Ветер ревёт. Угрюмо. Глухо.
Но в то же время с необыкновенной низкочастотной мощью, точно гигантский урчащий организм.Тугая стена холодного воздуха давит так, что стоять трудно. Приходится наклонять корпус навстречу порывам ветра. И даже этих усилий мало.Нужно всё время балансировать в попытке удержать шаткое равновесие. Тем более что он, ветер, жульничает...После особенно сильного толчка, он вдруг неожиданно ослабляет напор до минимума, чтоб затем снова ударить с двойной яростью.Ощущение давления усиливает тусклое, то ли рассветное, то ли вечернее небо. С мутными толщами сизых, тёмно-фиолетовых дождевых облаков, и с клочками грязно белых перистых.
Это неопределенное, зыбкое состояние реальности. Так может звучать и монотонность тягучего, пасмурного рассвета, и заключительные ноты в песне умирающего дня. Но, скорее всего, ни то ни другое. Складывается ощущение, что находишься вообще в "нигде". В окружающей действительности крайне мало деталей. И те идут каким та серым шумом. Грубыми, размашистыми штрихами грязной кисти. Хилая и насквозь продуваемая лесопосадка, которая фиксируется периферическим зрением, и вокруг, сколько есть ощущения открытого пространства, влажная, заветренная пашня.
Старуха огромна.
Она нависает над моей головой тёмно-серой, тяжелой массой, заслоняя собой две трети окружающего блеклого мира. Несмотря на то, что восемь или даже девять десятков прожитых ею лет, согнули ее почти вдвое, она возвышается надо мной более чем на целую голову. Лицо ее сплошь изрезано глубокими оврагами морщин, кожа серо-белесого цвета, а на выпуклом лбу россыпь пигментных пятен. Глаз почти не видно из огромных провалов глазниц, они поблескивают сквозь клочки свисающих бровей тревожно и недоверчиво.
Это нелепое в своих размерах существо поднимает чудовищную руку и кладет ее мне на плечо. Кость предплечья настолько массивна, что напоминает бедренную кость лошади. Я внутренне сжимаюсь в клубок, и чувствую как по спине сбегает капелька пота. Несмотря на то что ледяной ветер пронизывает меня насквозь. Старуха несколько секунд молчит. И потом начинает что-то с надрывом мне говорить, видимо даже кричать, распаляясь, тщетно пытаясь пересилить грохочущий вой ветра. Я слышу только глухие обрывки фраз, но как ни напрягаю слух, понять что либо из старухиной речи не в состоянии. Она это видит, и тряся меня за плечо одной рукой, второй что то хочет мне показать. Что-то, что находится позади меня. За моей спиной. Видимо она пытается даже крепко меня встряхнуть. Но несмотря на кажущуюся мощь несуразной громадной руки я чувствую, что она смертельно слаба. Внезапный порыв ветра, ударив по своему обыкновению, подло и резко, кидает старуху вперед. Она всей массой налетает на меня словно огромный ком тряпья.
Я, ожидая удар массивного тела, с удивлением понимаю, что старуха совершенно ничего не весит. Как, если бы, на меня налетел большой высохший клубок перекати-поле. Но запах! Запах почти сшибает меня с ног, словно компенсируя недостаток кинетического воздействия. Это запах старого заплесневевшего тряпья. какой-то кислятины, чего то грязного и лежалого. Запах старческого пота и мочи. И еще чего то унылого и тусклого. Я толкаю с силой этот заскорузлый, растрепанный ком. Но так чтобы не сбить старуху с ног. Я прекрасно вижу, что вреда причинить мне она не в состоянии, даже при всём ее желании. Она, с великим трудом сдержав равновесие, и найдя точку опоры, вновь наклоняется ко мне, и продолжает что-то кричать, указывая трясущейся рукой мне за спину. Жестами давая мне понять,что там, у меня за спиной происходит нечто необыкновенно важное, серьезное и даже страшное.
Я понимаю, что стоит мне повернуть голову, чтобы, хотя бы, краем глаза зацепить происходящее, то я обязательно повернусь к старухе полубоком и подставлю ей открытую шею. О том чтобы повернуться к ней спиной речи даже не идет, настолько она внушает мне опасение. Хотя чем, если задаться вопросом? Она стара беспомощна и чрезвычайно слаба, что она может сделать мне, сильному и взрослому мужчине. Не знаю. Не могу сказать. Веет от нее какой-то сырой инертной могильной опасностью.
Внезапно я ощущаю, что что-то позади меня изменилось, это почти животное чувство, на грани того что называется чуять загривком. Мне даже кажется что я уловил краем глаза какое то быстрое движение. Лицо старухи тоже меняется, в глазах вспыхивает злорадный огонёк. И черная щель кривого рта растягивается в паршивой ухмылке. Она перестает кричать, и медленно опустив руку застывает. Будто наблюдая происходящее и ожидая развязку с предвосхищением живодера-доктора из какого нибудь третьесортного ужастика. Руки ее слегка согнуты в локтях и приподняты. Кисти, с шишковатыми суставами фаланги трясутся, будто в нетерпении. И даже корпусом она подалась вперед. Точно ждет. Вот-вот, сейчас-сейчас.
Я просыпаюсь в то самое мгновение, когда только начал поворачивать голову и успел увидеть сзади себя что то бесформенное и огромное, двигающееся с поразительной быстротой. Этих мгновений наверное, хватило бы чтоб даже различить хищный, подобно лезвию косы загнутый клюв и какие то лапы с когтями.
Только проснулся я чуть быстрее, именно этих тысячных долей секунды мне и не хватило. Когти, клюв и вообще невесть что ужасное и страшное дорисовало сознание уже пробудившегося мозга. Со смесью облегчения, неудовлетворённого трусливого любопытства и разочарования мне пришлось это признать, пока я чертыхаясь мотал портянки и натягивал сапоги. Размышления о старухе не покидали меня пока я получал оружие и слушал приказ угрюмого полусонного майора, но спустя несколько минут, я уже шагал, входя в ритм по занесенной ночным снегом дозорке.
Воспоминания про необычное и мрачное сновидение еще пару раз всплыло темным облачком, пока первый километр дозорки не остался позади. И наконец, совсем исчезло под болтовню нюха и восторг его пса по кличке "Ярд". Пес был рад зарождающемуся утру, свежести колючего снега, своему сильному и молодому телу. И еще он был в восторге от осознания того что он выполняет вместе с нами серьезное и нужное дело. Не знаю как но собаки это чуют. А еще через полчаса я уже и не вспоминал о ночном. Тогда я не знал, что спустя много лет, мне еще раз придется встретиться с этой огромной страшной старухой, причем при весьма странных обстоятельствах...Но теперь же все увиденное мной медленно, как густые черные хлопья от горящей солярки, опустилось в потаённые глубины моего подсознания.