В Гуанчжоу, как всегда, было влажно и жарко. Однако это не совсем то привычное состояние, которое ощущает европеец, находясь в Ла Пинеде или в Ростове-на-Дону. Здесь нет привычных мук от сухого, палящего солнца. Напротив, из-за проклятой влажности всё тело ощущается липким, а порой и вовсе распаренным.
От этой извечной прихоти природы каждый спасался как мог. Кто-то, как жители безголовых верхушек небоскребов, отсиживался в квартирах, включив при этом кондиционер, но были и те, кто соседствовал с жителями нового поколения. Это был старик по имени Вэйдун, что, как и большая часть населения южных провинций Китая, сидел с настежь открытым окном, и, хотя это нисколько не спасало от жары, это действие помогало сохранить квартиры от пагубного влияния черной плесени. Он жил много лет один в своем маленьком сером доме, что скрывался в еще не вырубленных деревьях каштана. Всю жизнь он прожил в родной провинции Гуандун, и каждый миг его существования так или иначе связан с Китаем и этим городом. Старик Вэйдун работал сапожником, хотя вполне мог бы освоить какую-то более престижную работу. И не потому, что он был талантлив, на самом деле он был простым человеком, этакой рабочей лошадкой, которая пригодилась бы в любом коллективе, однако он не любил суеты, общества, пьянства и всего, что, по его мнению, развращало человеческие души. И нельзя при этом сказать, что он был безгрешен и предрасположен к затворничеству. Он вполне мог поддержать любой разговор, и он прекрасно знал, что творится в мире. Просто он при своей заурядности был цельным человеком, желавшим умиротворения. Так и прошла его одинокая жизнь без друзей, жены и детей.
По радио играли китайские народные песни. А подле этого аппарата стояла низкая тумбочка, на которой скопилось сало от сотен свечей. Будь старик помоложе, он бы всё убрал и зажег побольше свечей, но он уже не мог. Теперь там необъяснимым образом горел лишь один огонек. Он не помнил, как зажег его, и не понимал, почему он горит, но по нему было видно, что он вовсе не собирался тухнуть. Во всяком случае пока что. В его доме располагалась мастерская, но уже месяц она не работала. Старик по понятной причине впал не то что в апатию, а в осознание того, что скоро все эти станки, инструменты и всё, чем он когда-то дорожил, уйдет с молотка новому владельцу. И что-то подсказывало, что он совсем не знает, как этим пользоваться.
Совсем недавно Вэйдун узнал, что серьезно заболел. Ему было около восьмидесяти или девяноста лет, и он внутренне чувствовал, что эта болезнь его доконает. По радио передавали тайфун, и все планы, построенные в голове старика, могли рухнуть. Однако он этого не боялся, он вообще ничего никогда не боялся и, может быть, именно поэтому прожил посредственную, но счастливую жизнь. Он понимал, предчувствовал, что ему осталось жить всего ничего, и поэтому каждый день он старался заниматься чем-то, что постоянно откладывал. Впервые за свою жизнь он пошел в маленький сквер, где старики рано утром занимались цигуном. Потом встретился с приятелем, который никогда не бросал в одиночестве, но всегда был послан куда подальше Вэйдуном. Они сидели с ним в парке Юэсю и играли в маджонг.
Подул холодный ветер, и в комнату вбежал свежий воздух. Старик любил прохладу, несмотря на то, что от нее у него ломило колени. Светлый образ природы, бережно хранящийся в его голове, всегда был ему близок и приятен. Он мог бы сидеть на своем деревянном стульчике часами, слушая детское лепетание ветра, но вот под окнами дома кто-то пробежал, затем еще раз и еще. Следом загудела техника, и мерзкий, пронзающий перепонки свист пилы загремел на всю шестую улицу. Это рубили каштаны.
