Иногда кажется, что всё началось с кастрюли супа. Обыкновенной, ничего не значащей на первый взгляд. Но, если честно, корни этой истории уходят куда глубже — в самое начало их жизни вдвоём, когда она ещё верила, что в любви главное — терпение и поддержка.
Анна познакомилась с Игорем в тридцать. У неё была стабильная работа в бухгалтерии, двухкомнатная квартира от бабушки, и стойкое убеждение, что лучше быть одной, чем в плохой компании. Подруги не верили, что она когда-нибудь выйдет замуж: слишком самостоятельная, слишком неуступчивая, слишком... свободная.
А Игорь оказался другим. Мягкий голос, уважительный тон, взгляд, в котором не читалось ни капли давления. Он не лез с советами, не пытался переделать её, не спрашивал, почему она до сих пор одна. Они встречались почти год, и всё было спокойно, будто после долгой грозы наступило затянутое, ласковое лето.
Поженились без шикарного застолья — роспись в загсе, обед в кафе, и пара дней на озере. А потом — обычная жизнь. Совместные ужины, сериал по вечерам, её работа в налоговой, его — в отделе снабжения строительной фирмы. Всё казалось ровным, устойчивым. Даже слишком.
Анна не заметила сразу, когда в этом спокойствии начала копиться усталость.
Сначала это были мелочи. Приехала мама Игоря на выходные — Анна убрала гостиную, постелила чистое бельё, испекла кекс. Свекровь постояла на пороге, окинула взглядом квартиру и заметила:
— Уютненько. Но шторы бы поменять.
Анна улыбнулась, не ответив. Подумала — ну ладно, поколение другое, они все такие.
Потом была сестра. С двумя детьми. На неделю.
— Наташа с мальчишками у нас немного поживет, — сообщил Игорь за ужином. — У них там ремонт, сама понимаешь.
Анна согласилась.
Через три дня не понимала уже ничего. Игрушки по всему полу, в ванной — мокрые полотенца, на кухне — бесконечная гора посуды. Наташа звала её "золотце" и забывала закрыть тюбик пасты. Дети скакали по дивану, сломали пульт, пролили сок.
Анна стирала постельное бельё, мыла полы и всё ждала — когда Игорь скажет что-нибудь вроде "спасибо" или хотя бы просто заметит, как ей тяжело. Он молчал. А потом ещё и заметил, что ужин какой-то пресный.
После отъезда Наташи она надеялась, что теперь всё пойдёт по-другому. Что он скажет: "Ты молодец, справилась", "Я видел, как тебе непросто", "Спасибо, что выдержала".
Он сказал:
— Мама звонила, хочет в гости на выходных. И тётя Галя с дядей Колей как раз собирались заглянуть проездом.
Анна положила вилку.
— Игорь, может, на следующей неделе? Я только всё разобрала… Я устала.
Он удивился.
— Ну что ты, Ань. Они же родные. Не будешь же ты против семьи?
Вот тогда и началось настоящее несогласие. Она — против, но как будто бы не имеет права. Он — за, но без всякой меры.
Анна говорила себе, что всё наладится. Но потом пришла та самая суббота.
На кухне лежал список продуктов: гречка, картошка, фарш, капуста, морковь, хлеб, фрукты. Почерк Игоря. Хотя мог и сам все купить. А Анна в тот день не успела сходить в магазин.
Заглянув в прихожую, увидела — возле шкафа выстроены сумки. Смена белья, полотенца, детские игрушки, коробка с какими-то банками.
— Кто приедет, почему так много сумок? — спросила, хотя уже догадывалась.
— Все, — бодро ответил Игорь. — Мама, Наташа с детьми, Галя с Колей... Они договорились встретиться у нас. Весело проведем время! А сейчас в парке.
— Сколько их? — Анна не узнавала свой голос.
— Девять. Но ты не переживай, я помогу.
Помощь заключалась в том, что он принёс с балкона складной столик и сказал:
— Вот, тут уместятся все.
Она молчала. Потому что если скажет хоть слово — либо рассмеётся, либо расплачется. А он этого не поймёт.
Вместо слов достала из шкафа скатерть, развесила полотенца в ванной, протёрла подоконники, достала запасное постельное. Устало посмотрела на плиту, где уже варилась каша для детей, и вдруг заметила в зеркале своё отражение: бледное лицо, затянутые в хвост волосы, рубашка с пятном от сметаны. Когда она стала такой?
