«Я ехала в электричке. На сердце было муторно, на душе погано. Дела последних дней - месяцев, лет..? - валились из рук. Ничего не складывалось, всё разваливалось. Охлаждалось, переплеталось и спутывалось. «Каюк, граждане!» - крикнула бы я на весь пригородный вагон. Если б слеза не стояла в глазах, а ком в горле. Нечего было кричать и не об ком!
Вспоминались - тоскливо и чуть шкодливо - происшествия недавние. Было мерзотно и однозначно бесчувственно. Случаются подобные эскапады - ты будто в анабиозе творил и вытворял. А теперь очухался, одумался, а спросить не у кого. Никто не виноват, ну если только вот тот дядька, что храпит противно. Как ему неймётся дрыхнуть в тряской электричке, с жёсткими рессорами, стыками рельс и сиденьями. А ещё он заваливается на соседнюю бабульку. Та ворчит, ругается, но всё без толку. Мужичок немного принял с утра и ему море по колено.
Так вот с него можно бы и спросить. А больше не с кого. Второй час я накручивала нерв и топила совесть. «Зачем?» - задавала нескромный вопрос. И тут же сбивалась на откровения: «Чтобы выжить..» Правда была проста, как панталоны с начёсом. Меня поставили в «третью позицию» - не выживаемую. Я подумала-подумала. И решилась отбрыкнуться, от предложения. Все обомлели «с моей наглости». Но скрипнули и перетерпели. Сейчас положение паритетное, шаткое, но с шансами. Какими? Небольшими и печальными. И всё-таки, пожить ещё! Что не ерунда..
Два сорок до столицы. Можно написать «теорему бернгольца»/ кто такой не знаю, так на ум пришло../. Можно сочинить трактат «Как я совершила падение, из соображений боязни высоты». Можно попеть старинные народные песни «ой, мороз, мороз..» и «по диким степям». Я даже и начинала. Тянула грустно: «..бродяга, судьбу проклиная..» Это - про меня. Но сваливалась в совсем уж минор - хотя, куда там! - и затыкалась вокалом. За стёклами в коричневых грязевых разводах мелькали деревухи, платформы, леса и поля. Я выучила этот маршрут начерно постанционно. И бабок, продающих дары садов и природы, домашнее печево и газировку впридачу узнавала почти в лицо. Могла крикнуть, спустив окошко: «Что, старая! Всё пирожками с мясом просроченным торгуешь?! А не стыда ли нет у тебя..» Но со стыдом в последнее время было не гулко и во мне. Боль была, а изумиться, покаяться и понести наказание оказалось нечем!
Я понуро сошла с подножки на Ленинградском вокзале. Навалив на плечо походную сумку, нырнула по лестничным «склонам». Затем в жерло метро. Заплатила пятак, кисло ухмыльнулась тётеньке в форме работника метрополитена. «Ей хорошо, она всё время под землёй. А я вот только нынче сверзлась!» И зябко: «Холодно. Как..»
И забывая трёхчасовые муки совести, поместилась в вагончик зелёно-жёлтый, как гусеничка весенняя. И мелко подрагивая, с воем тоннельным полетела в семью. Отмывать грехи, замаливать ошибочное, выплакивать суетное.
С этим ещё жить..»