Вечером Звякин решал задачу про ворону на ветке, которая должна была схватить с земли сыр и сесть на забор. Следовало рассчитать кратчайший путь вороны. Звякин приходил к осознанию, что ничего не рубит в физике. По идее, вороне полагалось следовать лучу света, чтобы первый угол полёта был равен второму углу. Только не cтанет же ворона, как дура, рассчитывать угол полёта вместо того, чтобы быстренько схватить этот сыр, где бы он ни лежал, пока его не умыкнул кто-то другой.
Тут пришёл Копейкин с какой-то банкой. Это было весьма кстати — Копейкин занял первое место на городской олимпиаде по физике. Звякин надеялся, что Копейкин поможет ему разобраться с вороной, однако тот с порога заявил, что ему удалось раздобыть аргон, и сейчас он хочет повторить опыт зарождения жизни на нашей планете. Для этого недостаёт только мощной электрической установки, чтобы смоделировать условия, существовавшие на земле в доисторическую эпоху. Ведь нынче каждому болвану известно, что в ту пору над Землёй бушевали грозы, сопровождавшиеся мощными электрическими разрядами. Они-то и стали источником энергии для образования молекул аммиака, метана, углекислоты и более сложных соединений, из которых потом сформировались живые системы.
— Я бы, конечно, и сам справился, — сказал Копейкин, — но мне нужна экспериментальная установка. Такая замкнутая камера, заполненная аргоном, в которую помещаются два электрода. На них подаётся высокое напряжение, и возникает электрический разряд, имитирующий молнии. Аргона-то у меня от пуза!
— А где я тебе эту установку возьму? — удивился Звякин.
— Я на днях заметил, что твоя мама кухонный комбайн купила, — сказал Копейкин. — Наверняка она на нём редьку трёт. От этой редьки вонь одна, а мы хоть в нём живые пузырьки разведём. Рыбок-то тебе всё равно нельзя из-за кота. На, держи электроды! — Копейкин вынул из кармана два штыря.
— А мама не обидится?
— Чего ей обижаться? Если всё аккуратно сделать, она и не заметит. Главное — смоделировать условия, а пузырьки мы потом в банку из-под варенья пересадим, пускай себе там размножаются.
— Они ещё и размножаться будут? — поразился Звякин. — Ничего себе пузырьки!
— Да. Мы создадим плазмоклетки — такие крошечные шарики из ионизированного газа, или плазмы. Эти шарики растут, размножаются, обмениваются информацией с окружающей средой. Я читал в журнале «Атомы и галактики». Давай сюда свой комбайн! — Копейкин сам снял с полки установку и принялся прилаживать к ней электроды.
— Ты бы хоть руки вымыл, — сказал Звякин. — Всё-таки кухонный комбайн…
— Это тебе не капусту квасить, — отмахнулся Копейкин, помещая в ёмкость аргон. — Сейчас катионы аргона и свободные электроны подлетят к положительно заряженному электроду и сами собой организуются в микросферы: внутри окажется положительно заряженное ядро из ионизированных атомов, а снаружи — отрицательно заряженный слой свободных электронов.
— А откуда ты знаешь, что не наоборот? — засомневался Звякин.
— Темнота! — усмехнулся Копейкин. — Физические единицы подчиняются естественным законам, по которым всё произойдёт именно так. Ты сейчас сам увидишь: как вдарим током по аргону, так он и вспыхнет оранжевым пламенем, а внутри появятся голубые шарики. Ну, врубай!
Звякин осторожно, прикрыв глаза, нажал на кнопку в режиме «медленно». Ничего не произошло.
— Ты чё, мы плазму производим, а не картошку фри, — возмутился Копейкин. — Тут нужен режим «мгновенно».
— Вот сам и врубай.
Копейкин тут же врубил. Мигом банка вспыхнула густым, солнечным светом, огненный вихорёк пробежал в её звенящем пространстве, и вот в пламени родились темноватые пузырьки, будто плазма вскипела. Пузырьки, вращаясь по часовой стрелке, загустевали, приобретая оттенок иной, нежели огненная среда. Оранжевое пламя меж тем остывало, тускнело, и наконец голубые огоньки поплыли в мутно-лунной спокойной реке, текущей в банке по кругу.
