«Сказка о царе Салтане, о сыне его славном и могучем богатыре князе Гвидоне Салтановиче и о прекрасной царевне лебеди» обычно воспринималась и обычно воспринимается как довольно шутливое и одновременно лирическое произведение, отражающее, памятуя о том, в какой период жизни поэта оно создавалось, радостные надежды молодожёна Пушкина. Она предлагает распространённый общефольклорный набор: царь, царица, супермен-царевич и красавица царевна, 33 богатыря, вполне натуральные купцы и волшебные превращения героя в комара, в шмеля…
Правда, мотива с островом и расположенном на нём городом-крепостью русский фольклор не знает, но он существовал в Европе в пору античности и в Средние века как символ некоего чудесного выхода за рамки привычной реальности, В западной литературе существовали острова блаженства, острова изгнания и одиночества, острова, несущие угрозу жизни. «Утопия» Томаса Мора описывала идеальный остров с живущим на нём сообществом равных совладельцев общей собственности и тружеников, где, однако, весь тяжёлый труд возложен на подневольных людей.
Через 200 лет другой автор, Даниэль Дефо, создаст образ необитаемого острова как места проявления воли к жизни, всепобеждающего труда в получившем всемирную известность романе «Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо, моряка из Йорка, прожившего двадцать восемь лет в полном одиночестве на необитаемом острове у берегов Америки близ устьев реки Ориноко, куда он был выброшен кораблекрушением, во время которого весь экипаж корабля кроме него погиб; с изложением его неожиданного освобождения пиратами, написанные им самим». Книги обоих авторов были хорошо знакомы читающей пушкинской России.
Известен был и остров-символ, рождённый в Средние века, позже ставший народной утопией — «остров дураков», на котором все жили-поживали, вообще не работая, но при этом словно сыр в масле катаясь. Как? Естественно, с помощью чуда: что-то чародей-джинн сделает, что-то волшебное кольцо исполнит, скатерть-самобранка и молочная река с кисельными берегами накормят-напоят.
Пушкин идею острова как ухода от повседневности развивает не менее сказочным образом: морской волной выбрасывает царицу и царевича на остров. Там герои находят невесть откуда взявшийся город «со дворцом, // С златоглавыми церквами, // С теремами и садами». Жители его, по подобию народной утопии, живут прекрасно и весело без забот и труда, но с полным изобилием всего и для всех. Горожане охотно принимают спасшихся мать с сыном в качестве правителей. А роль чуда Пушкин уготовил белке, которая «песенки поёт // Да орешки всё грызёт, // А орешки не простые, // Всё скорлупки золотые, // Ядра — чистый изумруд… Из скорлупок льют монету // Да пускают в ход по свету…»
Сближение пушкинской сказки с жанром утопии ничуть не выдумка исследователей, желающих прелестной детской сказочке со счастливым концом, написанной «легчайшим, как дуновение, музыкальным стихом («Ветер по морю гуляет и кораблик подгоняет»)», приписать усложнённое толкование.
В каждой из его сказок всё встаёт на свои места, когда мы, приглядевшись (точнее, прислушавшись к слову Пушкина), позволим себе сделать шаг в сторону от той точки зрения, которой мы верим читательски «слепо». И тогда в параметрах сказки для детей проявляется замаскированная поэтом, рассчитанная отнюдь не на младенцев характерная пушкинская… насмешка. Иной раз её хотят представить многоплановой ядовитой сатирой. Но поэт не переступал грань, за которой его игра в сказку была только наполовину игрой, на вторую половину Пушкин был серьёзен. Но эта вторая половина не должна была выпячиваться и затмевать первую.
Беспомощные правители и народ, мечтающий о даровом благополучии, изображены Пушкиным скорее с иронией, нежели с симпатией и выглядят, мягко говоря, достойными сожаления. Царевич Гвидон добр, но способен разве что хорошо стрелять из лука. Всё остальное за него выполняет волшебница царевна лебедь, к которой всякий раз опечаленный он приходит поклянчить очередную чудо-игрушку.
Безвольный царь Салтан во всём зависит от ничтожного окружения, среди которых правят бал сватья баба Бабариха и пара завистливых своячениц, те самые ткачиха с поварихой, лишившие его семьи. «Славный Салтан» способен разве что сидеть в палате «на престоле и в венце// С грустной думой на лице» и выслушивать байки плывущих мимо корабельщиков.
Безусловно, Пушкин мог бы выразить своё разочарование более решительно и высказаться на сей счёт куда резче: усилить колкость, добавить издёвки, углубить сарказм, но как на это «отреагировал» бы избранный им жанр сказки? Чуть позже, однако, подобный эксперимент он проведёт, когда возьмётся писать «Сказку о золотом петушке».
А пока ограничится тем, что введёт в сказку мотив царского милосердия. Увидев, что и жена, и сын оказались живы, «царь слезами залился» и «для радости такой отпустил всех трёх домой». Получается, простил и Бабариху, и ткачиху, и повариху. В наказание их всего лишь не пригласили на весёлый пир. Однако даже этой малостью Пушкин нарушил неписаный закон фольклора: зло должно получить по заслугам. Почему нарушил? Позволил себе концовку в виде лёгкого намека на своеобразный «урок царям». Мысль о милосердии, надо признать, была для него одной из важнейших, которые он адресовал людям и эпохе не только в сказках, но всем своим творчеством.
Между прочим, со «Сказкой о мёртвой царевне и о семи богатырях» произойдёт нечто подобное. С той только разницей, что тут записи, восходящей к няне, не было. Но это не помешало Пушкину некоторые подробности реальной любовной истории, имевшей самое прямое отношение к семье Натальи Николаевны, представить в виде сказочных приключений королевича Елисея и молодой царевны, «белолицей, чернобровой», к тому же «нраву кроткого».
