— Аня, ты что, опять к нему ходила? Зачем?! — голос Ивана Петровича дрогнул.
Он стоял в дверном проеме, опираясь на потемневшую от времени трость, и смотрел на жену так, словно видел ее впервые. Анна Михайловна вздохнула и медленно положила недовязанный носок на колени. Ей было девяносто три, и каждый такой разговор отнимал силы, которых оставалось все меньше.
— Вань, ну что ты в самом деле опять начинаешь? — она попыталась улыбнуться, но улыбка вышла кривой. — Никуда я даже не высовывалась! Вот сижу, носки тебе вяжу.
— А почему форточка открыта? — Иван Петрович прищурился, его морщинистая рука крепче сжала трость. — Сигналы ему подаешь, да?
— Господи, да какие еще тебе сигналы?! Да что с тобой, Ваня? Душно просто, вот и открыла, — Анна Михайловна отложила вязание и поднялась с кресла.
Колени хрустнули, напоминая о прожитых годах.
— Слушай, ты бы прилег, отдохнул, а?
Иван Петрович вдруг резко, насколько позволяли его девяносто пять лет, подошел к окну и захлопнул форточку.
— Видел я, как он глядит на тебя, когда приходит. Как... Как тогда, на танцах.
Анна Михайловна так и застыла посреди комнаты, это было что-то новенькое.
«Какие еще танцы? О чем он вообще?» — пронеслось в голове у женщины.
— Ванечка, миленький, успокойся! Николай Семеныч переехал сюда всего семь лет назад! Мы раньше не знали его, — она осторожно коснулась его плеча. — И на каких танцах он мог на меня смотреть? Мне девяносто три, ему восемьдесят пять...
— Не ври! — вдруг крикнул Иван Петрович — Я все помню! Все! Как ты танцевала с ним вальс, а потом смеялась... Громко так...
Старушка беспомощно оглянулась, словно ища поддержки, но в квартире они были только вдвоем.
— Вань, ты что-то путаешь, — тихо сказала она. — Это с тобой я танцевала. В сорок шестом, помнишь?
Иван Петрович моргнул. На мгновение его взгляд прояснился, но тут же снова затуманился подозрением.
— Нет, Аня, он тебя ждет. Я знаю! Сейчас, когда я спать лягу, он явится и…
Он не договорил и, махнув рукой, ушел в другую комнату.
***
Анна Михайловна и Иван Петрович были вместе уже семьдесят лет. Платиновую свадьбу отметили прошлой весной. Приезжали дети, внуки, правнуки… На торжество привезли даже пятилетнего праправнука Сережку. После поздравлений виновники торжества фотографировались под старой яблоней во дворе.
Анна Михайловна была в своем белом платье, Иван Петрович – в костюме с орденами.
Всю жизнь они шли рука об руку. Он работал инженером на заводе, она — библиотекарем. Квартиру получили только в шестьдесят третьем, да так в ней и прожили всю жизнь. Вырастили дочь, потом помогали внукам. Всегда, в горе и в радости, они были вместе, как и обещали когда-то…
И вот, на тебе... Муж ни с того ни с сего стал относиться к Анне Михайловне с подозрением, хотя она ни разу не давала ему ни малейшего повода для этого.
***
Когда именно это началось? Анна Михайловна не могла точно вспомнить. Вроде бы год назад Ваня впервые спросил ее:
– А чего это ты так вдруг разоделась? Николая своего ждешь?
Она тогда отшутилась, мол, какие наряды в девяносто два, никакой конспирологии, просто сменила блузку. Муж сухо кивнул и ничего не сказал на это.
Ну а потом понеслось… Как будто плотину прорвало.
— Не буду я твой чай пить! — вдруг заявил Иван Петрович однажды утром, отодвигая чашку. — Знаю я, что ты туда подмешиваешь! Снотворные какие-нибудь, чтобы я спал крепче, а?
— Ванечка, ну что ты... — Анна Михайловна растерянно замерла с чайником в руке. — Это же обычный чай! Такой, как всегда я завариваю.
— Как всегда, — передразнил он. — Ну да, ври больше. И вкус у него не тот и запах! Я еще в себе пока что!
Он вдруг сник и уже тише добавил:
— А потом ты сразу к нему, да? Прыг в постельку, и дело с концом. Да?
Анна Михайловна молчала, она уже по опыту знала, что чем больше она спорит и доказывает, тем сильнее укрепляются подозрения мужа.