Вэйдун умирал, но его душа еще боролась, и когда он услышал чудовищные звуки истребления каштановых братьев, то он не смог сдержать себя. Он кинулся к тумбочке в поисках ключей, но не нашел их там. Вместо них лежали маленькие фигурки разноцветных козлят из разных пород камней. В тот момент он разозлился и пнул ногой свой стул, а потом задумался и пришел к одной мысли. Раз жизнь принимает черно-белые оттенки, то какой смысл мне думать о сохранности того барахла, что лежит в пределах этих стен? На этой мысли старик Вэйдун выбежал из двери своего дома и направился вниз по улице. И пока он несся мимо сквера с аккуратными камешками, вмонтированными в землю, по которым старики да дети ходят для массажа точек, скрытых в стопе, старик впервые задумался о своем бессилии и ничтожности. Чем больше он думал, тем больше осознавал, насколько он маленький человек и насколько ему было страшно мешать посланным по приказу городской управы, а следовательно, партии людей. Он не мог позволить себе такого бунта, множество слагаемых перемешивалось в его разуме, и, смешавшись окончательно, эта каша из непонятного мыслительного вещества поступала в недра его тощего тела. Так впервые за долгое время его душа начала разлагаться, и теперь, когда жизнь подходила к концу, ему стало по-настоящему страшно.
Застонал уже повзрослевший ветер, и пара ледяных снарядов утвердительно-метко и как-то грубо оказалась на голове Вэйдуна. Он уже сидел на больших ступенях перед итальянским рестораном Оджи и вместе с этим смотрел, как один за другим житель шестой улицы покидает ее в спешке. Он не стал скрываться от тайфуна, теперь ему не было покоя. Его белесый взгляд не носил привычного европейцам оттенка меланхолии, здесь дело было посерьезнее, ведь смерть оболочки не так страшна, как крах души. Пока слезы неба оставляли на тонкой ткани его белой в клетку рубашке и бежевых штанах влажные пятна, он задумался о своей жизни. Машинально он закатал рукав, и он заметил что-то черное на левой руке. Это была старая растянувшаяся татуировка в виде нескольких иероглифов. Дракон. Дружба. Звезда. Он вспомнил, как был юношей и боролся против интервента с далеких островов. Как носил воду в Гуандунские леса братьям-партизанам и как его высекли за это японцы и чуть не убили, как он бежал в лес голый и одинокий, а потом у него была не просто целая советская винтовка, а целых двести человек таких же мальчишек, помнящих, как они бежали в лес, и теперь с гордой, пылающей яростью бегущих из него. Помнил он и русских мужчин, что отправились за тысячи километров от своего Гуандуна, чтобы помочь голодающим мальчишкам Китая.
Но что же осталось от тех славных деньков? Я? Но я умираю…
Вэйдун встал со ступеней уже промокший до нитки, гром и молнии захватили небесный предел, вода лилась со всех сторон. Тот, кто никогда не видел тайфуна или тропического ливня, особенно в мегаполисе, никогда не поймет того ужаса, что испытывает человек, находясь в эпицентре стихии. Каждый раз, когда тонны воды собираются быть сброшенными с небес, происходит, без преувеличения, библейский Апокалипсис.
Однако старик и не думал идти домой, потому что главная буря, что была во сто крат сильнее божьей, бушевала у него внутри. Вдруг его взгляд зацепился за белый образ ни то козла, ни то овцы. Они взглянули друг на друга, и в конце концов овца будто поманила его за собой и пошла в глубь города. И пока они шли, безликие рабочие, словно механизм новой эпохи, что так старательно утрирует детали прошлого, погребая их в пыли вечности, уже грузили убитых товарищей в грузовик. Ураган проник в скромное жилище старика, перевернул всё, что было тяжелее тонкой книжки, намочил то, до чего дотянулся, и бесперебойно дул на ту единственную свечу. Ее маленький огонек боролся как мог, иногда создавалось ощущение, будто в самые отчаянные моменты борьбы лучинка и вовсе потухала, но собирала последние силы в кулак и восставала вновь раз за разом.
Мокрый и измученный старик делал каждый шаг с трудом, но всё же он смог нагнать загадочного зверя, только вот стоило ему это сделать, как овца тут же испарилась, и на ее месте вырос двухметровый юноша с тонкими усиками, который был еще и одет в красный шэньи. Что-то дикое было во взгляде, дыхании, одежде этого молодого человека. В руке у него была большая тарелка риса, из нее он ел, а когда рисинки с его щек падали на землю или даже асфальт, то на том месте тут же проростали стебли риса.
– Кто ты? – с неподдельным интересом и некоторым изумлением спросил Вэйдун.