— Как это банку не разорвало? — невольно вырвалось у Звякина.
— А чего стеклу сделается? Его же в огне обжигают! Хотя температурища у нас была градусов под тыщу.
— А эти пузырьки, что же, теперь эволюционировать начнут? — Звякин заворожёно смотрел на банку.
— Вряд ли. Времени очень мало. Было бы лет миллиончиков эдак пять…
— Ничего, подождём. Главное, чтобы мама не вылила в унитаз. Я хочу понаблюдать, как ведут себя эти плазмоклетки, если они, как ты говоришь, живые.
— С плазмоклетками в принципе всё ясно, — уверенно пояснил Копейкин. — Они будут питаться за счет неионизированных атомов аргона, стимулируя их ионизацию. Потом станут делиться пополам и совершать информационный обмен, влияя на частоту колебаний атомов, входящих в их состав.
— И мы это увидим? — Звякин плохо представлял, как питаться неионизированными атомами.
— Ну, для нас они будут просто расти и размножаться.
— Значит, их станет больше?
— Думаю, дня через два придётся отсаживать молодняк. Хотя… у них нет структур, напоминающих ДНК, поэтому считать их живыми в полном смысле слова нельзя. Поживём-увидим. К весне, я думаю, можно сделать неплохой бизнес.
— Бизнес? — переспросил Звякин. — Я что-то не понял. Ты… Ты их продавать собрался?
— А на кой они еще нужны? До этого просто никто не додумался. Нет, ты прикинь: кормить их не надо, ухаживать тоже. Деньги из воздуха, и никакой конкуренции!
— Ты что — продавать! — Звякин схватил банку обеими руками. — Они тебе не рабы.
— Странный ты, однако. Торгуют же люди всяким мотылём.
— То мотыль, а тут плазмоклетки! Они старше, чем динозавры! Я их знаешь, как уважаю, — Звякин прижал банку к груди.
— Да-а, — Копейкин почесал репу. — Зря я с тобой связался. Была б у меня собственная установка… А так у моей мамаши только швейная машинка. Тоже, кстати, доисторическая. На ней ещё партизаны шили во время Второй мировой войны… Не-ет, с пузырьками ты напрасно. Мне даже сразу даже неинтересно стало. Я, пожалуй, погрёбу домой. Так и быть, денёк-другой повозишься с этими плазмоклетками, а там отсадишь мне парочку, если в долю войти не хочешь. Говорю, у них ДНК нет.
Когда в подъезде стихли шаги, Звякин высунулся в окошко и прокричал вслед Копейкину:
— Это у тебя ДНК нет!
Копейкин не появлялся три дня. За это время пузырьки в банке не размножились (Звякин аккуратно пересчитывал их каждые четыре часа), зато освоились и будто развеселились. Теперь голубые огоньки шустро гонялись друг за другом, так и норовя поддеть соседа. А то вдруг принимались мигать и подрагивать. Звякин хотел даже дать им имена, но пузырьки были все одинаковые. Ночью Звякин специально вставал, что понаблюдать за их поведением. Пузырьки вели себя спокойно, но вроде не спали, а медленно плавали по спирали, устремляясь вверх, а потом струйкой сбегали вниз.
Наконец явился Копейкин и сказал с порога:
— Я понял: в сущности, мы мало чем отличаемся от плазмоклеток. Ну из чего состоит наша жизнь? Пошамать себе достать, там, покалякать. Вот, я к тебе в гости зашёл — это всё равно что одна плазмоклетка на территорию другой заплыла. Разве что говорить умеем. А так…
— Собаки, вон, тоже говорить не умеют, — Звякин ожидал какого-то подвоха. — Так что же, они теперь не люди?
— Вот именно, — Копейкин голосом подчеркнул важность момента. — Я решил поставить эксперимент, насколько люди отдалились от плазмоклеток. Вернее, отдалились ли вообще?