— Ань, ты не забыла, мама без чеснока голубцы не ест, — крикнул Игорь из коридора, складывая детские подушки на пол. — И дядя Коля пьёт только чёрный чай без сахара, запомни.
— Запомню, — отозвалась Анна, глядя в кастрюлю, будто там могло быть что-то важнее. Голос звучал ровно, как у робота с заранее заданной программой.
Вечером в квартиру вплыла волна запахов, голосов, детского визга и бесконечных комментариев. Свекровь сразу прошлась по комнатам:
— Ну, у вас, как всегда, всё по-своему. Я бы, конечно, сделала всё иначе, но вы молодёжь, вам виднее…
Тётя Галя налила себе чай, не спрашивая, и начала рассказывать, как у соседки из подъезда сын вон какую умницу себе нашёл — и готовит, и с работы мужа встречает, и всю семью к себе по праздникам зовёт.
— Таких женщин ещё поискать, — с нажимом проговорила она, откусывая от булки.
Анна стояла у плиты. Руки автоматом перемешивали рагу, но мысли были где-то далеко, будто душа ушла в другое место, подальше от этого застолья с запахом лука, чужими голосами и громким телевизором, который Игорь включил «на фон».
Когда принесли грязную посуду, Игорь наклонился к ней и шепнул на ухо, будто делал ей комплимент:
— Ты у меня просто золото. Всё держишь под контролем.
Она ничего не ответила. Только улыбнулась. Криво. Уставшими глазами.
В ту ночь она легла позже всех. Полотенца сушились на батарее, кастрюли стояли в раковине, пол лип от разлитого компота. В спальне, где спал Игорь, посапывали дети Наташи. Анна устроилась на диване, накрывшись тонким пледом, и долго смотрела в потолок. Словно надеялась увидеть там знак, подтверждение того, что она не сходит с ума.
Утром свекровь разбудила её голосом у самой щеки:
— Анечка, а у нас на завтрак что-нибудь будет? Детям-то надо покушать, а я встала — на плите и в холодильнике пусто…
Анна приподнялась, почувствовав резкую боль в пояснице.
— Сейчас, конечно.
И пошла на кухню. Варить кашу.
Свекровь уже ходила по кухне, открывая шкафчики.
— У вас масло только подсолнечное? Я думала, ты хотя бы сливочное купишь, когда гости приезжают.
Анна вздохнула и молча открыла холодильник. Яйца — три штуки. Молока полбанки. Хлеба — два ломтика. Остатки сырого теста в миске. Могла бы сварить манку, но свекровь вчера заявила, что терпеть её не может, «размазня одна». Значит, будет жарить оладьи.
Сковорода шипела, когда она выливала тесто. Пахло мукой и маслом, и всё это пропитывало волосы, одежду, даже пальцы. В какой-то момент показалось, что от неё самой теперь исходит запах — не женщины, а кухни. Тёплой, заляпанной, вечно загруженной.
Игорь заглянул в кухню, потягиваясь.
— Проснулись уже, а я и не заметил! Мама говорит, ты оладьи жаришь? Красотка.
Анна кивнула и отвернулась к плите. Хотелось спросить: «А ты почему не заметил? Мы вообще в одной квартире живём?» Но не стала. Устала даже думать.
К восьми утра вся компания уже сидела за столом. Жевали, благодарили вслух, восклицали — "вкусно, вкусно!" Но всё это звучало как-то фальшиво, как будто само собой разумеющееся.
— Анечка, сахар передай.
— Анечка, ещё оладушков!
— А не могла бы в следующий раз побольше жарить сразу, чтоб по два захода не бегать?
Слова капали, как вода из крана, который никто не чинит. Тонко, неотвратимо, в самое сердце. Игорь сидел, виляя между разговорами, поддакивал. Не заметил, что Анна даже не села. Её тарелка осталась пустой, с потёками от варенья, которое она так и не попробовала.
— Аня, ты могла бы быть поучтивей, — вдруг сказал он, когда свекровь, насупившись, вышла в ванную. — Это же мои родные.
Он говорил негромко, почти ласково. Но взгляд у него был холодный, чужой. Как будто она — не жена, а обслуживающий персонал, который делает работу, но при этом ещё и смеет выглядеть недовольным.
— Поучтивей? — переспросила Анна. — Потому что я не прыгаю от счастья, когда ко мне без спроса врываются девять человек? Или потому что я не сыплю благодарностями за критику моих оладий?
Игорь поджал губы.
— Они же не специально. Просто ты… ну, напряжённая стала. Раньше легче была на подъём. Добрей.
«Добрее» — это когда не замечаешь, как тебя используют.