– Я-то? А у меня… и нет имени!
– Как это нет? Ты же человек, у каждого человека есть имя.
– А у меня его никогда не было, – не скрывая радостной интонации, улыбался парень.
– Как же к тебе обращаться?
– А как хочешь, кстати, а ты не видел козлов или овец? Я должен был за ними приглядывать, но тут стояла такая чашка риса, что я не удержался и отвлекся, сейчас смотрю, убежали.
– Одну овцу я видел. Она была тут.
– Где?
– Тут.
– Странность какая, а! Почему меня всегда отправляют в такие места и такие времена? Вот помню, вчера был в Нанкине. Что творилось! Попросили помочь такие же, как и вы, люди, только на другом наречии они говорили. Такие хорошие ребята, славные. А потом смотрю, кого-то расстреливают. Или вот на той неделе был где-то в Китае и, представляете, познакомился с таким чудесным человеком Лушанем. А я простой парень, меня попросят, я и помогу.
– И что случилось?
– Да так, гражданская война. Ничего особенного.
– Как ничего особенного? Разве вещи такого масштаба не являются чем-то грандиозно-трагичным?
– Это интересное замечание, но каждый мой день – это созерцание падших душ, помощь и их воскрешение, а затем смотр марша миллиардов таких же душ, упавших куда более глубоко, чем те, что исцелились, до следующего надрыва.
Суставы начало ломать, мерзкая влага поглощала бедного старика без остатка. В теле заиграл жар, однако вместе с ним этого человека посетило откровение. Он ощутил связь между его нутром и этим несчастным юношей, который не осознает своего несчастья. Человек ли он вообще или нечто, что за рамками нашего понимания, вышедшего за рамки добра и зла? А что, если и так, разве истинно добродушному человеку не жаль Бога? Душа Вэйдуна угасала, но она еще могла совершить последний подвиг и, быть может, именно этим своим действием сделать свою эпоху, а значит, и его самого бессмертным.
– А ты поможешь мне?
Парень посмотрел глубоко в его усталые глаза и ужаснулся тем, что он не заметил этого раньше. Вот почему он попал именно в это место, именно сейчас. Гром и молнии забарабанили в свои небесные барабаны, пушистые тучи сгустились над местом встречи Вэйдуна и парня. Вдруг цвета, что еще секунду назад хранились во всем окружении, были съедены наступающей стихией, и с каждым взрывом молнии тьма окраплялась светом. И поддавшись всеобъемлющей силой, буйством парень словно пьянел, а вместе с этим становился другим. Монструозная гримаса закрепилась на его лишенном разума лице. Внезапным движением он пронзил руками тело Вэйдуна, и шершавые длинные конечности боли двигались стремительно сквозь сухожилия и связки, подбираясь к мозгу.
Сначала было больно, но чем больше лилась жидкость, похожая на кровь, тем скорее в дряблое тельце старика втягивались облака. Еще секунда, и перед тем как неведомое существо побрело в будущий день к очередному падшему человеку, вокруг Вэйдуна собрались разноцветные козлы.
Так родился человек завтрашнего дня, что был способен на мертвую, кровавую расплату во имя казавшихся благими идеями. Однако Вэйдун был отнюдь не глуп. Больше всего в жизни он презирал кровопролитие и всем сердцем желал, чтобы войны исчезли как данность. Вдобавок он вполне мог осознать ту боль, в которой находился этот парень, и из-за этого он просто стоял, пока дул уже приятельски знакомый теплый ветер.
Сила, подобная божественной, бороздила алые просторы синих стариковских вен, но он не двигался. Со стороны ничего необычного не происходило. На улице стоял старик, просто стоял и не шевелился. Только вот лишь подобные Вэйдуну Боги знали, что этот могучий, с великим духом престарелый воин боролся с самой вселенной.
Лучина горела синим пламенем. Тихо и спокойно текло пламя, расплавлявшее воск цвета слоновой кости. Характерный запах старости, пыли, влаги и свежего воска смешались. Их распространял знакомый ветер, он словно подошел к лучине, оглянулся на пни срубленных каштанов, а потом затушил стойкое пламя. Теперь запахло дымом в этом еще сером доме.
- Автор произведения: Даниил Карабута