Я машу рукой:— Да, согласна. И что?— Ну, короче! — уложив грудь на стол, продолжает Алёна, — У неё третий месяц…— Что? — я роняю простой карандаш, который моими зубами обгрызен у кончика.Подруга теряется:— Ну… Так сказала Алинка, она сейчас с Марькой в тандеме работает.Алёнка имеет ввиду медсестру Марь Степановны. Вот у кого можно выведать всё.«Три месяца», — я считаю в уме. Это значит, что он переспал с ней в июле? С ума сойти можно! Ведь я же тогда пребывала в неведении. Хотя… Я пребывала в неведении, пока он мне сам не сказал. Я бы и дальше не знала! Если б не «честность» Левона.— Ясненько, — я глубоко вздыхаю, — И как протекает беременность?— Без патологий, — Алёна берёт со стола карандаш, изучает его, — Боже, Бузыкина! У тебя в кабинете грызун?— Я и есть этот самый грызун, — возвращаю «игрушку», — И что говорят?— Да ничё, — пожимает Алёнка плечами, — Наблюдаться будет, анализы в норме. Но Марь Степановна снова взяла. Она же чужим результатам не верит!— И правильно делает, — хмыкаю я. Вспоминаю тот тест, что припёр мой супруг. И как тыкал им в морду. Рукой машинально тянусь к голове. Вспоминаю, как больно мне было, когда он держал…— Ну, так вот! — продолжает подруга.— Как, это не всё? — говорю.Она, оглянувшись на дверь, словно там могут слышать, практически шепчет:— Алинка сказала, что эта Тамара мол, сильно взволнована. Выкидыш был, и теперь опасается, как бы опять не прижало.— Выкидыш? — я замираю, — К-когда?— Да полгода назад, с её слов, — отвечает Алёнка. Бросает небрежно, — С такими-то бёдрами узкими, как она вообще родила?«Час от часу не легче», — вздыхаю. Значит, полгода назад его жена уже потеряла ребёнка. Значит, он уже спал с ней полгода назад?— Боже ты мой, ну какая ж я дура, — убираю ладонями волосы.— Почему это дура? — не верит Алёнка.— Потому! — отвечаю, — Он спал с нами обеими. И каждой из нас врал. Ей, наверно, вообще про меня неизвестно. А я… Дура! Верила, что у него с женой только сын и штамп в паспорте.— А я говорила тебе…, - начинает подруга.— Не надо! — тычу в неё обгрызенный кончик своего карандаша.Она брезгливо глядит на него:— Тусь, ну прости. Не хотела обидеть! Ну, просто… Я не удивлюсь, если кроме тебя у него и ещё кто-то есть.Я хватаю её за рукав:— Что ты знаешь?Алёнка пугливо косится на пальцы, которыми я так сжимаю халат:— Ничего. Ничего я не знаю! Это просто моё предположение. На него вон все бабы в больнице вздыхают. Причём, и пациентки! И даже беременяшки, через одну. Все норовят перед ним заголиться.— Да, — усмехаюсь я с горечью, — Это должно мне польстить, что он выбрал меня?— Ну, вообще-то должно, — чешет ухо Алёнка, — Я смотрела в окно. Он её провожал до такси. И всё озирался вокруг. Наверное, ждал, что ты выйдёшь?— Ага, — я киваю, — Выбегу с криками: «Брось её ради меня!».Мы смеёмся. Но грусть на душе. Даже если он сделал это специально. Захотел показать мне жену. А по факту оно так и есть! Ведь до этой поры — он ни словом единым… Этот факт ничего не меняет. А скорее, своим наплевательством он узаконил наш скорый разрыв.— Ну, совет да любовь, — говорю, возвращаясь к больным. А точнее, к их картам.— Всё, решено! — восклицает Алёнка, — Запишу нас в салон. На тебя больно смотреть!
Я бросаю тоскливый взгляд в сторону двери:
— Замутить с Черепановым что ли?
— Ой, фу, только не это! — презрительно фыркает Лёня.
Черепанов Олег — это старый, прожженный кобель. На его счету пару разводов, сожительство, шесть разнополых детей. И это ещё не считая любовниц! Среди которых, доподлинно знаю, есть и медсёстры, из наших. Только Иришку ему соблазнить не дано. Та ни с кем, кроме Вовки! Ой, может, поженятся? Я бы была только рада такому…
— Н-да, ты права! Уж лучше поститься, чем есть, что попало, — киваю.
— Попостись, — одобряет Алёнка, — Тебе полезно будет.
Я раздражённо толкаю её:
— Уходи! Ты уже всё сказала.
Подруга встаёт:
— Между прочим, закинула удочку. Гошан обещал, что один из его институтских приятелей приедет к нам в гости на новогодние праздники. Он разведён…
— Не гони лошадей! — осаждаю Алёнкин порыв, — Я же ещё не в разводе?