Анна пошла в ванную, умылась холодной водой, уткнулась лбом в прохладную плитку. Хотела бы сказать, что ей стало легче, но нет. Больше — яснее. Ощущение, будто на поверхности кожи тонкой ниточкой кто-то вырезал: «Ты здесь не главная».
К вечеру гости собрались уезжать. Обнимались на прощание, целовали Игоря, оставляли за собой крошки, пустые бутылки и десятки немытых тарелок.
— Хорошо у вас, Анечка, — сказала тётя Галя, накидывая пальто. — Правда, вот с теплом у вас не очень. У меня бы носки дома никто не носил.
Анна не ответила. Лишь проводила взглядом их в лифт и вернулась в квартиру, где всё казалось перекошенным. Мебель — чужой, запах — чужим, даже воздух, будто не её.
— Ну что, справились! — бодро сказал Игорь, хлопая её по плечу, как напарника на стройке. — Спасибо тебе, конечно. Но надо бы убраться немного, пока не засохло всё. А я пока матч посмотрю, ты ж не против?
И развалился на диване.
А Анна осталась стоять на кухне, с тряпкой в руке, глядя на облепленный сиропом стол. И вдруг — впервые за долгое время — она не стала ничего вытирать.
Она положила тряпку на край раковины и прошла мимо Игоря, словно его не было. Он что-то пробормотал, не отрывая взгляда от экрана, где бегали футболисты.
Анна не слышала слов. Или не хотела слышать. Лицо мужа светилось удовлетворением — праздник прошёл, все сыты, весело поболтали, всё как надо. Он даже не заметил, что за весь день жена даже не поела.
Анна остановилась прямо напротив него.
— Вставай, — спокойно сказала она.
Он оторвался от экрана, удивлённо моргнул.
— Чего?
— Вставай, Игорь. Надо поговорить.
Он нехотя сел, не выключая звук телевизора.
— Ань, ну давай без трагедий. Я и так вижу, ты напряжена. Надо выдохнуть, отдохнуть, и всё пройдёт.
Он потянулся было к её руке, но она отодвинулась.
— Я выдохнула. И поняла, что больше не хочу. Не хочу жить с человеком, который видит во мне бесплатный персонал. Не замечает, когда мне плохо. Не спрашивает, как я. Только требует, чтобы я улыбалась его родным, мыла за всеми посуду и не смела уставать.
— Да ладно тебе, — хмыкнул он. — Я ж не специально. Это ж семья…
— Моя квартира — не гостиница. Я никому ничего не должна, поняла это только сегодня. А ты... Ты ведёшь себя так, будто я — приложение к дивану, к плите. Будто ты сделал мне одолжение, когда женился.
Игорь вскочил, его лицо стало красным.
— Ты что, с ума сошла? Я сюда к тебе как домой пришёл. А ты — с обвинениями!
— Домой? — переспросила Анна. — Дом — это когда человек чувствует себя нужным. Любимым. Уважаемым. А у меня в этом доме последнее время живёт только усталость. И раздражение.
Он шагнул ближе.
— Да я работаю, между прочим! Всё тяну! Всё на мне!
— Ты тянешь только своё мнение, — перебила она. — А всё остальное тяну я. Быт, продукты, гостеприимство, заботу о тех, кого ты приводишь сюда, даже не спросив. А меня ты давно не слышишь. И не считаешь нужным слушать.
Он хлопнул ладонью по дивану.
— Ну и что теперь? Выгоняешь?
— Да, — ответила она ровно. — Сегодня ты пойдёшь ночевать к маме. Или к тёте Гале. К кому хочешь. Но не здесь. Это мой дом. И я больше не потерплю в нём человека, которому всё равно, как я живу.
— Аня, ну ты чего... — он попытался заговорить мягче. — Ну, устала, давай я всё сейчас уберу, хочешь? Посуду перемою, пол помою...
— Не нужно, — перебила она. — Это не про пол и посуду. Это про меня. И про то, как я наконец вспомнила, что у меня есть право не терпеть.
Игорь стоял, растерянный. Понимание медленно пробиралось в его глаза, сменяя раздражение пустотой.
— Ты серьёзно?
— Серьёзнее не бывает. Ты меня перепутал со служанкой.
Он усмехнулся.
— Ну вот, начинается. Аня, ну чего ты заводишься? Устала — отдохни. Надо было просто сказать, что тяжело. Мы бы как-то... распределили.
