Осень 1897 года выдалась в Петербурге особенно сырой. Туман, густой, как молоко, стелился по набережным, и фонари казались в нём расплывчатыми пятнами, словно кто-то небрежно мазнул кистью по холсту. В такие вечера Варвара Николаевна, молодая вдова с глазами цвета грозового неба, предпочитала оставаться дома, у камина, с томиком Лермонтова в руках.
Но в тот вечер её позвали. Письмо, доставленное мальчишкой-посыльным, было коротким, но властным: «Приходите в дом на Мойке, 12, в девять. Это касается вашего мужа». Подписи не было.
Варвара долго стояла у зеркала, глядя на своё отражение. Её тонкие пальцы теребили чёрную кружевную ленту на шее — единственное, что она оставила от траура. Муж, Алексей Петрович, погиб два года назад. Официально — несчастный случай на охоте. Но в гостиных шептались о другом: дуэль, долги, тёмные делишки. Она так и не узнала правды. И вот теперь — это письмо.
В девять часов она стояла у массивной двери дома на Мойке. Её встретил лакей с лицом, словно вырезанным из воска, и проводил в гостиную.
Там, в полумраке, у горящего камина, её ждал человек. Высокий, худощавый, с седыми висками и взглядом, от которого пробирал холод до костей. Он представился как Сергей Львович Ковалёв, старый знакомый её мужа.
— Вы знали Алексея? — спросила Варвара, стараясь скрыть дрожь в голосе.
— Знал, — ответил он тихо, почти шёпотом. — И знаю то, что он унёс с собой в могилу. Садитесь, Варвара Николаевна. Это будет долгий разговор.
Она опустилась в кресло, чувствуя, как сердце бьётся где-то в горле. Сергей Львович пододвинул к ней шкатулку — маленькую, обитую тёмным бархатом, с золотой застёжкой.
— Откройте, — сказал он.
Внутри лежал медальон. Тот самый, который она подарила Алексею перед свадьбой. На внутренней стороне крышки было выгравировано: «Навеки твоя». Но медальон был пуст — миниатюрный портрет Варвары, который всегда был там, исчез.
— Где вы это взяли? — её голос сорвался.
— У человека, который убил вашего мужа, — ответил Ковалёв, и его глаза блеснули, как лезвие ножа в темноте. — Алексей не погиб на охоте. Его застрелили. Из-за долга, который он не смог вернуть. А этот медальон… убийца носил его как трофей.
Варвара почувствовала, как мир вокруг неё сжимается. Она хотела закричать, но горло сдавило, словно невидимая рука. Ковалёв продолжал:
— Я нашёл этого человека. Он мёртв. Но перед смертью он рассказал мне всё. Алексей не просто проиграл деньги. Он продал тайну. Тайну, которая стоила ему жизни. И теперь эта тайна у меня.
— Какая тайна? — выдохнула она.
Сергей Львович наклонился ближе, и его голос стал почти змеиным:
— Место, где спрятан клад князя Воронцова. Миллионы в золоте и драгоценностях. Алексей знал, где он, но не успел забрать. А теперь это знаю я. И вы.
Варвара вскочила, опрокинув стул. Её глаза горели — смесь страха, гнева и чего-то ещё, чему она не могла дать названия.
— Зачем вы мне это рассказываете? Чего вы хотите?
— Вашего согласия, — улыбнулся он, но улыбка была холодной, как петербургский ветер. — Мы найдём клад вместе. Или я найду его один, а вас… вас просто не станет. Выбирайте, Варвара Николаевна.
Она молчала, глядя на медальон в своих руках. В её памяти всплыл голос Алексея — тёплый, чуть насмешливый: «Ты всегда была храбрее меня, Варя». И вдруг она рассмеялась — резко, почти истерично.
— Хорошо, Сергей Львович, — сказала она, сжимая медальон так, что он впился ей в ладонь. — Но знайте: если я пойду с вами, то не ради золота. Это будет ради него. И ради того, чтобы однажды увидеть, как вы заплатите за всё.
Он кивнул, словно ожидал этого. Туман за окном сгущался, и где-то вдалеке прогудел пароход. Варвара знала: её жизнь только что изменилась навсегда. И в этом холодном, бархатном мраке она чувствовала, как в ней разгорается пламя — неистовое, жгучее, готовое сжечь всё на своём пути...
Продолжение следует.