Томительное чувство — в том смысле, что затомило в край, как будто у ветра исчерпался запас направлений, и он уже который день дует строго вертикально вверх, выбрав центром восхождения многострадальный «Объект». Теперь понятно, почему его грани отполированы до такой степени — словно от бесконечного облизывания гигантским наждачным языком. Или, может, запоздалый аквилон поймал специальную аэродинамическую крезу. В любом случае, погода Таймыра-700 — нобелевская премия для климатологов, если бы её давали.
Чувства и желания действовать здесь тупятся так же быстро и безжалостно, как ножи из паршивой иранской стали на кухне сверхпопулярного стейкхауса для каннибалов. Новый фокус воздушного океана и ощущения, похожие на укол новокаина в десну — мелочи. Но почему-то бесят до умопомрачения. Возможно, стоит отбросить самообман: поломка единственного способа ощутить, что живёшь — боль — это не мелочь.
А может, дело в параноидально-компульсивном подозрении, что реально утрачены последние огрызки «божественной искры», невозможность проверить которое хуже, чем неизвлекаемо застрявшие нечто в щели между молярами. И не информативны тут пульс, условные и не очень рефлексы, реакция на булавочную иглу в нервном узле. Всё это прекрасно может сохраняться при утрате главного, чёрт знает, что это, но именно оно позволило Данко в «Старухе Изергиль» устроить свой перфоманс. Именно это, а не 250–300 грамм мышечной ткани, покупал Голландец Михель в сказке Гофмана.
Без него наступает та самая невыносимая легкость бытия. Нет, сама по себе легкость — штука отличная. Но есть нюанс: снижение трения и уменьшение тяготения замечательны до некоего предела, терпимы, а потом споспешествуют бенефису полярной лисички ослепительной белизны на бодибилдерской «массе» межсезонья. И фатально важно различить: произошло обычное угасание-угнетение существования, временное искажение естества экзистенции или полный отказ системы. Повод для слива воды, тушения света и, опционально, нотариально заверенных посланий потомкам.
Повод для таких подозрений весомый: когда, закрыв глаза, смежив, твою дивизию, трепетные веки, после штатного приёма несовместимой с жизнью большинства гуманоидов дозы самопального метилкарбинола, открываешь их и, в дополнение к привычному фантастически чудовищному отходняку, обнаруживаешь, что время — некоторое хе-хе время — шло только в часах и умудрилось умотать довольно далеко. Что, конечно, занимательно, но зеркально отражая спящую красавицу — пробудившись, нравится или нет, следует не размазывать сопли по тарелке, а приступать к должностным обязанностям.
Надзору за паранормальным маяком, затерянным в безднах бесконечных равнин и полигональных болот, охоте за пустыми бутылками и поддельными падающими звездами, жатве того, что не сеял, капитулянству и коллаборационизму-соглашательству — нет ничего глупее, чем битвы и особенно генеральные сражения. Правильные удары наносятся только в неожидающую и расслабленную спину, из тени, с потолка или снизу уровня моря. Составление планов превентивного возмездия и попытки выработать толерантность к запаху крови — ну, в общем, снова стать Джоном-Ледяные-Яйца.
И разумеется, заняться самым главным — производством и трансляцией потока данных более ужасающего, чем ланч отходами барсучьей жизнедеятельности, сооружением ментального капкана, единственный выход из которого — экстренная лоботомия с литровой клизмой со скипидаром, патефонными иголками и трахеотомией. Ладно, Джону просто нравится играть в маньячного доктора. А если серьёзно — выход только один: усыпление с последующей кремацией и захоронением в могильнике отходов производства биологического оружия. А лучше — отправка в герметичном контейнере на Солнце.
Пока же — предложение закинуться хорошим обезболивающим или сильным успокоительными и насладиться сеансом вещания Радио Ледяных Пустошей.
Сегодняшняя политбеседа — лингвистика для упоротых существ: различие в английском между «ghost» и «phantom». И то, и другое — «призрак», но призраки бывают разные, и не все одинаково полезны. Англичане, похоже, в этом хорошо разбираются.
Почему же «Призрак Оперы» — это «The Phantom of the Opera»? А кот, откинувший коньки, утративший существование в виде белкового тела, взамен приобретший светящееся полупрозрачное нечто — это «ghost» или «phantom», или без разницы, или зависит от ситуации?
Начнём, мои маленькие пушистые друзья, с «госта». «Ghost» обязательно был жив, существовал как белковое тело, затем умер, но остался с нами в паранормальном виде. Классический, ординарный, скучный призрак — это «ghost». Ну подумаешь, встречи с некоторыми «гостами» можно поседеть, начать заикаться и нуждаться в памперсах для взрослых.
Скукота и банальщина. Но «phantom» — сущность ещё унылее, несмотря на интригу: кроме «жил, умер, воскрес в изменённом качестве» — что ещё? Что и каким образом может сгенерировать призрак? Если кратко — ничего и никак. «Ghost» — призрак настоящий, а «phantom» — ненастоящий: иллюзия, галлюцинация, выдумка. Различать реальные и нереальные призраки — это уметь же надо.
Джон думает, дело в морских туманах того региона и специфических испарениях островной растительности — шотландцы и ирландцы также славятся изощрённой и извращённой мифографией. Но вернёмся к фантомам.
Фантом — иллюзия, галлюцинация или призрак не из реальной жизни, а из художественного произведения. Употребление этого термина указывает: речь не о реальном «ghost» дяди Пети, от встречи с которым тетю Машу хватил кондратий, а о глюке, вымысле. Потому и «The Phantom of the Opera» — сразу понятно, что выдумка, сказка-побасенка. А если бы рассказ был документальным, это был бы «The Ghost of the Opera».
С вами был упоротый языковед Джон. Roger that.