- Да вы посмотрите на неё! Она орёт как все нормальные дети! Ну, бледная... Так положите её под эти свои лампы!
Голос матери звучал на весь коридор. Пожилой врач не выдержал и, отшвырнув фонендоскоп, вскочил и заорал тоже.
- Да не помогут ей лампы, понимаете? Господи, как вас там, Ольга? Я вам всё сказал! Примите это. Хотите, я к вам психолога пришлю, у нас есть!
- Ничего я не приму, ясно? - молодая женщина явно не собиралась сбавлять тон. Младенец на её руках на удивление безмятежно спал. - Сами к своему психологу идите!
- И пойду! - крикнул врач и в самом деле вышел из кабинета. - Не могу больше! Не могу! - шептал он по пути. И не ясно было, что именно он не может - слышать крики этой ненормальной или что-то другое...
Женщина осталась одна, не считая спящего ребёнка на её руках. Она долго смотрела в окно, на белую нарядную березу, легонько стучащую веткой по стеклу. Потом перевела взгляд на дочку, вытерла слезы и наконец вышла из кабинета. Тихо прикрыла дверь и оглянулась на табличку. "Детский кардиолог". Этот миг она запомнит на всю свою жизнь - белая дверь, тёмная табличка и каменная стена, отгородившая сердце от ненужных эмоций. Не то маленькое сердце, которое пока ещё бьётся, а её собственное - здоровое, но абсолютно теперь не нужное. Венец творения природы - гениальный в своей простоте насос, иногда дающий сбои...
Через несколько дней Ольгу с ребёнком выписали домой. Забирали их из роддома тихо, без шариков и кучи родственников - Ольга так решила. Легко переложив свою ношу на дрожащие руки мужа, она залезла на заднее сиденье их старенького седана и невозмутимо уставилась в окно. Муж, Миша, все ещё стоял у машины, разглядывая бледное личико ребёнка, синеватые прожилки вен на висках. Младенец спокойно, как умудренный годами взрослый, смотрел на него в ответ.
- Я думал, они все толстые и красные. И постоянно плачут, - растерянно произнёс Михаил. Его тёща, быстро обернувшись на тихо сидящую Ольгу, отрезала:
- Молчи, Миша! Садись в машину и поехали. Дома и стены помогают.
Миша покорно кивнул, отдал ребёнка Анне Петровне и сел за руль. Машина тронулась с места.
Мама Аня, как ласково называл её зять, крепко ошиблась. Ни дом, ни стены ничем помочь не могли.
Из машины вылезли быстро и тихо, и едва поздоровавшись, воровато прошмыгнули мимо соседей. Ольга, шедшая последней, сверкнула ненавидящим взглядом в спины матери и мужа:
- Чего бежите? Не урода же родила, в самом деле!
Никто не ответил.
Дома, не удостоив взглядом ни накрытый стол, ни нарядную детскую кроватку, любовно собранную Мишей, Ольга схватила бутылку шампанского и молча ушла в спальню. Её мать тяжело вздохнула и отправила зятя в магазин за смесью - ясно было, что Ольга грудью кормить не собиралась. После положила ребёнка в кроватку, присела рядом и тихо заплакала, вытирая слёзы прямо кончиком розового полога. В доме царила тишина.
Так началось детство Вероники. Таким оно и было.
Что ты будешь делать, если чудес не бывает, а медицина бессильна? Просто жить рядом с бомбой замедленного действия - тяжкий труд. Надейся лишь на то, что даже это страшно только поначалу. Человек ко всему привыкает - и в этом и боль, и радость жизни, и главное условие того, что род людской ещё существует.
А годы шли... Мама Аня полностью взяла на себя заботу о внучке. Уже отплакала своё у кроватки, и даже в мыслях перестала пререкаться с судьбой. Лишь иногда горестно вздыхала, глядя на склоненную над раскраской светлую головку, да ночью просыпалась, прислушивалась - дышит ли, не хрипит? И, засыпая, привычно молилась богородице: помоги, сбереги девчонку, ведь ты тоже мать... Молилась, зная, что надежды нет...
А Миша работал неистово, почти как каторжный. Не то чтобы семье так требовались деньги - не в этом дело. Просто на работе можно было не думать ни о больном ребёнке, ни о холодной, давно ставшей чужой жене. Он приходил вечером, ел заботливо приготовленный тёщей ужин, и шёл в гостиную, где безропотно смотрел с Вероникой мультики. Садился рядом с ней на диван, осторожно приобнимал за хрупкие плечи и украдкой вглядывался в нежный профиль бледного, чуть тронутого веснушками лица. Дверь в их с Ольгой спальню всегда была закрыта. С той самой уже давнишней ссоры.
Ещё поначалу Оля как-то подходила к ребёнку, переодевала, гуляла, хоть и не проявляла особых материнских чувств. Миша всё понимал, или думал, что понимает, выждал полгодика и как-то вечером, нежно притянув к себе супругу, произнёс:
- Может быть, ещё одного родим?
Ольга не отодвинулась, но тело её напряглось.
