Перешагнул. Именно тогда, в ночь на первое сентября. Спасибо Дольскому. Прекрасное детство со всеми подобающими атрибутами - влюбленностями, записками, школьными ансамблями и театрами, песенниками и дневниками - осталось позади.
Настала институтская осень, а вместе с ней новые заботы - высшая математика, большая химия, начертательная геометрия, плюс история партии, которую читала мадам Заикина, и если верить абсолютно достоверным, проверенным слухам из крайне надежных источников, являла собой образец классической фурии-антисемитки - на самом деле оказалась чудесной, если не сказать очаровательной, женщиной, отношения с которой никаким иным словом, кроме "любовь" описать невозможно. Не мимолетная, а настоящая, ибо она спасла меня на экзамене по научному коммунизму, который был в конце то-ли четвертого, то-ли пятого курса.
Золя Яковлевич, который химик, и у которого на кафедре водились потрясающие лаборантки. Тоже любимый - грамотный, веселый, строгий и очень доброжелательный.
Сенигов. Начерталка. Сухой, сморщенный, седой и с палочкой. Но читал божественно, а рисовал на доске, что тот Микелянджело. Идеальные фигуры и абсолютно наглядные, четкие разрезы. Как в кино.
И наконец, Владимир Ильич. Звезда, Юпитер, Коши, Лаплас и Арнольд в одном флаконе. Лучший из лучших.
В такой компании учится на что-то кроме отлично было бы неприлично. Нет, при желании, конечно, но куда прикажете засунуть чувство собственного достоинства.
Качковский клуб опустел - разъехались. Кто куда.
Борька с семьей переехали в столицу на пмж, где он легко поступил в мед.Еще трое, успешно сдав в МФТИ, заселили Жуковский и Долгопрудный, а наш деревенский громила-гений оказался в Новосибе.
Да и школьные компании закрылись.
Главная красавица-звезда зажигала теперь в Щукинком (или Щепкинском), а "бедная" Надя - та, которая принесла яблоко и успела понравиться маме, стала студенткой факультета журналистики МГУ.
Остальной народ приписался с местным вузам - медицинскому и политехническому.
Само собой, Мечта осчастливила мед.
Родители "совершенно неожиданно" уехали в Италию. На два месяца.
Я учился и качался. Учился под фьюжн, Моцарта и Баха, а качался под хард. Еще читал, много - благо было чего.
Вечерами по-прежнему собирались на снайперской точке. Только теперь это стало обычным местом встречи, изменять которое никому не хотелось. Наблюдение за Мечтой прекратилось само, ибо чуткие "чумазые" на раз просекли тему.
Ну, правда, Мать Игуана не любит жертвовать своими детьми понапрасну - уж лучше пиршества Диониса, чем опасные Фаэтоны близ солнца.
***
Под новый год объявился Борька-москвич. С рассказами о Пироговке - анатомия, латынь, Шульц. Вместе посетили Ленку - одноклассницу. Там встретили чаем и потоком разнообразной высокохудожественной информации. Начиная с Петербурга Андрея Белого, который должен прочесть каждый уважающий себя человек, и заканчивая многочисленными пикантными подробностями из личной жизни Никиты Сергеевича Михалкова.
У меня была путевка в "Карагайский бор", но поехали вдвоем. Глядишь, прокатит, в крайнем случае, доплатим.
И правда, прокатило. Никто не заметил лишний рот.
В Карагайке обнаружились одноклассники, в том числе, Неля из пятого вэ, которую застали в сильно растрепанном состоянии.
Выпить принесли. Вчера гудели по-черному, теперь сушняк ломает.
Вот те раз, попали - прямиком на корабль дураков. Стало неуютно и мы быстро откланялись, а на следующий день проснулся с температурой сорок. Пришлось ковылять до автобуса и прорываться домой.
Место было только одно, и Борька остался, а я, сидючи на заднем сидении и вдыхая бензиновые ароматы, погрузился в мир грез - теперь уже законно болезненных и от того предельно натуральных.
Мимо проплывали заснеженные уральские равнины, перемежаемые крестообразными опорами электропередач, которые больное сознание быстро превратило в кресты и саван, а дальше, правда чужим, но хорошо поставленным, актерским голосом стало начитывать в такт качанию:
Я, наверно, неправ..., я ошибся.., ослеп..., я лишился ума... Белой женщиной мертвой из гипса... наземь падает навзничь зима...
Внезапно за окном потемнело, саван взмахнул черным крылом и оттуда высыпали звезды. А еще через мгновение, словно по команде, рухнули. Ударяясь о землю звезды оборачивались темными, кривыми, уродливыми существами. И голос - я узнал его. Это был Остап, то есть, актер, сыгравший Остапа, как же его звали...
Вот оно ткнулось, уродина..., в снег образиною пухлой..., цвета наливки смородинной..., село, истлело, потухло...
Я должен вспомнить это имя - просто обязан
Нет!
Выпить есть, толстая распухшая баба, в лопающейся сорочке, расхристанная, с глазами навыкат, запахом и мерзко-одутловатым лицом, склонившись надо мной в угрожающий позе, злобно смотрела прямо в глаза, - выпить, говорю, есть...
Не может быть, это-ж Неля из пятого вэ, та самая - вчерашняя.
Неля...
Нет!
Посмотрел, действительно злой бабы не было. Рядом сидела красавица Наташа - из лабораторки по химии.
Ты не пришел, а я ждала - стол накрыла, постель приготовила, баню затопила. Помнишь, как в баню ходили, на Покрова ... как обещало, не обманывая..., проникло солнце утром рано..., косою полосой шафрановою..., от занавеси до дивана...
Мной овладело невероятное волнение, сердце вырывалось из груди, во рту пересохло, кровь стучала в висках - сейчас это случится, прямо здесь, в автобусе, среди тел, зимы, болезней и запаха - плевать, давай, скорее...
Наташа поддалась, прильнула, потом резко развернула лицом к себе и посмотрела вглубь самого сердца
Нет!
О, господи, это была Мечта.
Теперь я все понял. Не было никаких Нель, Наташ, Борь, Лен и корабля дураков. Только Мечта. Белее всех былых. Она - Деметра являлась в разных лицах, чтобы поговорить о любви, - как я не догадался раньше.
И в такси, тогда, на дискотеке, тоже, ты?
Я, родной, я.
И в баре, когда коньячный пили?
Да, родной, да. Ты поспи, любимый, - так надо. А как выспишься - выздоровеешь и забудешь. Но это ничего - время не пришло. Придет, обязательно, слышишь, родной. Тогда, у Пушкина сказала, люблю - ты ведь понял, правда...
Понял, конечно, понял.
Я поле твоего сражения..., прощай, размах крыла расправленный..., полета вольное упорство..., и образ мира, в слове явленный..., и творчество, и чудотворство...
Да, и я поверил.