Аполлон или Феб (что значит «лучезарный») – покровитель наук и искусств, предводитель муз (за что его назвали Мусагет) – олицетворяет Солнце (а его сестра-близнец Артемида (Диана) – Луну). Солнечность Пушкина особых доказательств не требует – она очевидна. И название «Солнце русской поэзии», впервые озвученное после смерти поэта Владимиром Фёдоровичем Одоевским, может быть применимо к нему не только в переносном, но и в самом что ни есть прямом значении. Солнечная энергия умиротворяет, проясняет и его вакхическое буйство, и неистовый его эротизм. Причём умиротворенность эта и прояснение достигают уровня полной разреженности, то есть… ПУСТОТЫ – в высшем смысле этого слова.
Мороз и солнце; день чудесный!
Еще ты дремлешь, друг прелестный –
Пора, красавица, проснись:
Открой сомкнуты негой взоры
Навстречу северной Авроры,
Звездою севера явись!
Никакой особой мысли здесь нет, равно как и чувства! Это не мысль и не чувство, это состояние всемирной гармонии – умиротворения, означающего нахождение по ту сторону добра и зла, то есть вне всякого дуализма. А раз нет дуализма, то не существует и самого понятия этики, есть только Аполлон Мусагет – покровитель прекрасного, тотального эстетического начала, искусства для искусства, поэзии для поэзии.
Ещё это состояние радостного божественного соития, печатью которого отмечена также эротика Пушкина. Именно по этой причине она производит однозначно позитивное впечатление – в ней также нет ни мысли, ни чувства, а лишь состояние божественной гармонии. Как это ни парадоксально, но в ней нет также и страстности! – потому что пушкинская эротика не лунная, а солнечная, что и создаёт эффект ПУСТОТЫ. Голова – в небе, в солнце, по ту сторону, и потому вверху – покой, умиротворение, гармония; а всё движение, эротическое бурление – внизу, в соединении телесных оболочек, коконов, – на земле, в материи, в физиологии. И что есть физиологическое движение в соотношении с солнечным покоем? НИ-ЧЕ-ГО!
В связи с этим чувство всеобщей гармонии, высшего радостного покоя (солнечной пустоты) не утрачивается, даже когда всё вокруг переходит в движение, когда окружающая внешняя стихия (как ранее внутренняя эротическая) бурлит и бушует:
Вечор, ты помнишь, вьюга злилась,
На мутном небе мгла носилась;
Луна, как бледное пятно,
Сквозь тучи мрачные желтела,
И ты печальная сидела –
А нынче..... погляди в окно:
(не утрачивается, потому что все эти резкие движения, насколько бы яростными они не были, в принципе ничего изменить не могут)
Под голубыми небесами
Великолепными коврами,
Блестя на солнце, снег лежит;
Прозрачный лес один чернеет,
И ель сквозь иней зеленеет,
И речка подо льдом блестит.
Думаю, мало кто будет спорить, что описания природы – это одна из самых сильных сторон пушкинской поэзии (а может и самая?) Но интересно, что название «пейзажная лирика» не очень-то здесь и подходит. Ведь лирика предполагает нечто задушевно-чувственное, а у Пушкина этого как раз и нет – у него другое! В описаниях этих, образно говоря, пребывание в верхних слоях атмосферы – со стороны автора, а также почти физическое ощущение озона – очищенного воздуха – со стороны читателя; это вне мыслей, вне чувств – там, где нет ничего, одно лишь великое ДАО.
Давайте подумаем: можно ли сказать, что Пушкин серьёзен и мудр? Несмотря на то, что национальному гению таковым быть просто положено, но я всё же думаю, что нет! Тогда, может, он глуп и вульгарен? Конечно, нет! Но он всё же глубок? Тоже нет! Значит, мелок? И опять нет! Всё это не то, потому что его качества совсем другого свойства, другой природы. Пушкин лёгок, подвижен и неуловим: он – это море – но не в смысле глубины, а в смысле вечного движения и вечного обновления:
Прощай, свободная стихия!
В последний раз передо мной
Ты катишь волны голубые
И блещешь гордою красой.
Волна не имеет глубины, потому что она в непрерывном движении – и когда она есть, её тут же и нет! Вот так же неуловим и Пушкин. Ведь при всей аполлонической солнечности… это в то же время и осень – уходящая и уводящая к началам, к истокам – конец, означающий начало:
Унылая пора! очей очарованье!
Приятна мне твоя прощальная краса —
Люблю я пышное природы увяданье,
В багрец и в золото одетые леса,
В их сенях ветра шум и свежее дыханье,
И мглой волнистою покрыты небеса,
И редкий солнца луч, и первые морозы,
И отдаленные седой зимы угрозы.
Или – как о том же говорится в стихотворении 19 ОКТЯБРЯ, посвящённом лицейским товарищам:
Судьба глядит, мы вянем; дни бегут;
Невидимо склоняясь и хладея,
Мы близимся к началу своему…
И убеждаемся в полной идентичности объекта и субъекта, природных стихий и самого поэта. Это Аполлон проясняет действия и Вакха, и Венеры – и принимает служителя своего в собственное лоно.
Таким образом, освещённые лучами Мусагета стихи Пушкина универсальны – в них есть всё. Но какой в результате достигается эффект? А такой, что универсальное ВСЁ – это в то же время и НИЧЕГО, ибо универсальное состояние не предполагает конкретных мыслей и чувств! И потому искать здесь мудрость и глубину всё равно, что искать эти качества в осени и в море. Что называется, ждать у моря погоды…
Тьмы низких истин мне дороже
Нас возвышающий обман…
Что являет собой доминанта пушкинской поэзии, её основополагающая идея? Если поэзия Ломоносова служила идее науки, Сумарокова – идее исправления нравов, Хераскова – высшим мистическим идеалам, Баркова – идее грубого секса, то поэзия Пушкина служила идее… поэзии. ПОЭЗИИ В ЧИСТОМ ВИДЕ КАК ОНА ЕСТЬ. Она – сама в себе и сама по себе – в высших сферах своей самодостаточности. Но как только она от них отрывается – от служения Аполлону, Гению чистой красоты и столь же чистой поэзии, – как чистый спирт, она рискует тут же улетучиться. Ибо:
Служенье муз не терпит суеты;
Прекрасное должно быть величаво…
В этом и состоит служение Аполлону, верным и наиболее показательным жрецом которого был Александр Пушкин. При спуске же вниз получим оборотную сторону высшей пустоты – нуль как пустышку. Ибо где сила, там слабость, где всё, там ничего, полная бессмысленность и ненужность, – одним словом, нуль, «Граф Нулин». Ибо, падая с небес на землю, погружаясь в суету, в быт, в социалку, в прозу жизни, поэт утрачивает покровительство Аполлона. Однако сущность этого ПАДЕНИЯ - это уже другая история.