***
Соседа Николая Семеныча Иван Петрович раньше всегда привечал. В шахматы с ним играл, про былое разговаривали, хотя Николай Семеныч и помладше был, но ему тоже довелось тогда повоевать.
Но теперь же муж на дух его не переносил. Стоило только ему услышать голос соседа в подъезде, он сразу же мрачнел и уходил в себя.
— Он уже в нашей квартире был? — не унимался Иван Петрович, стуча ложкой по столу. — Отвечай!
— Да, был, — устало ответила Анна Михайловна. — Помнишь, кран у нас тек, до мастера было не дозвониться, а ты к врачу ходил? Так вот, он и починил.
— Починил, как же! — коротко рассмеялся муж. — Знаю я, что вы там чинили!
Он бушевал минут пять, а потом, как и всегда, внезапно успокоился.
***
Анна Михайловна думала, что это пройдет. Мало ли что в девяносто пять может померещиться? Но с каждым днем становилось только хуже.
— К врачу бы тебе надо, Ваня, — осторожно предложила она как-то. — Что-то у тебя с памятью не то...
— С памятью у меня как раз все хорошо! — муж сердито стукнул тростью по полу. — Я все помню! Все! И как ты с ним на танцах была, и как вы под яблоней целовались! Думаешь, я вас не видел?
Анна Михайловна бессильно опустилась на стул. Под яблоней они с Ваней фотографировались на семидесятилетнюю годовщину свадьбы. Николая Семеныча, загремевшего в больницу с сердцем, там и близко не было!
— При мне-то ты приличная, — бормотал Иван Петрович, расхаживая по кухне. — А я вот сам слышал, как ты ему в коридоре шептала...
— Что шептала, Вань? — устало спросила она.
Он вдруг остановился, растерянно посмотрел на нее, и в глазах его мелькнуло что-то прежнее, доброе и родное.
— Не помню... — он вымученно улыбнулся — Но шептала точно!
И тут она неожиданно для себя рассмеялась, да так, что слезы потекли.
— Ох, Ваня, Ваня... — говорила она, хлопая себя по коленям — Мне девяносто три, ему восемьдесят пять! Да у нас уже и шепот-то не получится, одно только кряхтение!
— М-м-м… — сказал Иван Петрович.
Он еще немного побыл рядом с женой, а потом ушел в гостиную.
***
Зима в этом году выдалась студеной. Весь вечер Анна Михайловна собирала по сундукам теплые вещи, вытаскивала старые шерстяные кофты с растянутыми рукавами, пуховые, еще бабушкины, платки. Годилось все, ведь Иван Петрович мерз теперь постоянно.
— На, Ваня, надень, — она протянула ему свитер, который сама вязала давным-давно. — От сердца отрываю, между прочим!
— А кому ты его раньше отдавала? — вдруг спросил он, глядя исподлобья. — Николке своему?
Анна Михайловна только рукой махнула. Сил спорить уже не было.
— Ну, конечно, — устало буркнула она. — Каждое утро бегаю к нему со свитерами. Ты же знаешь, как оно... В девяносто три года самое время по любовникам бегать!
— Ты что, смеешься? — Иван Петрович вдруг побагровел. — Издеваешься надо мной, да? Ну, смейся, смейся…Только не забывай, что я все вижу! Я не слепой!
— Да что ты видишь-то, Ваня? Что?! — воскликнула она— Семьдесят лет вместе... Семьдесят! А ты... Ты...
Слезы брызнули из глаз, она попыталась их утереть, но они все текли и текли. Иван Петрович вдруг замер, не зная, что делать со свитером, который он держал в руках.
— Ты вот таблетки принимаешь от сердца, — всхлипывала она. — И они тебе, слава богу, помогают. Но от... От этого... От глупостей этих твоих, от бесконечных подозрений нет таблеток! Нет! И что теперь делать, я не знаю…
— Анечка... — муж неуверенно шагнул к ней, но она отшатнулась.
— Всю жизнь, всю жизнь я тебе верна была! — она уже не сдерживалась, голос ее дрожал и срывался. — Я даже мысленно налево не ходила! А ты... Как ты можешь, Ваня?!
Иван Петрович тяжко вздохнул и снова подошел к жене. Она уткнулась ему в плечо, а он прошептал:
— Ань, прости меня, дурня… Просто я… Боюсь тебя потерять.
