Светлана вошла в подъезд, придерживая дверцу почтового ящика, в который снова кто-то засунул чужую газету. Шестая по счёту за неделю. Она хотела выбросить её, но передумала — пригодится подстелить под миску кошке Тамары Григорьевны. Поднималась по лестнице медленно, устала после смены. Ещё утром она работала в школе — на подмене у заболевшей коллеги, после чего спешила в библиотеку на вечернее дежурство. Пятнадцатый год живёт в этом городе, но до сих пор не может привыкнуть к чувству вечной усталости.
Коммуналка на Флотской была старой, с облупившимися стенами и скрипящими половицами. Здесь никто не заморачивался ремонтом, разве что сосед напротив как-то сам покрасил дверь в тёмно-синий. Смотрелась как из другой жизни. Светлана давно научилась не обращать внимания на запах дешёвого табака, вечные разговоры в коридоре и звон кастрюль с общей кухни. Всё это стало фоном, на который она больше не обращала внимания. Хотя иногда, в особенно тишайшие вечера, эти звуки давали странное ощущение уюта — не своего, но живого.
В комнате было прохладно. Она сбросила пальто, на ходу сняла перчатки и положила сумку на подоконник. С улицы тянуло влажным декабрём, в окна стучал дождь. Светлана села на край кровати и достала старый телефон — экран треснул месяц назад, но работал. Пять пропущенных от директора школы. Перезванивать не стала. Сейчас ей хотелось одного — тишины.
— Светочка, — раздалось из-за двери. — К тебе молодой человек.
Она подняла глаза. Голос принадлежал Тамаре Григорьевне, её соседке. Светлана приоткрыла дверь, заглянув в коридор. У входа стоял он — Дима, с мокрыми волосами и какой-то неловкой улыбкой на лице. В руках держал пластиковый контейнер с борщом.
— Я... Я вам суп принёс. От мамы, — он чуть помялся, потом добавил: — Она на всякий случай положила и сметану. И чеснок отдельно.
— Дима... — Светлана чуть нахмурилась. — Ты же соцработник. Ты супом всех подопечных обеспечиваешь?
Он пожал плечами.
— Только симпатичных. Ну и тех, кто живёт по пути к дому.
Светлана скользнула взглядом по его лицу. Легкая небритость, серые глаза, которые смотрят чуть снизу вверх. Простой пуховик, на рукаве — капля грязи, будто споткнулся по дороге. В его фигуре было что-то угловатое, почти подростковое, несмотря на тридцать с хвостиком. Она взяла контейнер.
— Спасибо. Я занята. На сегодня — точно.
— Вы всегда заняты. Прячете от всех своё расписание? Или просто от меня?
Она хотела отшутиться, но вдруг почувствовала, как сквозь его слова просачивается что-то слишком личное. Светлана кивнула, не глядя.
— Мне нужно закончить проверку сочинений.
— Я понял. Тогда до завтра?
— Не уверена, что завтра буду дома.
— Но ведь вы не уезжаете из города?
Он улыбнулся и исчез за дверью.
Позже, выйдя в магазин на углу, она снова увидела его. Дима стоял у киоска с цветами. В руках держал одну хризантему, долго выбирал вторую. Светлана прошла мимо, надеясь, что он не заметит. Не потому что избегала, нет. Просто в ней жило что-то такое, что не позволяло привыкнуть к чужому вниманию.
Возвращаясь назад, она всё-таки замедлила шаг. Он поравнялся с ней, будто специально.
— Не хотите пройтись немного? Я только что от матери, всё равно мимо вашего дома иду.
— Зачем ты это делаешь?
— Что именно?
— Всё это. Супы. Хризантемы. Разговоры про завтра.
— Потому что вас интересно разгадывать. Вы всё время в броне, как танк. А я — всего лишь мальчишка с ложкой борща.
Они шли вдоль улицы, которая тянулась к старому скверу, где листья уже давно утонули в лужах. Он рассказывал что-то о том, как в детстве поднимался на крышу пятиэтажки, искал сигналы инопланетян. Светлана смеялась — чуть, сдержанно. Потом замолкла. Они подошли к входу в библиотеку, где она дежурила два раза в неделю. Ключи в кармане, рюкзак с планшетом за спиной.