- Мы же не планировали так рано второго рожать, - тихо ответила она. - Хотели, чтобы разница лет пять была.
И нет бы Мише замолчать, понять, от чего мягкое тело жены вдруг превратилось в камень. Но нет...
- Так уж если так получилось, что Вероника... - глупо сказал он и немедленно получил удар под рёбра.
- Эта ещё не умерла, понял? Вот помрёт, тогда и поговорим о следующем! - рявкнула жена и выскочила из спальни.
С тех пор и пошёл у них разлад. И к ребёнку Ольга стала подходить меньше, и с мужем общалась только по необходимости. Даже с матерью, и с той - еле как.
Казалось, всех под этой крышей объединяло только неровное биение сердца Вероники.
А между тем, девочке вот-вот должно было исполниться пять лет - тот самый возраст, достигнуть которого она никак не могла.
В то яркое субботнее утро Ольга, переделав все домашние дела, замерла у окна на кухне, бессознательно радуясь проникавшим сквозь стекло тёплым лучам солнца. Душа её ныла. Пять лет спячки... Ни радости, ни горя... Полный запрет на эмоции. А иногда так хотелось жить...
Тяжело вздохнув, она отошла от окна и окинула критическим взглядом кухню. Сегодня у Вероники день рождения, и матери взбрело в голову позвать кучу гостей. Дурацкая идея. Снова тётки будут сочувственно вздыхать, украдкой гладить Нику по голове и шептать своим ретивым отпрыскам, чтобы "не сильно играли с болезной". А Ольга будет натянуто улыбаться и мечтать о том моменте, когда все уйдут. Но разве мать переубедишь? Ей все надо чтоб "по-людски".
На кухню забежала Вероника и застыла перед Ольгой.
- Что? - раздражённо спросила та.
Девочка, не обращая внимания на тон, нежно улыбнулась.
- Мамочка, а пойдём погуляем?
Почему-то дочь называла Ольгу только так: мамочка. Не мама. Мамочка. Несмотря ни на что.
- День рождения у ребёнка! - сказала появившаяся Анна Петровна. - Сходи.
Ольга вздохнула и кивнула дочери:
- Иди собирайся!
Девочка тут же умчалась одеваться. Анна Петровна искоса глянула на дочь и миролюбиво заметила:
- Ты бы как-нибудь послушала, как она читает. Умница такая, всё на лету схватывает.
- Зачем? - безразлично ответила Ольга.
- Что зачем?
- Зачем ты её учишь читать? Думаешь, ей это когда-нибудь пригодится?
Ольга саркастично ухмыльнулась и двинулась вон из кухни, но мать неожиданно перегородила ей дорогу.
- Нет уж, постой, голубушка, - громким шёпотом заговорила она. - На этот раз я скажу.
Ольга невозмутимо прислонилась к стене, всем видом показывая полное безразличие к происходящему.
- Сначала я думала, что ты просто переживаешь. Думала, пройдёт это всё, устаканится. Но нет... Потом я стала думать, что ты дрянь. Просто сволочь, которой на всё наплевать.
Ольга изменилась в лице, но промолчала. Мать продолжала, неосознанно повышая тон.
- А потом я поняла - ты просто слабая, Олька. Духом слабая. Думаешь, в жизни всё розами устлано? Всё легко и просто? Ребёнок у тебя больной, муж, может, в чем-то не идеальный. Но ты люби их, Оля! Сколько можешь, люби! Просто за то, что они есть! И за каждый день цепляйся, ясно? Или сама ложись и помирай - смысл так жить?
- Мама, - всхлипнула Ольга, пряча кривящееся рыданием лицо, - я просто не понимаю, за что?
- Испытание тебе, значит, урок, - уверенно ответила мать.
- А ей за что? Вот ей, маленькой? Она для чего вообще родилась? Чтобы умереть?
- Она родилась, чтобы её любили! - сказала Анна Петровна и крепко обняла дочь. Та безвольно положила голову ей на плечо и затихла. - Она вот маленькая, а больше вас понимает. Живёт и радуется. И вы живите и радуйтесь. А то один ребёнка собственного нормально обнять боится, а другая за дверьми прячется. Ладно, иди умывайся, да собирайся гулять. Дочка ждёт.
Ольга послушно кивнула и пошла в ванную.
На улице Вероника упала и заплакала, держась за ушибленную коленку. Оля подскочила к ней, подняла на руки, прижала к сердцу, да так и не отпустила. Дошла со своей ношей до лавочки и села, продолжая обнимать ребенка.
Анна Петровна, смотревшая на них в окно, вытерла повлажневшие глаза и позвонила зятю, чтобы бросал работу и шёл домой. Хватит друг от друга по углам прятаться. В семье всё вместе переживать нужно - и радость, и горе.
Как же мы, взрослые, никак не можем найти своего места в этом мире? Не можем понять, кто мы? Зачем живём? Вот если бы можно было спросить любого самого-самого маленького ребёнка: "кто ты?", он бы легко ответил:
- Я - Любовь!