Анна Михайловна отстранилась и подняла на мужа заплаканные глаза.
— Ванечка, — тихо произнесла она. — Да куда ж я от тебя денусь-то? Мы ж с тобой как два старых дерева, корнями переплелись, не разорвать! Тоже мне, удумал…
Они сели рядом и прижались друг к другу. И вдруг Иван Петрович испуганно прошептал:
— Ань, знаешь, я… Я боюсь.
— Вот еще придумал, неугомонный. Чего? Чего боишься-то?
— Боюсь, что ты... Что тебя... Что мы не вместе будем больше.
— Глупый ты мой, глупый — она взяла мужа за руку и вдруг заметила, какой прозрачной стала его кожа, как проступают синие вены. — Да куда ж мы друг без друга-то?
— Кстати, я у врача был — сказал он после продолжительной паузы. — Томка, дочка, настояла.
— И?
— Да нормально все, — отмахнулся он, — хоть в космос запускай…
Он скрипуче рассмеялся, а потом вдруг помрачнел. Как ни пыталась Анна Михайловна его разговорить, он до самого отбоя пробыл в каком-то сумеречном состоянии.
***
В тот вечер он был почти прежним. Они долго вспоминали, как познакомились, как на первое свидание он пришел с букетом черемухи. Анна Михайловна немного успокоилась. «Может, все наладится?» — подумала она.
Но утром все началось сначала.
— Ты ночью куда-то вставала! Думаешь, я не слышал? — Иван Петрович смотрел на нее с подозрением. — В окно лезла, да?
— В туалет я ходила, Вань, — терпеливо ответила она. — Приспичило мне среди ночи.
— Врешь! — он стукнул ладонью по столу так, что чашки подпрыгнули. — Ты в окно лезла! И сигналы ему подавала!
Анне Михайловне только и оставалось, что тихонько вздохнуть.
***
В конце января Николай Семеныч попал в больницу. Диагноз в его возрасте был весьма неутешительный — инсульт. Анна Михайловна узнала об этом от соседки по площадке Валентины Степановны.
— Прямо на лестнице упал, бедолага, — качала головой Валентина. — Хорошо, я шла мусор выносить, «Скорую» и вызвала ему... Теперь вот лежит, сердешный, в реанимации.
— А он... Как там? — неуверенно спросила Анна Михайловна.
— Ой, не спрашивай. Врачи говорят, пятьдесят на пятьдесят. Но… — и соседка сокрушенно покачала головой.
***
Вечером Анна Михайловна не выдержала и рассказала о произошедшем с соседом несчастье мужу.
— И... И что? — спросил он настороженно.
— Плохо ему, Вань. Может, не выкарабкается.
Она ждала новых обвинений, злых слов, подозрений, но Иван Петрович молча глядел в свою чашку.
— Ну вот, значит, и все, — на выдохе произнес он. — Теперь, получается, ты его никогда не увидишь.
Анна Михайловна вздрогнула. В голосе мужа не было злорадства, только какая-то глухая тоска.
— Думаешь, я не понимаю, что происходит? — продолжал он, не поднимая глаз. — Я все помню... Как мы с тобой познакомились, как жили... Я все помню, Аня. Но потом... Потом что-то происходит, словно у меня в голове что-то переключается, и я... Я вижу тебя и его вместо себя... И никак не пойму, что со мной творится.
Он поднял на нее растерянный взгляд, и Анна Михайловна невольно содрогнулась, в глазах мужа был страх.
— Я не могу это контролировать, — прошептал он. — Я знаю, что это неправда, но... Но потом оно снова накатывает. И я... Я боюсь, что сойду с ума.
Анна Михайловна поднялась из-за стола, подошла к нему и молча обняла его за плечи.
***
А через неделю не стало Николая Семеныча, он ушел тихо и спокойно во сне.
Иван Петрович, узнав об этом, долго сидел молча, а потом вдруг заговорил о проводах соседа.
— А кто там будет-то? — спросил он у жены.
— Где?
— Да на погосте. Родственники у него хоть были?
— Не знаю, Вань… По идее, должны быть.
После недолгого молчания муж неуверенно сказал:
— А если мы… Ну тоже поедем на погост, а, Ань? Как соседи…
Анна Михайловна спорить не стала.
В автобусе он крепко держал жену за руку.
— Ты мне веришь, Ань? — вдруг спросил он, когда они уже подъезжали к погосту.
— Во что верю, Ванечка?