— Я работаю сегодня здесь. До восьми. Ты не обязан меня сопровождать.
— Я знаю. Но мне почему-то всё равно хочется.
Вечером, уже в библиотеке, она снова услышала его голос. Он заглянул в читальный зал с книгой в руке. Притворился, что пришёл за «Преступлением и наказанием». Светлана молча кивнула на полку.
— А вы читали?
— Все мы Раскольниковы. Хотим быть Наполеонами, а в итоге становимся... неприкаянными.
— А вы кто, Светлана?
Она не ответила. Она даже не посмотрела в его сторону. Просто встала, медленно подошла к столу и провела пальцем по стопке выданных книг.
— Я — та, кто очень устал.
Он не спросил, от чего. Не предложил помощь. Просто остался. И тогда она впервые позволила себе немного тишины — рядом с ним. Без обязательств. Без ярлыков.
На выходе он обернулся:
— Светлана... если вы когда-нибудь захотите перестать прятаться — я рядом. Не как спасатель. Просто как сосед с ложкой борща.
Светлана осталась стоять у двери, смотря, как он уходит, будто растворяясь в уличных фонарях.
Светлана перевернула табличку на двери. «Открыто». Библиотека, где она работала теперь, находилась в старом двухэтажном здании рядом с трамвайным кольцом. Когда-то здесь был детский сад, потом — архив, а теперь выживал филиал Центральной. Утром пахло пылью и краской, потому что сторож Саша решил наконец подкрасить подоконники. В воздухе висела смесь старых книжных листов и свежей побелки. Светлана поджала губы — запах неуловимо напоминал ей об одном летнем дне, когда ей было шестнадцать.
На втором часу смены в зал зашёл Дима. На нём была та же куртка, только ворот расстёгнут, как будто он снова забыл, что за окном ноябрь, а не сентябрь.
— Зачем ты снова пришёл? — не отрывая взгляда от стопки карточек, спросила она.
— Просто прогуливался. Мама живёт в этом районе, а у тебя тут — уютно, — он поставил на стойку книгу. — Вернул «Преступление и наказание». Мрачно, но не скучно.
— Ты бы мог оставить книгу на возвратном столе. Там, у входа.
— Но тогда мы бы не поговорили. Разве не так?
Она посмотрела на него впервые за весь день. В голосе не было раздражения, скорее, лёгкая ирония, в которой чувствовалось: она устала держать дистанцию, но отказываться от неё всё ещё не готова.
— Знаешь, — сказала она, — ты всё время появляешься так… не вовремя.
— А я не знал, что есть «вовремя» для библиотекарей, — улыбнулся он. — Может, составишь мне экскурсию по полкам?
Светлана поджала губы, но кивнула. Они прошли вдоль стеллажей, где давно никто не переставлял книги. Он тянулся к названиям, читал фамилии, время от времени задавал вопросы. Но разговор свернул совсем в другую сторону.
— Ты давно здесь работаешь? — спросил он, остановившись у полки с биографиями.
— Полгода. До этого была в школе, потом ушла.
— Почему?
— Переезд. Смена обстоятельств. Жизнь, знаешь, иногда требует новых началов.
— Я не об этом. Почему ты ушла из школы? Ты говоришь о литературе так, что даже я захотел перечитать Чехова. А ведь со школы его ненавидел.
Светлана посмотрела на него внимательно. В его лице не было подвоха. Он не задавал вопросы из любопытства. Он хотел понять. Это раздражало.
— Может быть, просто устают даже те, кто любит свою работу, — сказала она спокойно. — Бывает.
Дима на мгновение замолчал.
— Я знаю, что ты скрываешь что-то, — произнёс он, будто вслух. — Иногда это видно, когда ты замолкаешь, даже если разговор только начался.
— Мы с тобой на «ты» уже?
— Хочешь, вернёмся к «вы»?
— Я хочу, чтобы ты понимал: я не та, кого нужно спасать, Дима.
Он не стал отвечать. И, что удивительно, не ушёл. Просто замолчал, потом повернулся и подошёл к окну. За ним виднелся парк, где серые ветки каштанов раскачивались на ветру.
После смены она увидела его у выхода.
— Ты преследуешь меня? — спросила она, натягивая перчатки.
