На ладонях оставались отметины. Она орала в машине и размашисто лупила по рулю. Он, тёплый, покрытый кусками сшитой крестиком кожи, лишь немного пружинил.
Парковка была полная. Мимо с папками и портфелями проходили люди. В небольшой белой мазде они видели растрепанную женщину, чьи руки нещадно били ни в чем не повинный руль. Люди не удивлялись. Женщины и дальше, не сбавляя темпа, цокали каблуками, а мужчины бодро чеканили шаг отполированными до блеска оксфордами, дерби, монки и лоферами (других здесь не носили). Серо-бежевое здание областного суда, как огромный гриф, грозно нависало над парковкой готовое проглотить маленьких, словно серых мышей, людей, копошащихся внизу в своих бесконечных бумажках.
Этажей в областном суде было десять, кабинетов на каждом - восемнадцать. Оля посчитала их во время ожидания решения по их с мужем бракоразводному процессу. Она даже измерила шагами расстояние от первого до последнего, правда эта цифра вылетела у неё из головы. Каждый свой шаг по длинному коридору в одну сторону она посвящала вопросу: «Да как же так?», на обратном пути её неизменно сопровождало риторическое: «Этого просто не может быть». Возвращение к закрытым дверям кабинета, за которым судья в совещательной комнате решал их с дочерью судьбу, отнимало у неё чуть больше моральных сил. Аккуратно сомкнув носочки лодочек, на стуле сидела слегка скучающая высокая брюнетка с крепкими, как у скаковой лошади, бедрами и красной папкой с восьмилетней историей её брака.
Брюнетка, «Анна Евгеньевна, выступающая на основании доверенности от Безруких Льва Сергеевича», очевидно эту обратную дорогу тоже сносила едва-едва. Для неё Оля была истинной львицей её ненаглядного Льва, готовая разодрать в клочья прибившуюся к прайду самозванку. Несмотря на все победы в кровавых войнах и победоносные шествия по полям юридической брани, бывшую своего мужчины она одновременно признавала, уважала и боялась словно пятилетняя девочка бабайку в бабушкином платяном шкафу.
Оля об этом не догадывалась. Она знала только, скольких усилий стоит кожа и волосы выступающей по доверенности, знала, откуда её одежда, знала, каких трудов стоить весь день провести на девятисантиметровых шпильках и выучить все эти бесконечные законы, которые вот так запросто вылетают из очерченных татуажем слегка подкаченных губ.
От того, наверное, Оля постыдно капитулировала сразу, как только увидела их держащимися за руки два месяца назад. Отползла, пригнув голову, даже не спросив, как так вышло и когда, не устраивала ни истерик, ни сцен. Они с дочерью выехали одним днем из общей квартиры, пожили у её родителей, и вернулись в квартиру, когда в ней больше не было его вещей.
Разводил их красивый моложавый судья с проницательными карими глазами. На решении, за которым Оля выползла в один из дней к серому почтовому ящику, стояла удивительная подпись, на которую Владимир Эрихович наверное потратил не меньше получаса: каждая из букв в фамилии «Аганесян» была каллиграфически выписана и украшена завитушками, гласные кроме прочего подчеркнуты, а после «н» стоял шикарный, занявший полстраницы, росчерк. Подпись просила Олю улыбнуться, и она улыбнулась. Решение приятно пахло мускусом, но совершенно не устроило бывшего мужа.
Выплаченный Олей в годы его безденежья кредит за машину, портил репутацию Льва Сергеевича, поставленного во главе крупного холдинга, и создавал дополнительные расходы, а потому решение по инициативе опытной юристки и одновременно новоявленной любовницы было обжаловано.
Оля перестала удивляться происходящему раньше подруг, таскавших ей в это время вино, сыр и обеды для Кирюхи. Все эти отлучки, командировки, как белый день, в самом деле. Тьфу, аж противно, до чего банально и прочее произносилось ею с огромным отвращением к самой себе. Попалась, как маленькая. Не предусмотрела, осиропилась, обабилась, подпустила к сердцу. Удивляли только стойкость любовницы, стоявшей у руля их развода, неизменно улыбавшейся при встрече на каждом из семи заседаний, да собственная нерешительность. Уйти надо было первой, нанять крутого адвоката и размазать обоих по стенке прямо в зале уважаемого судьи…
Когда, наконец, Олю и Безруковское доверенное лицо вызвали на оглашение результата по жалобе, одна из судей коллегии, с огромным перстнем вместо супружеского кольца, презренно окатила метафорическим ушатом застоялой вонючей воды «представителя подателя жалобы», и сообщила, что решение, пахнувшее мускусом, изменению не подлежит.
Это была жирная точка в её истории брака, правда, без завитушек.
После школы с отличием, университета с красным дипломом, образцово-показательной беременности и выплаченных самостоятельно кредитов на открытие бизнеса у Оли в сухом остатке имелись: два салона цветов, первоклашка, старенькие растерянные родители, машина, которой срочно нужен был ремонт, сестра с грудничком Сашкой, тоже разведёнка, аквариум с рыбками, невозвратный ваучер на отпуск, не случившийся из-за пандемии, пыль в квартире, гимнастика дочери четыре раза в неделю, дача, оставленная ей по решению суда и дорогущие курсы французского.
Оля лупила руль, чтобы не задохнуться.