— Ну, мы же мыслим на перспективу, — отвечает она, теребя свою тёмную прядь. Алёнка брюнетка, ни разу не красилась. Не то, что я! Мой волос — русый, но я так привыкла подкрашивать, делать мелирование. Светлые пряди к лицу, они молодят, убавляют мой возраст.
— Вот-вот, так что давай-ка помедлим со знакомствами. Успеешь примерить роль сводницы! — отвечаю подруге.
— Промедление смерти подобно, Бузыкина! — учит она, — Тебе пятый десяток. Скоро выйдешь в утиль. Уж поверь мне, даже год в нашем возрасте — много.
Алёнке уже сорок три. И я от неё узнаю, что именно мне предстоит испытать. Не бог весть, какая разница, но всё-таки! Плюс морщинка на лбу, плюс седина там, где не было.
— Ой, иди! — отправляю подругу за дверь. Она и к пятидесяти будет ещё ого-го. Ей-то что? У неё же Гошарик.
***
Сегодня мы снова «в гостях» у Егора. Между нами лежит Тимофей. Не знаю, как Рому, но меня этот кот успокаивает. Спросила его по дороге сюда:
— Ты действительно думаешь, нам это нужно?
Он задумался:
— Хуже не будет. Ведь так?
На что я ответила:
— Да куда уж хуже.
Окунев хмыкнул:
— Да ладно тебе! — как будто у нас всё отлично. Нужно просто чуть-чуть «подлечить».
Да, уж! Наверное, если бы всё шло по плану, то я бы уже подала на развод. Но Левон подложил мне «свинью». Да ещё и моим маме с папой… приспичило.
— Итак, — начинает Егор. Он опять восседает «на троне». Точнее, на стуле. Напротив нас с Ромиком. Мы разбежались по разным углам. Диван специально такой длинный, наверное. Чтобы мы могли сесть, не касаясь друг друга. Да ещё Тимофей…
— Егор Аристархович, — деликатно перебиваю его, — А могу я узнать, сколько стоит один ваш сеанс?
— Э…, - начинает Егор.
Только Ромик его прерывает:
— Я всё оплачу, не волнуйся!
— Нет, я не волнуюсь, — поднимаю ладонь в адрес мужа, — Просто я тоже платежеспособна.
Он усмехается, будто не верит:
— Твоей зарплаты врача едва ли хватит на весь этот курс. Или хочешь у папы занять?
Я просто молчу потрясённо. А он продолжает:
— Марго, просто прими как данность уже. Я получаю во много раз больше тебя. Я тебя содержу! И тебя, и детей.
— Ты меня попрекаешь деньгами? — ошарашено хмыкаю я.
Окунев цокает:
— Ну, почему попрекаю? Я констатирую факт.
— У отца своя клиника, — говорю я Егору, чтобы хоть как-то себя оправдать, — И наша семья…
— Да, да! — прерывает меня мой супруг, — Ваша семья — потомственные врачи. У вас династия, — он наклоняется, двинув кота, — Только вот земелька не ваша, а государственная. А папа твой был главврачом. И работал по найму.
— Он не работал по найму! Эта клиника наша! И нашей семьи! — становлюсь на защиту отцовского дела.
— По щелчку отберут, — щёлкает пальцами Окунев, и продолжает уже в адрес Егора, — Я давно говорил, что главное — это земля. Без земли ты никто! Ты всего лишь букашка.
— Мой отец не букашка! — держусь из последних сил. Вот сейчас его двину! Убью…
— Успокоились оба! — грозным тоном вещает Егор.
Мы замолкаем, не решаясь перечить ему. Всё же он тут хозяин. Я кошусь на супруга с таким откровенным презрением. Так хочу, чтобы видел Егор. Чтобы понял, что наша болезнь неизлечима. Пусть скажет об этом сейчас, чтобы Окунев слышал! И отстал от меня со своими идеями.
— Ваша проблема гораздо глубже, чем кажется, — продолжает Егор, — И это, увы, не измена! Когда у партнёров союз, то они не изменяют друг другу. Ваш союз перестал быть таковым, вы перестали быть близкими. И наша задача понять, как давно. Что стало отправной точкой. В какой момент вы стали отдаляться друг от друга.
— Не измена, ну как же! — смеюсь, сцепив руки, — Вот как раз-то с измены всё и началось. С его первой измены!
Окунев хмыкает:
— Это проще простого. Валить на меня! А ты подумала хотя бы раз о том, почему я стал изменять тебе?
— А чего тут думать? — пожимаю плечами, — Ты мужик! Ты же сам говоришь: «Я — мужик». А все мужики полигамны!
— Не стоит разделять людей на мужчин и женщин, — произносит Егор примирительным тоном, — И мужчины и женщины в первую очередь люди. А это один вид! И те, и другие по натуре своей полигамны.