— Нет. Просто ждал, чтобы пригласить поужинать. Не в кафе. Просто взять что-то в кулинарии и съесть на скамейке. Без планов. Без обязательств.
— На скамейке в ноябре?
— У меня есть плед в машине. Кстати, ты знала, что «Фантастические твари» сняты на основе реального путеводителя?
— Что?
— Забудь. Неловкая попытка сменить тему.
Она смотрела на него с каким-то странным выражением. Будто он в этот момент сказал что-то действительно важное.
— Хорошо, — произнесла она. — Только не на скамейке. Есть одно место.
Они оказались в оранжерее за Домом культуры. Когда-то Светлана водила туда школьников — здесь были кактусы, розмарин, лаванда и фикусы, чьи корни вились в стеклянных банках. Вечерами здесь редко бывали посетители, и сторож знал её по имени.
— Никогда бы не подумал, что ты любишь запах земли, — сказал он, разглядывая миниатюрный лимонник.
— Я не люблю. Просто здесь тихо. И всё растёт. Без крика.
— Тебя кто-то когда-то заставлял расти с криком?
Светлана опустила взгляд.
— Я не хочу говорить об этом.
Он кивнул.
— Хорошо. Но когда захочешь, я буду слушать. Не вытягивать, не убеждать. Просто слушать.
Они сидели среди растений, где между полками висели крошечные лампочки. Лёгкий свет падал на их лица, создавая ощущение сказки, в которой никто никого не торопит.
— Можешь рассказать о себе? — спросила она неожиданно. — Только без пафоса. Кто ты на самом деле?
Он слегка удивился, но заговорил.
— Меня зовут Дмитрий Сергеевич Глинский. Мама — бывшая медсестра, живёт на Тихонова. Отец — был, пока не ушёл к другой женщине. Детство — как у всех. Двор, трёхкомнатная, первый айфон в классе. Психологическая травма — в двенадцать лет. Потом учёба. Первая работа. Вторая. Потом я стал соцработником, потому что однажды меня вытащили из такой ямы, что я решил: если один раз кому-то помогло — значит, работает.
Светлана слушала молча.
— А ты? — спросил он наконец.
Она встала.
— Моё досье не открыто. И, боюсь, не будет. По крайней мере пока.
Они вышли в город уже затемно. Свет фонарей ложился жёлтыми пятнами на асфальт. Оранжерея осталась позади, и каждый шаг от неё приближал их обратно к реальности.
— Я не против, что ты рядом, Дима, — тихо сказала Светлана. — Но я прошу тебя: не ищи во мне загадку. Не строй гипотез. Я просто человек, у которого были свои причины исчезнуть из собственной жизни.
— Я не ищу загадку, — отозвался он. — Я ищу равновесие. Ты выглядишь как человек, который потерял его гораздо раньше, чем сам заметил.
Они дошли до перекрёстка. Она остановилась.
— До дома дойду сама. Без пледов и сопровождения.
Он кивнул.
— До завтра?
— Посмотрим.
И она ушла. С быстрым шагом, как будто за спиной горело нечто, что он пока ещё не видел.
Светлана никогда не планировала возвращаться на Лесную. Считала это символической точкой невозврата — улица, откуда ушла в одну жизнь и не захотела возвращаться в старую. Но что-то внутри подталкивало её — неосознанная тревога, будто кто-то распахнул забытый альбом, вытащил фотографию и положил на видное место.
Дом, где когда-то жила её семья, стоял всё так же, чуть наклонившись в сторону двора, с облезлой штукатуркой, кривыми ставнями и виноградной лозой, цепляющейся за покосившийся забор. Она подошла, замерла перед воротами. Металл был холодный. Рука дёрнулась сама собой. Щёлкнуло — замок не поменяли.
— Ты вернулась, — прозвучал голос за спиной.
Светлана не вздрогнула. Она уже знала, что он придёт. Дима стоял с сумкой через плечо, сдержанным лицом и чем-то похожим на страх в глазах.
— Ты следил?
— Нет. Я просто знал, что ты рано или поздно окажешься здесь. Это логично. Всё тянет назад, особенно незавершённое.
Она не ответила, лишь отворила ворота и зашла во двор. Лужайка, где когда-то стояли качели, теперь заросла высокой травой. Крыльцо скрипнуло под ногами, когда она поднялась и, не глядя, открыла дверь.
