Я расставляла чашки на деревянном кухонном столе, стараясь, чтобы каждая стояла на одинаковом расстоянии от края. Это всегда меня успокаивало: точность и привычные ритуалы возвращали ощущение контроля. На плите подходил суп, из которого тянуло приятным ароматом укропа и картофеля. С минуты на минуту должен был прийти Андрей, мой муж, а вместе с ним — Лера, наша восьмилетняя дочь.
«Наша дочь…» — я повторяла про себя эти слова, словно проверяя, насколько привычно они звучат. Мы удочерили Леру всего месяц назад. Девочка в приюте сразу потянулась к нам: тихая, аккуратная, глазами словно вычитывала, достойны ли мы её доверия. С того самого дня я каждый вечер мысленно благодарила судьбу за этот смелый, но, как мне казалось, правильный шаг. Ведь мы давно хотели ребёнка, а врачи только разводили руками.
Тихие шаги за дверью, короткие фразы. Я уже узнала Лерин голос, хотя она говорила редко и вполголоса. «Лера, заходи, разувайся, аккуратнее, сейчас тебе тапочки найду», — произнёс Андрей. Услышав его добродушную команду, я улыбнулась и открыла дверь в коридор. Лера стояла, сжимая лямки рюкзачка, смотрела на меня и улыбалась тоже — несмело, но искренне.
— Привет, — сказала я ей. — Как день прошёл?
— Хорошо, — ответила она почти шёпотом.
Пока Андрей мыл руки, я подвела Леру к столу: «Садись. Сейчас будем ужинать». Девочка кивнула и вытащила из рюкзака аккуратно сложенный рисунок — там были мы втроём, смешно нарисованные карандашами. Я почувствовала, как сердце защемило от нежности: у ребёнка наконец появилось место, где она могла быть собой и не бояться, что её отвергнут.
Вот только не все в нашей семье были рады этому событию. Бабушка — моя мама — так и не приняла Леру, несмотря на все наши уговоры.
На следующий день я получила звонок от мамы. С первых же секунд диалога по интонации я поняла, что она не переменила своего мнения:
— Ириш, дочка, ну как вы там? — начала она без особой теплоты. — С работы не уволилась ещё ради этой девочки?
Я прикрыла глаза, прикусила губу. Мама никогда не была мягким человеком, но её резкость касательно Леры каждый раз била меня по нервам.
— Мама, я работаю на полставки, никто меня не уволил. И Лера не «эта девочка», а твоя внучка, — произнесла я, стараясь держать спокойный тон.
— Не знаю… — вздохнула мама. — Я не против, что вы помогаете сиротке, но зачем её прямо в семью брать? А если она вырастет и окажется…
— Остановись, — попросила я. — Приезжай, посмотри, познакомься нормально. Лера умная, добрая, хорошо рисует. Папа уже говорил, что рад внучке…
Мама на это только хмыкнула: «Ну да, отец у тебя добряк, ему всё равно. Ладно, я вам не помеха». Гудки. Она повесила трубку. Я тяжело вздохнула, но видела, что Лера прислушивалась к разговору из соседней комнаты. Она не спросила ни о чём, просто аккуратно закрыла дверь и вернулась к карандашам. Эта её тихая деликатность снова и снова разбивала мне сердце.
Вечером, когда Андрей пришёл, я выложила всё, что наговорила мама. Он молча обнял меня за плечи, сделал паузу, а затем сказал:
— Слушай, давай мы навестим твоих родителей. Надо всё прояснить. Если мама увидит, как Лера старается, может, оттает. Она в конце концов бабушка, кровь не вода — даже если и не родная Лере, но всё же…
— Я не уверена, что она захочет, — вздохнула я, вытирая влажные глаза. — Но ты прав, хуже уже не будет.
Через день мы сели в машину и отправились к родителям. Лера всю дорогу сидела с рюкзачком на коленях, поглядывая в окно. Я приободрила её, приговаривая: «Там тебя папа Саша ждёт, он очень хороший, шутит часто… Мама…» — и я замялась, не зная, как описать собственную маму. — «Может, она будет строгой, но ты не бойся».
Дверь открыла мама, окинула нас взглядом и посторонилась, пропуская в квартиру. Ни улыбки, ни объятий. Зато из кухни выглянул папа:
— О! А вот и моя внучка! Ну, иди сюда, художница! — Он протянул к Лере руки, и она нерешительно подошла, улыбнувшись чуть шире, чем обычно.
— Здравствуйте, — сказала она.
— Здравствуй, здравствуй, дорогая! — папа обнял её аккуратно, будто хрупкую вазу.
Мама стояла рядом, с каменным выражением лица, лишь бросила Андрею: «Раздевайтесь, проходите в комнату». В воздухе чувствовался аромат жареных котлет и тушёных овощей — видимо, готовились к нашему приезду. Или же просто совпало.
За столом мы говорили о погоде, о работе, о том, что в городе опять перекрыли дороги на ремонт. Лера сидела тихо, ела, не отрывая глаз от тарелки, иногда поглядывала на меня. Папа несколько раз пытался завязать разговор о её рисунках, но мама отмалчивалась. Под конец вечера она сдержанно предложила:
— Ну, приходите в гости ещё… если хотите. Конечно, с ребёнком будет непросто. Думаю, вам лучше позаботиться о няне. Если хотите, я могу хоть деньгами помочь — няня, занятия, всё это стоит…
Эта реплика прозвучала, как приговор. Я ответила, что мы справимся сами, поблагодарила за ужин. Мы быстро собрались и уехали. Всю дорогу домой я чувствовала, как внутри нарастает тоска. Андрей сжал мою руку на руле:
— Мы дадим ей время. Никто не говорит, что она сразу обнимет Леру с криками «Внучка!»