— Распределили? — повторила она. — А ты знаешь, что я не ела сегодня? Что я спала на диване, что у меня болит спина и что меня никто за эти два дня не спросил, как я вообще?
Игорь пожал плечами.
— Я думал, ты справляешься. Ты всегда справлялась.
— Именно. Ты думал. А спросить — не пришло в голову.
Он подошёл ближе, положил руку ей на плечо.
— Ну чего ты. Я ж не со зла. Это же мои родные…
Анна чуть качнула головой, будто стряхнула что-то прилипшее.
— А я кто?
Игорь растерялся.
— Ну… ты — моя жена.
— А жена — это кто? Кухарка? Горничная? Человек, который обслуживает твоих родных и при этом не имеет права на усталость, раздражение, личное мнение?
— Не перегибай, — нахмурился он. — Никто тебя не заставлял.
Анна посмотрела на него с удивлением.
— А правда… никто не заставлял. Я сама это позволила. Сама дала им право считать, что моё время — это не моё. Что я обязана. И тебе тоже.
Он хотел что-то сказать, но она подняла руку:
— Подожди. Дай я договорю. Я ведь правда старалась. Очень. Потому что верила — мы с тобой одно целое. Семья. А оказалось — я на подработке. Без оплаты и выходных.
— Перестань, — раздражённо бросил Игорь. — Это ты сейчас из мухи слона. Из-за пары гостей устроила спектакль.
— Нет, Игорь. Это не спектакль. Это — конец роли. Уходи.
Он резко выдохнул.
— С ума сошла. Думаешь ты кому-то нужна будешь со своими обидами?
Она посмотрела на него спокойно.
— Себе. Себе я нужна. И мне этого достаточно.
Он не удержался:
— Ну и уйду! Только потом не умоляй, не вернусь!
— Ты знаешь, — тихо сказала, не оборачиваясь, — ты мог быть счастливым человеком. У тебя была жена, которая тебя любила, старалась, терпела, верила. Но ты выбрал удобство. Выбрал хлопки по плечу и тарелку на столе. Только потом не удивляйся, если рядом окажется не человек, а тень. Тень — это удобно. Но любить её невозможно.
Он не спорил. Не угрожал. Только молча взял куртку, нашёл ключи, и уже у дверей бросил:
— Тебе же хуже будет.
— Нет, Игорь, — сказала Анна, — мне уже лучше.
Дверь захлопнулась.
А Анна осталась в тишине.
Квартира опустела так быстро, что в ушах звенело. Анна стояла в прихожей, всё ещё чувствуя, как воздух колышется после захлопнувшейся двери.
Она вернулась на кухню. Там, где утром кипела каша, лежали крошки, остатки сиропа, разбросанные салфетки. Когда-то она бы тут же кинулась всё убирать. Сейчас — села за стол и просто смотрела. На стол. На чашку. На стул, где ещё недавно сидел Игорь.
«Ты могла бы быть поучтивей…»
Эти слова снова прозвучали в голове. Тихо, с нажимом. И тут же сменились другой мыслью — кристально ясной:
«А он мог бы быть человеком. Опорой».
Анна не заплакала. Не рухнула. Не почувствовала ни торжества, ни горечи. Только внутреннюю тишину. Такую, какую, кажется, не слышала уже много месяцев. Глухую, густую, как мягкий снег за окном, когда город засыпает.
Она прибралась, не торопясь. Не потому что «надо», а потому что хотела видеть свой дом чистым — по-настоящему своим. Остановилась у зеркала в ванной. Посмотрела на себя: глаза немного покраснели, но в них было что-то новое. Уверенность? Нет, не совсем. Скорее — пробуждение.
Вечером она позвонила подруге. Просто поболтали. Смех возвращался неуверенно, будто стеснялся.
Ночью спала крепко. Впервые за долгое время не просыпалась от шагов, скрипов, чужих голосов. Не ждала, что кто-то позовёт, потребует, упрекнёт. Была только она. И тишина. И сон.
Наутро купила себе апельсины. Цветы. И маленький тортик. Просто потому, что захотелось.
Когда в телефон снова высветилось имя Игоря — просто нажала "отклонить". Он потом писал. Несколько раз. Объяснялся, оправдывался, жалел.
Анна не ответила. Она знала, что теперь его слова — это просто шум. А в её жизни наконец наступила тишина. Настоящая.
И в этой тишине, среди своих кружек, книг и мыслей, ей было хорошо. Потому что она — больше не тень. Не кухарка. Не вежливая фоновая фигура. А женщина, которая вернулась к себе. И это была не потеря. Это было начало. Читать ещё...