— Я думал, ты продала его, — сказал Дима, входя следом.
— Хотела. Но рука не поднялась.
Внутри пахло затхлостью и воспоминаниями. Пыль легла даже на окна. В углу стоял диван с продавленным сиденьем, рядом — старый шкаф, до сих пор держащий в себе мамины платья. Светлана молча провела рукой по подоконнику, оставляя тонкую полосу среди серого слоя.
— Здесь всё началось, — тихо произнесла она. — И всё здесь закончилось.
Дима сел на край стола, сложив руки.
— Ты готова рассказать?
Светлана посмотрела в сторону окна.
— Я выросла здесь. С отцом, матерью и Ириной. Мы были как сёстры. Почти неразлучные. Она жила в соседнем доме. Наши матери дружили, потом поругались, но мы с Ирой всё равно тайком общались. Она была яркой. Всегда мечтала уехать. Училась рисовать, писала сказки. А потом всё пошло не так.
— Что произошло?
— Она забеременела. Шестнадцать лет. Отец ребёнка был взрослым. Женатым. Она боялась сказать матери, пришла ко мне. Мы прятали её, в прямом смысле. Я водила её в больницу. Искала лекарства от токсикоза. Подсовывала подушки, чтобы скрыть живот. До последнего.
— И потом?
Светлана резко обернулась. Голос стал жестче.
— Потом её мать узнала. Скандал был такой, что слышали все соседи. Я пришла утром, хотела забрать Иру — она просила спрятать её на пару дней. Дверь была открыта. В доме — тишина. А Ира лежала на полу. Без сознания. Вызвали скорую. Врачи сказали, поздно.
Она замолчала. Дима не вмешивался.
— Её мать всё отрицала. Говорила, что Ира упала сама. Но я дала показания, рассказала, как она боялась, как её запугивали. Суд шёл три месяца. Ира умерла, не очнувшись. Ребёнка не удалось спасти. Обвинения сняли. Мне тогда было семнадцать. Меня обвинили в том, что я наговариваю, что «завидовала». Школа отвернулась. Родители… тоже. Я уехала.
— А ты знала, кто был отец?
— Да. Но он тогда уехал. Всё списали на подростковую фантазию. Я не смогла доказать.
Дима встал.
— Ты назвала её имя. Ира. Это была моя мать.
Светлана медленно подняла глаза. Он подошёл ближе, осторожно, будто не хотел спугнуть момент.
— Меня удочерила бабушка, Иринина мать. Мне тогда было три. Я ничего не помню, кроме голосов в темноте. Но бабушка всё время твердила одно: ты виновата. Что ты не уберегла. Что ты всё выдумала, чтобы втянуть её дочь в позор. Я вырос на этом. На том, что есть одна женщина, разрушившая жизнь моей семьи.
— И ты решил узнать правду?
— Я сначала хотел тебя увидеть. Просто понять. Потом — поговорить. Не знал, что делать с тем, что чувствую. Это было… не месть. Скорее, неотпущенное.
— Теперь ты знаешь, — сказала она тихо. — И что дальше?
Дима покачал головой.
— Я не знаю. Но я точно не тот, кто пришёл с обвинением.
Светлана кивнула. Они стояли в пыльной гостиной, как двое, переживших одно и то же, но с разных сторон. Пространство казалось не просто домом, а сценой, на которой снова разыгрывалась старая пьеса — только теперь без зрителей.
Они вышли на улицу, когда начало темнеть. Прошли по аллее к старому фонтану, где когда-то играли в мяч. Светлана остановилась.
— Я думала, что если забуду это место — забуду и себя той. Но ты напомнил. И теперь я даже не знаю, кто я.
— Это не плохо, — сказал он. — Иногда, чтобы найти себя, нужно вернуться туда, где потерял.
Светлана посмотрела на него. И вдруг поняла: впервые за многие годы она не чувствует страха. Только легкую тревогу, как перед грозой. И облегчение. Потому что самое страшное — уже случилось. Всё остальное теперь — просто жизнь.