— Ну что я знаю, что между вами ничего не было. Веришь, а?
Она крепче сжала его руку и выдохнула:
— Верю.
***
Весна пришла ранняя. Уже в марте запахло талым снегом, зачирикали птицы. Анна Михайловна по старой своей привычке стала выносить во двор стул и подолгу сидела, подставляя лицо солнечным лучам. Нередко к ней присоединялся и муж.
— А помнишь, Анют, как мы в Сочи с тобой мотались в семьдесят третьем?
— Помню, Ванечка, как не помнить, — улыбнулась она. — Ты еще тогда обгорел так, что потом неделю спал на животе.
И они в голос рассмеялись.
Когда Николая Семеныча не стало, приступы ревности у мужа стали наблюдаться реже. Иногда, правда, Иван Петрович еще хмурился, когда Анна Михайловна задерживалась в магазине дольше обычного. Однако не чудил и жену не изводил.
— Знаешь, — признался он однажды вечером, когда они сидели на кухне, — иногда мне кажется, что я... Что я не здесь. Не с тобой. Как будто проваливаюсь куда-то. А потом — бац! И я снова тут, но что-то уже не так.
***
В апреле ему вдруг стало хуже. Он уже не вставал с постели, а только сидел, опираясь на подушки. Анна Михайловна читала ему вслух газеты да старые письма, которые они писали друг другу, когда он был в командировке.
— Я считаю дни до твоего возвращения, любимый. Каждый вечер смотрю на звезды и думаю, видишь ли ты их сейчас? — Анна Михайловна отложила пожелтевший листок и усмехнулась. — Ну и писала я, конечно… Как в каком-то романе.
— А я каждый вечер их видел, — вдруг отозвался Иван Петрович. — И представлял, как ты стоишь у окна и тоже смотришь...
— Да я на балкон выходила, — улыбнулась она. — Настежь двери открывала, чтоб лучше видно было.
Анна Михайловна замерла. Тогда, в пятьдесят восьмом, у нее действительно было синее платье. И она стояла на балконе, глядя на звезды... Откуда он мог это знать? Он же был за тысячу километров!
— Ванечка, — осторожно спросила она. — Ты... Ты что, видел меня?
— Конечно, — просто ответил он. — Каждый вечер. И тебя, и его с тобой.
— Кого его? — беспомощно пролепетала она.
— Да Николая! — Иван Петрович болезненно сморщился — Он там с тобой был, рядом стоял…
— Вань, — дрожащим голосом произнесла Анна Михайловна, — Николай Семеныч переехал сюда семь лет назад. Мы до этого его даже не знали.
— А я знал, — он смотрел на нее ясными глазами. — То есть, мне кажется, что я его всегда видел рядом с тобой. Или кого-то похожего на него… Я так четко представлял тебя с ним… И с другими тоже…
Анна Михайловна не нашла что ответить и только испуганно смотрела на мужа.
— Помнишь, я говорил, что по Томкиному настоянию к врачу ходил? — Иван Петрович попытался сесть повыше, но сил не хватило. — Так вот, они сказали, что у меня в голове что-то образовалось. И из-за этой самой штуковины я и вижу всякое. Ну, что было и чего не было…Я тебе не рассказывал просто.
— Погоди, какие врачи? — спросила Анна Михайловна — Когда именно это было-то?
— Кажись, с полгодика назад. Томка меня возила.
— Но... Почему... Почему ни ты, ни она мне ничего не сказали?!
— Я не хотел, чтобы ты знала, — он слабо улыбнулся. — Думал, обойдется. А тут вона как обошлось. Я видел его... С тобой. Везде. Точнее, даже не его, а… Понимаешь, он как будто слился, что ли, с кем-то другим. С тем, кого я сильно боялся много лет назад. Прости… Я сам не понимаю, как это возможно.
***
Анна Михайловна похоронила его в мае, когда цвели яблони.
— Вот и все, Ванечка, — прошептала она, глядя на свежий холмик. — А ты боялся, что я тебя оставлю…
Тихо дома, пусто. Семьдесят лет вместе, и вдруг — одна. Только и осталось у нее теперь, что фотографии на стенах да воспоминания.
Иногда ей кажется, что он рядом. Что сейчас скрипнет половица, он войдет, улыбнется и скажет:
– Ну что, Анют, чай будем пить?
Она всегда наливает две чашки. Просто так. На всякий случай.