Можно сколько угодно говорить о бесправном положении женщин в старые времена, но факт остаётся фактом - они были более цельные, сильные и самодостаточные....
Когда-то давно каждый этап жизни был огранен, отгорожен Переходами, и если говорить о женской жизни, то обряд "одевания понёвы" - это самый главный рубеж, мощнее и ярче которого лишь вынашивание и рождение первенца (та ещё инициация). Понёва - это верхняя юбка, чаще всего яркая, узорчатая, обращающая на себя внимание (в некоторых местностях - пояс или кусок ткани, который носили поверх основной одежды).
Смысл её ношения состоял в том, чтобы каждому стало ясно - девушка совершила переход, она способна вступить в брак, родить, способна вынести все тяготы быта, всю ответственность, возложенную жизнью на хрупкие плечи. В чем состоял обряд? Девочка 15-16 лет (возраст мог меняться) становилась на лавку, и бродила по ней туда-сюда, в это время мать, держа в руках юбку, говорила заготовленные слова: "дитятко, малое, девочка, милая, впрыгни, сойди и т.д.". Мама звала девочку во взрослую жизнь, рассказывала о том, что впереди ждёт замужество, материнство, как приятно и хорошо быть хозяйкой дома и полноправной участницей общины. Девочка на это отвечала "захочу - прыгну, а пока не набегалась я, не наигралась, хороводы с подружками не наводилась". Ей хочется ещё побыть маленькой, хочется отодвинуть от себя долю, которая, хоть и расписывается матерью, как "женское счастье", приносит много ответственности, боли и тяжести.
Но сколько не отнекивайся, сколько не ходи по лавке вперед-назад, прыгать в понёву все равно придётся. Не на этот раз, так на следующий. Некоторые девушки без раздумий делали это и радовались новому статусу, некоторые плакали и рыдали, не желая отпускать беззаботные времена. Но переход совершался, мать настаивала, и вокруг тоненькой талии обвивалось алое полотно. В этот момент необходимо было оставить рыдания, оставить радость, оставить страх и громко сказать: "Я вам больше не дитятко, я вам больше не малое, я - Анна Александровна, дочь Нины, внучка Алевтины и Наталии" (список женщин рода можно было продолжать). Этот переход был равен взятию ответственности за собственную жизнь, за все, что в ней произойдет в будущем, отказ от позиции "ребенка", отказ от позиции "оно как-то само случилось".
Можно сколько угодно говорить о бесправном положении женщин в старые времена, но факт остаётся фактом - они были более цельные, сильные и самодостаточные. Они не болтались, как сами знаете что в проруби, они знали зачем пришли и куда идут. А мы? Будто бегаем всё по той лавке и твердим что хором что по отдельности: "не нагулялась, хороводы не наводилась". И чем дольше живем, тем меньше хочется прыгать в эту злосчастную понёву. И сколько нас таких - взрослых снаружи, но маленьких и наивных внутри, не понимающих, откуда же столько тревоги, столько желания скинуть ответственность или, наоборот, всю всю её себе заграбастать (прям как мешок конфет "моё-моё").
И вот как раз тут самое время тихонько оглянуться на свою жизнь и сказать: "я (имя отчество) дочь (мамино имя) внучка (все все известные нам предки по женской линии)". И удивиться, сколько же сил, сколько мудрости и опор таится в родовом нашем древе.
Моя прабабушка умерла, когда мне было 4,5, всё, что о ней запомнила – пряжа или вязание в морщинистых красивых руках и темный прямоспиный силуэт у запотевшего окна кухни. Эта женщина, которая жила непростую жизнь, дала жизнь, такую же непростую и прекрасную по своей глубине, двоим дочерям - Наталье и Любови. И Наталья привела сюда одного за одним четырех детей, - маму мою Нину – последней, во время осеннего сбора урожая, по пути с поля. Повторные роды частенько такими бывают – стремительными, застигающими врасплох. Когда появилась я, первенец, долгожданная мамина-папина, в больничные окна светило солнце. Был морозный, зимний день. А вместе с новенькой пухлощекой и розовобокой маленькой женщиной рода, на свет появилась хитросплетённая поразительная судьба. Обязательно несущая отпечаток всех предыдущих судеб.
Почувствовала, поняла, воотчую увидела, как это работает, когда пыталась пережить самые пиковые собственные схватки. Ты умираешь, исчезаешь, кричишь «мамочки» или чего похлеще. А потом, когда грань миров окончательно стирается, приходят они…мама гладит горящий лоб, бабушка кладет руку на живот, та самая «пра» тёмным силуэтом возникает где-то за спиной и начинает вязать, тихонько постукивая спицами. Силуэтов больше и больше, один прозрачнее другого. Хоровод женщин, огромный хоровод женщин двух родов, слившихся во мне. И они говорят: «возьми сахарок, положи за щеку, он поможет и силы сберечь и ребеночка выманит побыстрее». И они говорят: «хорошо рожает, славно, наша девка». И они говорят: «и ещё одна придет сейчас, златокудрая будет, дерзкая, не в нааашу, не в нааашу породу, папкина небось, немного осталось уже».
...Мы пойдем дальше и дальше, не оборачиваясь, мы будем думать, откуда эта тоска или боль или недюжинная сила пережить не переживаемое, или нежность, внезапно пронзившая сердце, когда сумерки опустились на задворки деревенского домика, в котором мы и оказались то случайно. Будем слышать, как вдалеке кто-то хором поет печальную песню и тряхнем головой, удивляясь странному ощущению. Будем видеть огоньки хороводов где-то в темнеющей дали речной поймы и сморгнем это, отгоним. Что за ерунда такая? Мы пойдем дальше, ведя за руку собственных детей, не задумываясь, что кто-то так же вёл нас, а может быть...продолжает вести.
"Я Анна, мать Софии, дочь Нины, внучка Алевтины, Натальи, Евдокии, Анны, Лукерьи, Анфисы, Ненилы, Агафьи" (и боже, какие же у них были имена, какие же у них были судьбы!).
Согласны? Действительно ли в родовом древе много опор и важного для нас? Пытались узнавать о жизни своих пра?
Похожие размышления можно почитать в статьях:
Про бабушек и мам с их вечными "возьми баночку варенья"!
Как я маму с собой на роды взяла, а за ней бабушка с прабабушкой пришли.