Здесь необходимо небольшое пояснение. В своё время Наталья Ивановна Загряжская, племянница графа Кирилла Разумовского, родственница князя Потёмкина, признанная красавица, будучи фрейлиной очень короткое время, успела, однако, вызвать гневные чувства у императрицы Елизаветы Алексеевны. Влюблённая в молодого кавалергарда императрица приревновала своего красавца к появившейся 18-летней фрейлине. История исключительно тривиальная, банальная, обыденная, заурядная, будничная, незатейливая — каждый может выбрать определение на свой вкус. Вот как она выглядит на страницах дневника Елизаветы Алексеевны:
«1 января 1804… вечером большой бал, поначалу ничего, заметила после, когда танцевала полонез. Вскоре затем он тоже стал танцевать и разговаривал очень весело и увлечённо с маленькой Z.; рассердилась…» (Последнее слово подчёркнуто в дневнике. — А. Р.)
Вот как тот же эпизод выглядит у Пушкина в его сказке, созданной 30 лет спустя после реального события:
Как царица отпрыгнёт,
Да как ручку замахнёт,
Да по зеркальцу как хлопнет,
Каблучком-то как притопнет!
<...>
«Как тягаться ей со мною?
Я в ней дурь-то успокою.
Вишь какая подросла!»
Что, наверняка удивитесь вы, всего-то и было: весёлый и увлечённый разговор во время танца? Вернёмся к дневнику Елизаветы Алексеевны:
«Среда, 6 января 1804 г., Крещение…
Pr. <княгиня Н.Ф. Голицына> заехав домой… застала у себя la Sourse, которая подтвердила ей, что я не ошиблась, и пересказала ей разговор с Заг.<ряжской>, который чуть не свёл меня с ума».
В сказке Пушкина «гневная баба» высказывается гораздо круче, скажет нынешний школьник:
…как можно ей
Быть во всём меня милей?
Выгнать молодую соперницу «в глушь лесную» на съедение волкам императрица, понятно, не могла. Но удалить её и из царского дворца, и из столицы вообще трудов никаких не составило. Для чего потребовалось всего лишь быстренько спровадить фрейлину замуж. Мужем был определён новоиспечённый дворянин Николай Афанасьевич Гончаров, которого тотчас отправили на секретарскую должность к московскому генерал-губернатору. Была ли Наталья Ивановна Гончарова в браке счастлива? Задавать этот вопрос сегодня более чем бессмысленно. Но можно констатировать, что в браке она родила трёх сыновей и трёх дочерей.
Младшую в честь матери окрестили Натальей. Жизнь показывает, что смысл популярного выражения «Как корабль назовёшь, так он и поплывёт» много шире морской тематики. По этой или по какой другой причине Наталья-младшая в отличие от двух других сестёр унаследовала былую красоту матери*. Но помимо красоты унаследовала она и её драматическую судьбу.
* В семействе Гончаровых из поколения в поколение передавалось предание, что Наталья Ивановна, мать Натальи Николаевны Пушкиной, признанной красавицы середины XIX века, в молодости была прекраснее своей младшей дочери, но уступала по красоте своей матери Ульрике.
Известно, что Наталья (Наталия) Ивановна Загряжская появилась на свет в результате авантюрно-романтического любовного романа (с побегом, преследованием, судебными исками и обманутыми надеждами) её родителей — русского дворянина, бригадира Ивана Александровича Загряжского и лифляндской баронессы Ульрики фон Поссе (урож. фон Липхардт), сбежавшей от своих законного мужа и трёхлетней дочери*. Так всё начиналось. А далее злосчастная история, когда она посмела перейти дорогу самой императрице.
* В родословной росписи дворян Загряжских подчёркнуто её незаконное рождение. В росписи указаны лишь две дочери И.А. Загряжского от его законного брака с А. С. Алексеевой: «Софья Ивановна, †, за генерал-майором графом Ксаверием де-Мэстром; и Екатерина Ивановна, фрейлина, р. 14 марта 1779, † девицею 18 августа 1842». Лишь в примечании сообщается: «Кроме этих 2-х дочерей, Иван Александрович имел воспитанницу Наталью Ивановну З., бывшую за Никол. Афанасьев. Гончаровым».
Её дочь, Наталья Николаевна, став в 18 лет женой Александра Сергеевича Пушкина, получила возможность переехать в Петербург и вскоре занять при дворе место, какое вполне могла занять её мать, если бы не была изгнана из столицы за мимолётную связь с кавалергардом. Получается, всё возвращается на круги своя. Один кавалергард, влюбившись в Наталью Ивановну, испортил ей жизнь и, между прочим, погиб сам. Второй, влюбившись в Наталью Николаевну, отнял жизнь у её мужа. Как говорится, круг замкнулся… Не я первый это заметил, но образ примечательный.
Уважаемые читатели, голосуйте и подписывайтесь на мой канал, чтобы не рвать логику повествования. Буду признателен за комментарии.
И читайте мои предыдущие эссе о жизни Пушкина (1—96) — самые первые, с 1 по 28, собраны в подборке «Как наше сердце своенравно!»
Нажав на выделенные ниже названия, можно прочитать пропущенное:
Эссе 81. Нет сомнений, Дантес был настоящий француз
Эссе 82. «…смущённый вид дяди Карла в течение долгого времени»
Эссе 83. «Между царём Земли русской и царём русской поэзии…»