— Главное — чтобы Лера не чувствовала себя отвергнутой, — проговорила я, смотря на спокойный профиль дочки в зеркале. — Она итак натерпелась.
Недели через две позвонил дядя Коля, мамин двоюродный брат. Собирался отметить свой юбилей в кафе за городом и пригласил нас всех: «Скажите, ваша девочка тоже приедет? Я бы хотел с ней познакомиться, у меня внуки примерно такого же возраста».
Я обрадовалась, что, по крайней мере, кто-то из родственников проявляет живой интерес к Лере. Мама тоже должна была быть там. Может, обстановка праздника смягчит её.
Мы приехали пораньше. Лера села за столик в уголке, достала привычный блокнот и принялась что-то рисовать. Андрей ходил рядом, помогал расставлять стулья для гостей. Я разговаривала с дядей Колей — он оказался общительным и весёлым, всё подшучивал, что сейчас познакомится с «новой звездой» в семье. Лера смущённо улыбалась его шуткам, потупляя взгляд, но видно было, что ей приятно такое тёплое внимание.
И тут в зал вошли мама с папой. Папа, увидев Леру, махнул рукой:
— О, наша художница! Что рисуешь на сей раз?
Лера показала блокнот: там был набросок праздничного стола, с цветными шарами вверху. Папа заулыбался: «Красота!» Но мама, мельком взглянув на рисунок, только кивнула и отошла к другим родственникам.
Когда гости уже собрались, начались поздравления и тосты в честь именинника. Лера слегка отвлеклась, принялась рассматривать разноцветные гирлянды на стенах. В какой-то момент мама позвала её:
— Лера, подойди-ка, помоги мне… — Она стояла возле шкафа, откуда нужно было достать фарфоровую вазу для цветов, которые гости принесли дяде Коле.
Лера несмело подошла, взяла вазу. В тот миг мама тоже протянула руку, чтобы поддержать снизу, но сделала это неловко, и ваза выскользнула. Раздался звон бьющегося фарфора. Мама резко отдёрнула руку, словно боясь осколков, и тут же громко произнесла:
— Ну вот… Не удержала.
Гости притихли. Лера побледнела, будто ей хотелось провалиться сквозь пол. Я метнулась вперёд и автоматически произнесла: «Осторожно, не порежься!» — и помогла девочке отойти в сторону. Мама продолжала стоять, хмуро глядя на осколки. Андрей подскочил с веником, кто-то из родственников принёс совок.
— Старая ваза была, не страшно, — сказал папа, пытаясь разрядить обстановку. — Зато примета хорошая — к удаче!
Но мама упрямо молчала. Внутри рос гнев. Поймав встревоженный взгляд Леры, я крепко сжала её руку и тихо проговорила: «Пойдём». Андрей с готовностью кивнул.
— Вы что, уже уезжаете? — удивился дядя Коля.
— Простите, — ответила я. — Но, видимо, мы не совсем желанные гости.
Минут десять мы молчали, стоя на улице, пока внутри продолжался праздник. Холодный воздух чуть отрезвлял мысли, но осадок от случившегося не исчезал. Лера нервно мяла край куртки, прижимаясь ближе ко мне.
Наконец мы подошли к машине. Лера тяжело дышала, ей явно было страшно. Я понимала: она ждёт, что мы будем ругать её или, ещё хуже, упрекнём в случившемся. Но вместо этого я только наклонилась к ней и сказала:
— Лерочка, ты ни в чём не виновата. Бывает, взрослые сами не знают, как себя вести. Всё хорошо, мы едем домой.
Через пару минут к нам вышел папа. Он подошёл ближе, понизил голос:
— Ириш, Андрей, не уезжайте так сердито. Мама очень нервничает после того лета, когда… ну, когда вы узнали, что не сможете родить. Она до сих пор считает, что вы будто «подмениваете» ей родного внука. Но это её страх, а не ваш. Я буду с ней говорить.
Я опустила взгляд. Мне стало одновременно и обидно, и жаль маму. Но Лера не должна страдать из-за чужих заблуждений.
— Мы не откажемся от Леры ни при каких обстоятельствах, — твёрдо сказала я. — Она — наш ребёнок, и она заслуживает уважения.
Папа кивнул:
— Понимаю, доченька. Дай маме время. Я уверен, она сообразит, что к чему.
В этот момент, переминаясь с ноги на ногу, подошла и мама. В руках у неё был маленький пакетик с конфетами. Она протянула его Лере, глядя куда-то в сторону:
— Извини, что накричала. Вазу… ну… вместе уронили. Возьми вот.
— Спасибо, — произнесла Лера тихо, ещё не до конца оттаяв, но сделав короткий кивок.
Мы простились и уехали. Дома, уже перед сном, Лера принесла блокнот. На последнем рисунке была изображена семья: я и Андрей, рядом дедушка, дядя Коля, а немного поодаль бабушка. Но на рисунке у бабушки была протянута вперёд рука с конфетой, а на лице — крошечная улыбка. И я поняла: дети удивительно умеют прощать. Если взрослые сделают хотя бы шаг навстречу, всё постепенно наладится.