***
Прошла неделя. Светлана не видела Диму с той самой поездки на Лесную. Она не писала, не звонила, не ждала. Точнее, старалась не ждать. Вечером она задержалась в библиотеке, и, возвращаясь домой, неожиданно свернула не к трамвайному кольцу, а вниз по улице, к набережной. Там, среди однотипных зданий, пряталось кафе, в котором она не была лет пятнадцать. Узкое помещение с витражами, медной стойкой и деревянными столиками, слегка расшатанными временем.
Он уже сидел за окном. Не у стойки, как в прошлый раз, а в глубине зала, напротив витрины с засахаренными пирогами и старыми книгами, выставленными для антуража. Светлана вошла, будто шла сквозь воду. Ни один жест не был случайным. Она села напротив, положив перчатки рядом с меню, хотя читать его не собиралась.
— Спасибо, что пришла, — сказал он первым.
— Мне нужно было услышать то, что ты тогда не договорил.
— Тогда — я не знал, как это сказать. Сейчас… не уверен, что ты захочешь это слушать.
Светлана выпрямила спину.
— Я готова. Говори.
Он взглянул в окно. Снаружи кто-то ссорился возле припаркованной машины. Мир продолжал жить — шумный, нервный, не в курсе их истории.
— После смерти Иры бабушка начала пить. Не сразу, исподволь. Мне было четыре, я думал, это просто грустные дни. В пять — начал понимать, что что-то не так. А в семь — впервые услышал, как она, рыдая, повторяет твоё имя. Говорила, что ты всё забрала. Что ты виновата.
Светлана слушала, не перебивая.
— Я не знал, кто ты. Только имя. Только фразы. Она умирала с ними на устах. Я вырос на этой вражде, Света. На пустом месте. И когда вырос — начал искать. Не мести ради, не наказания. А просто чтобы понять: это правда? Или её горе стало мне наследством?
— И что ты понял? — спросила она, тихо, без нажима.
— Что ты — не враг. Ты была единственным, кто остался с Ирой до конца. И что самое страшное — ты одна несла вину за чужое преступление. Все отвернулись, а ты не убежала. Ты осталась. И выжила.
Он помолчал. Светлана смотрела на него, как на человека, с которым не хочется ссориться, даже если он сказал бы что-то обидное.
— Я бы хотел, чтобы ты знала, — добавил он. — Мне не нужно твоё прощение. Мне нужно твоё согласие: мы можем начать с нуля?
Светлана медленно вдохнула. За эти годы она слышала много слов. Много обещаний, много обвинений. Но это — прозвучало как ключ к замку, который давно проржавел, но всё ещё мог открыться.
— Я не уверена, что у меня есть силы начинать, — сказала она. — Я почти привыкла быть одной. Почти согласилась на это. Но, может быть… если ты не будешь торопить.
— Я не буду. Я вообще теперь стараюсь идти медленно.
Они вышли из кафе, когда улицы начали освещать фонари. Воздух был острым, но уже не пронизывающим. Они прошли мимо дома культуры, потом свернули к парку, где скрипели качели, и дети катались на самокатах, несмотря на холод.
— Я думал, ты не вспомнишь это место, — сказал Дима. — Здесь Ира любила сидеть на скамейке возле клумбы. Ты тогда приносила ей чернику в пластиковом стакане.
Светлана улыбнулась.
— Я вообще не знала, что ты тогда был рядом.
— Был. Иногда наблюдал. Мама говорила, что ты смешно хмуришься, когда сердишься. Она смеялась, когда ты поправляла ей шарф.
— Мы с ней были ближе, чем сёстры.
— Я знаю.
На мгновение между ними повисла тишина, уже не неловкая, а доверительная.
— Мне всегда казалось, — произнесла она, — что если кто-то и вернётся из прошлого, то не для примирения, а чтобы напомнить о боли. А ты пришёл как человек, который знает эту боль — и не требует отчёта.
— Мне кажется, ты сама не знаешь, как многим помогаешь. Даже когда просто молчишь рядом.
Светлана посмотрела на него.
— Я не просила тебя спасать меня, — повторила она слова, сказанные однажды. — Но если ты хочешь остаться рядом, знай: я больше не прячусь.
Они шли дальше, не обсуждая, что будет потом. Будет ли вместе, или всё это — просто эпизод. Но шли рядом. В городе, где много лет назад всё началось. И, возможно, только сейчас — действительно началось по-настоящему.