— Не правда! — плююсь я словами, — Да, бред! Ты мужчина, Егор, вот и всё! Тогда я хочу терапевта женщину. И она сто процентов поддержит меня.
— Сейчас я не мужчина, и не женщина. Сейчас я ваш врач! — говорит он настойчиво, но одновременно мягко. Наверное, их обучают вот так говорить. Что даже стыдно перечить.
— Районный грач, — шепчу себе под нос.
Он, деликатно пропустив мимо ушей мою ремарочку, продолжает:
— В измене виноваты оба. И каждый из вас виноват в измене, не только своей, но и другого.
— Конечно! Давайте меня обвиним, — говорю, — Моя вина только в том, что я слепо верила этому гаду!
— Полегче! — бросает с того конца Ромик, — У тебя тоже рыльце в пушку!
— Это ты меня вынудил, ясно? — смотрю на него.
— О, а ты прямо сильно противилась этому, — хмыкает муж.
— Факт измены останется фактом неизменным, — произносит Егор, — Прошу прощения за тавтологию.
Он опять поправляет очки. И всегда одет в тёмное. Даже летом не носит светлых вещей. Наверное, думает, тёмный цвет добавляет серьёзности.
— Нам важно определить причины измены. И тогда, может быть, мы нащупаем суть.
— Щупай, щупай, Егор! Она это любит, — усмехается Окунев. Он сидит, скрестив ноги. Отвернувшись и глядя на стену. Как будто ему претит даже смотреть на меня.
— Какой же ты мерзкий! — брезгливо кошусь на него, придвигаю к себе Тимофея.
— Давайте постараемся обойтись без взаимных оскорблений, — призывает Егор.
Это будет непросто. Но я постараюсь. Он, добившись молчания, смотрит на нас:
— Как давно у вас была близость?
Молчание длится.
— В смысле, с кем? — уточняет мой муж.
Я про себя усмехаюсь: «С любовницей, с кем же ещё?».
— В смысле, друг с другом, — кивает Егор на меня.
Я продолжаю молчать. Ромик берёт слово:
— Да, вот буквально, на днях и была.
— Я имею ввиду, полноценную близость, супружеский секс, — добавляет наш доктор.
— Ну, это и был секс, — мямлит Окунев.
— Ага! Только неполноценный, — добавляю уверенно.
— Почему это он неполноценный? — уточняет супруг.
Вместо того чтобы ответить ему, я обращаюсь к Егору:
— Егор Аристархович, а что, по-вашему, значит «полноценный супружеский секс»?
Безо всяких сомнений, Егор произносит. Даже ничуть не краснея при этом:
— Полноценный, когда оба партнёра получили удовольствие от процесса соития.
— О! Ну, тогда у нас никогда не было полноценного секса, — констатирую я.
— Почему это? — щурится Окунев.
— Потому! — говорю, избегая смотреть на него, — Потому, что я никогда не получала удовольствия от процесса.
— Ну, ты и стерва, Бузыкина! — Окунев прячет ладони подмышками.
— Прошу обойтись без взаимных оскорблений, — повторяет Егор свою просьбу.
«Жаль», — размышляю я. Только хотела назвать своего благоверного тварью…
— Ну, она же врёт? Врёт и не краснеет! — утверждает мой муж.
Хотя я покраснела. Да так, что аж щёки горят! Я вообще не любитель «выносить сор из избы», обсуждать свой интим с кем угодно. Даже с Алёнкой мы редко его обсуждаем. А тут…
— Скажите, Роман, — произносит наш доктор, — А вас возбуждает супруга?
Окунев тут же глядит на меня. Я позволяю ему созерцать свой затылок. Но чувствую взгляд, принуждённо скользящий по бёдрам, плечам и груди. Впрочем, последнюю я прикрываю! Как будто он раньше не видел меня без одежд…
— Да, возбуждает, — притихшим голосом делится Окунев.
— А вас? — произносит Егор и глядит на меня, — Маргарита, вас возбуждает супруг?
«Только этого мне не хватало?», — смеюсь про себя. Делиться с ним тем, возбуждает меня, или нет? Когда-то давно, возбуждал! А сейчас… Я не знаю. Помню, когда он впервые мне изменил. Хотя… навряд ли то было впервые. Просто о прежних изменах не знала! То я очень сильно страдала тогда. Постоянно пытала вопросами:
— А чем она лучше меня?
А потом стало всё равно. Лучше, не лучше? Я отчаялась с ним развестись и смирилась. А потом… появился Левон.
— Да что там может возбуждать? — хмыкаю, даже не глядя на мужа.
— Маргарита, давайте будем честными, — призывает Егор.
— А я абсолютно честна! Он меня уже давно не возбуждает, — краем глаза кошусь на него. Окунев сел на краю и взирает:
— Бузыкина, глянь на меня!
— Не хочу я на тебя смотреть!
— Повернись! — повышает он голос.
Продолжение следует…
Контент взят из интернета
Автор книги Мари Соль