Я выдернула Бусинку из пасти «бабкиной квартиры» — там, где кошки гнили заживо, а старуха называла это «любовью». Она была облезлая, вонючая, с глазами как два гвоздя: «Тронешь — поцарапаю». И я взяла её. Ну конечно взяла.
Дома она расцвела: шикарный воротник, хвост-опахало. И характер — как скрипка Страдивари: дорогая, капризная, прекрасная. Мой черно-белый кот Томас, философ и лентяй, вдруг стал её тенью. Он ловил мышей, она играла с ними, как принцесса с подарками, и выпускала на волю, а однажды он принёс ей полуживую синичку — прямо в дом. «Вот дурак», — подумала я. А Бусинда съела.
Ночью они спали, обнявшись, как инь и янь, или прижавшись мордами, образуя сердечко — две пушистости с одной вершиной. Когда Томас заболел, Бусинка не отходила от него. Умывала, грела и обнимала, толкала лапой: «Вставай». А когда его не стало, Бусинка ждала его неделями — будто надеялась, что однажды он вернётся.
Два года она искала его во всех углах. А потом отпустила Томаса. Теперь у неё новая подружка: Рыжая. Они спят, свернувшись в сердечко, как когда-то спали с Томасом. Но иногда Бусинда просыпается и смотрит в пустоту. А потом кусает Рыжую за ухо — слишком сильно. Та иногда отвечает Бусе взаимностью, иногда терпит.
Я тоже научилась терпеть. Когда Буся орёт по ночам, я не кричу «заткнись!». Просто закрываю уши подушкой. Мы все здесь немножко с ума сходим. И немножко учимся не кусаться.