— Как это? — Звякин не брал в толк, к чему клонит Копейкин.
— Ну ты прикинь. Мы с тобой эти плазмоклетки создали. Я намеренно говорю: мы, то есть, ты и я, а не я один. Значит, мы для плазмоклеток вроде как боги.
— Правильно, значит, мы должны любить свои плазмоклетки! — радостно завопил Звякин.
— Ха! Если я Бог, тогда… Захочу создам, захочу — раздавлю. А ну-ка устроим им сейчас всемирный потоп.
— Нет! За что? Они ничего плохого не сделали!
— Точнее, они не успели сделать, — Копейкин вытянул палец вверх. — Чувствуешь разницу? Знаешь, зачем мне этот эксперимент? Я хочу проверить, как поведут себя плазмоклетки в минуту опасности. Станут ли давить друг друга на манер людей, чтобы выжили лучшие, или все вместе пойдут ко дну.
— А может, они мутируют? — у Звякина задрожала губа. Но Копейкин был старше, умнее, и перечить ему было бесполезно.
— Тем лучше для них! Ну хочешь, сперва отсади себе парочку. Плазмоклеток много, они все одинаковые, чего их жалеть?
— Людей, между прочим, на Земле давно в избытке, — возразил Звякин. — И они все похожи друг на друга: руки-ноги-башка. Их, по-твоему, тоже не жалко?
— Конкретных людей, предположим, жалко. А когда они — народные массы… Массы, они и есть массы. Что-то большое, шевелящееся. С одного краю убудет, с другого сразу же прирастёт. Массы в истории никто никогда не жалел.
— А мне, представь себе, массы жалко! — воскликнул Звякин. — Даже когда я про победу читаю… Герои-герои… Герои — это те, кто больше врагов убил.
— Врагов тебе тоже жалко?
— Жалко.
— Слюнтяй ты, однако! — плюнул Копейкин. — Вот не знал, с кем связался. Ты банку-то отпусти. Вот так. Давай поставим эти твои плазмоклетки в историческую ситуацию. Чтобы у них был выбор. И ты увидишь, как сразу родится антагонизм. Мне просто интересно узнать, когда рождается зло. Свойственно ли оно изначально природе, или зло — чисто человеческое качество. Хотя мы уже переходим границы физики.
— Знаешь что, Копейкин, — Звякин собрал всё своё мужество. — Вот я сейчас сам перейду границы и ка-ак вмажу тебе по роже!
— Негуманно, однако, — хмыкнул Копейкин.
— А над плазмоклетками издеваться гуманно? Они немые, сказать ничего не могут. Откуда мы знаем, может, они сейчас наблюдают за нами и ужасаются, во что выродилось их потомство. Живых предков топить — нет, как могло прийти в голову?
— Ты, похоже, совсем не рубишь. В том-то и дело, что немые, пожаловаться не могут, даже если очень захотят.
— Ах, если пожаловаться не могут, так, по-твоему, с ними все что угодно творить можно? — Звякин сжал кулаки.
— Нет, я просто эксперимент… — смешался Копейкин.
— А я без всяких экспериментов знаю, как рождается зло. Для плазмоклеток зло — это ты.
— Я — метафизическое зло? — засмеялся Копейкин. — Ну ты да-ал! Зло так зло, будь по-твоему, — он подтолкнул банку к краю стола и лёгким щелчком скинул её на пол.
Звякин ахнуть не успел, как банка треснула, и плазменная река с голубыми шариками растеклась киселём по полу.
— Ха! — сказал Копейкин и, плюнув в реку, удалился с победным видом.
Звякин, размазывая по лицу слезы, веником собирал шарики на совок.
— Ничего, ребята, потерпите, сейчас я вас пересажу… — он суетился, промывая под краном новую банку и устанавливая на столе комбайн. — Сейчас я вас через электричество пропущу. Ничего, ещё поживём. Я всё исправлю. Я ваш Бог. Мне разве сложно?
Редактор Никита Барков
Другая современная литература: chtivo.spb.ru