть какая-то большая и смелая политическая идея Генеральной чистки в связи с предвоенным временем, в связи с переходом к демократии.
В попытке достучаться до сердца диктатора, Бухарин сделал трогательное признание:
— Летом 1928 года, когда я был у тебя, ты мне говорил: знаешь, почему я с тобой дружу? Ты ведь не способен на интригу? Я говорю — да. А в это время я бегал к Каменеву. Этот факт у меня в голове, как первородный грех иудея. Боже мой, какой я был мальчишка и дурак, а теперь плачу за это своей честью и всей жизнью. За это прости меня, Коба. Я пишу и плачу, мне уже ничего не нужно...
Последние просьбы
В финале письма Бухарин переходил к конкретным просьбам:
— Мне легче тысячу раз умереть, чем пережить предстоящий процесс. Я просто не знаю, как я совладаю с собой... я бы просил тебя дать возможность умереть до суда.
Он умолял о неожиданной милости:
— Если вы предрешили смертный приговор, то я заранее прошу тебя заменить расстрел тем, что я сам выпью яд в своей камере. Дайте мне провести последние минуты, как я хочу, сжальтесь. Дайте мне морфийную чашу, как Сократу.
И даже в этот момент он не оставлял надежды:
— Если мне будет сохранена жизнь, то я бы просил: либо выслать меня в Америку, где я бы провел кампанию по процессам, вел бы смертельную борьбу против Троцкого. Или послать меня хоть на 25 лет на Печору и Колыму, в лагерь, где я поставил бы университет, институты, картинную галерею...
Финальный акт
Ни на одну просьбу ответа не последовало. В марте 1938 года прошел показательный процесс над "Антисоветским правотроцкистским блоком". Здесь Бухарин признал свою вину.
— Я признаю себя виновным в измене социалистической Родине, — произнес он на суде слова, которые от него ждали.
15 марта 1938 года в "Коммунарке" его расстреляли последним в группе осужденных. По свидетельствам очевидцев, он смотрел на казнь других, понимая, что следующим будет он сам.
Казалось бы, какая ирония судьбы — человек, некогда писавший: "Мы говорим, что все подчинено определенным практическим соображениям о целесообразности для хода революции", сам стал жертвой этой самой "революционной целесообразности".
Так закончилась история человека, которого Ленин называл "любимцем партии", а партийные товарищи презрительно — "Бухарчик". Его письма, обнаруженные в архивах только в 1990-х годах, стали документальным свидетельством того, как система пожирает своих создателей и как ломается человеческий дух перед лицом неминуемой смерти.
Возможно, только в последние минуты жизни, перед дулом пистолета, Николай Бухарин наконец понял, что играл с дьяволом — и проиграл.