25 июля 1929 года – памятная литературная дата для музея Федина: в
этот день родился Василий Макарович Шукшин. Этот человек известен и как актер, и как режиссер, и как сценарист, и как писатель. В литературу и в кинематограф Василий Шукшин пришел почти одновременно, в 1958 году, и в дальнейшем успехи литературные и кинематографические существовали рядом. То, что литература всю жизнь была к нему милосерднее и щедрее, чем кино, Василий Макарович понял и оценил не сразу. Его печатали и в государственном издательстве «Октябрь», и в либеральном «Новом мире», и в «Молодой гвардии», несмотря на все противоречия, существовавшие между этими журналами. Он писал не «новомирскую» и не «октябрьскую» – он писал свою, шукшинскую прозу. Ему важно было высказаться, используя любую возможность.
Но основную ставку Шукшин делал все-таки на кинематограф. Книг и журнальных публикаций было немало, но все-таки серьезным, крупным писателем Шукшин не считался. Он всегда критически относился к своему творчеству. «Я жизнь разделил на три раунда – по двадцать лет, – писал он. – Два из них я уже проиграл. И только третий начинаю выигрывать».
В биографии Василия Макаровича 1967 год оказался и несчастливым, и счастливым одновременно. Несчастливый – в том, что касалось судьбы его фильма о Степане Разине, образ которого Шукшин выстрадал. Сценарий был высоко оценён учеными-историками и впоследствии был назван лучшим сценарием года, но возникли препоны в Госкино, и съемки фильма заморозили.
Забуксовавшего в кино Шукшина выручила литература. 1967 год оказался необыкновенно плодоносным для Шукшина-писателя. Вышли сразу две подборки рассказов в «Новом мире», в журнале «Москва», в «Советской России». Пожалуй, именно после этих публикаций к Шукшину стали всерьез относиться как к писателю. Несколько месяцев спустя, после второй новомирской подборки, Шукшину пришло письмо от первого секретаря СП СССР К.А. Федина.
«Уважаемый Василий Макарович, сейчас, получив верстку 9-го номера “Нового мира”, прочитал два Ваших рассказа и после первого сразу схватил перо, чтобы написать Вам – о чем? – только о том, как растроган, взволнован отличной Вашей прозой художника! Думал – похвалою рассказа “В профиль и анфас” ограничусь, но, складывая листы, остановился на рассказе “Как помирал старик” и тоже прочитал, и тоже растрогался.
Знаю, Вы поймете меня: в рассказах нет и тени сентиментальности, да и я никогда не страдал этой болезнью. А трогает, будит чувство разительная верность Вашей речи, воспринятой от героев и словом писателя героям возвращенной.
Я и прежде не один раз дивился Вашему острейшему уменью изображать лица средствами диалога. В мастерстве этом Вы, кажется, совершенствуетесь все больше.
У меня нет никаких иных целей, кроме желания сказать Вам по-читательски – спасибо за доставленную радость превосходного чтения. Пишу же Вам, дорогой товарищ, с настоящим удовольствием.
Будьте здоровы и – счастливо идти Вам по нелегкой дороге сочинителя, – да будет она для Вас и долгой, и славной.
Конст. Федин. Сентябрь 25-го 1967 г.»
В фондах нашего музея хранится ответное письмо В.М. Шукшина К.А. Федину:
«Дорогой Константин Александрович! Знаю, Вы за свою славную, наверно, не всегда легкую, жизнь ободрили не одного, не двух. Но вот это Ваше бесконечно доброе – через Москву – прикосновение к чужой судьбе будет самым живительным (приму на себя смелость и ОБЯЗАТЕЛЬСТВО – обещать).
Получив Ваше письмо, глянул, по обыкновению, на адрес и… вздрогнул “От К. Федина”. Долго – с полчаса – ходил, боялся вскрыть конверт. Там лежал какой-то мне приговор. Вскрыл, стал читать… Захотелось скорей проскочить письмо, и потом помучиться, помычать и сесть и писать совсем иначе – хорошо и крепко. А потом перечитывал письмо, немножко болело, но крепло то же желание: писать лучше. “ Бог с ним, думаю, но отныне нигде не совру, ни одно слово не выскочит просто так”.
Спасибо Вам, Константин Александрович!
У Вас добрая, теплая, наработавшаяся рука.
Дай Вам бог здоровья!
Спасибо.
30 сент. Вас. Шукшин».
У Федина был безупречный литературный вкус, культура, эрудиция. Федин в течение многих лет вел семинары в Литературном институте, и с этой точки зрения благословение мастера означало нечто вроде вручения диплома с отличием несостоявшемуся студенту Лита. Федин своим письмом брал под защиту, выдавал охранную грамоту тому, кого многие из московских высоколобых критиков и критикесс признавать не желали и презрительно кривили губы – Шукшин, какой Шукшин, это который актер, который выскочка, литературный самозванец?
Шукшин скажет незадолго до смерти: «Если занимаешься литературой – распрощайся с кино…» Делился планами: «покину Москву и вернусь в свой родной край – в Сростки. Там, в Сростках, буду жить и работать».
Не успел.
