Но забыть я долго не мог. Как забыть-то? Ложишься спать, закрываешь глаза, и видишь её лицо. Лицо, на котором ровном счётом ничего не отражалось в тот момент, когда она держала меня за окном и собиралась разжать руки.
Со временем это жуткое зрелище стало возникать в моей голове реже. Почти уже забылось, когда позвонила бабушка в истерике. Мне, пятнадцатилетнему, который десять лет пытался забыть самый страшный кошмар своего детства. После которого я несколько месяцев заживал, а потом заново учился управлять своими поломанными конечностями. Одна нога так и не стала здоровой.
- Толик, у тебя уроки закончились? – голос бабушки в динамике телефона звучал очень взволнованно.
- Нет, бабуль. Ещё физра.
- Какая физра тебе? Быстро дуй домой. Нет! – завопила вдруг она. – Я сейчас попрошу соседа, дядю Витю, он тебя на машине заберёт.
Я слегка прихрамывал, и всё надеялся, что преодолею этот недостаток. Упорно ходил на уроки физкультуры. Ходил бы и на спорт, но меня не брали. Я старался заниматься сам, дома, когда позволяло время. Врачи сказали однозначно, что моя правая нога никогда не будет ногой здорового человека. Что надо радоваться тому, что есть. После такого-то перелома!
Когда мне было пять, в моём теле было сломано много костей. Каким чудом я выжил – не знаю. Видимо, должен был выжить.
- Бабушка, что случилось?
Бабушка понизила голос и сказала:
- Её выпустили!
В горле пересохло. Ноги стали ватными. И больная, и здоровая.
- Толян, ты идёшь? – хлопнул меня по плечу Вовка, проходя мимо меня в зал. – Звонок скоро.
И поскольку я никак не отреагировал, друг притормозил и оглянулся на меня. Я постарался взять себя в руки.
- Иди, Вован. У меня тут… дело, в общем.
Моя мать выбросила меня из окна, с седьмого этажа, когда мне было пять лет. И я это запомнил. Как и её лицо, перед тем как это случилось. Мотивы матери я слышал позже в разных вариантах. Кто говорил, что у неё потекла крыша после того, как отец погиб в ДТП. Кто говорил, что мать быстро утешилась, найдя себе нового мужика, а ему не нужен был чужой ребёнок. Я пытался поговорить на эту тему с бабушкой, папиной мамой, Лидией Алексеевной. Она ухаживала за мной в больнице, а потом сразу забрала к себе и оформила опеку. Любила меня, заботилась, но о случившемся говорить категорически отказывалась. Обнимала меня, прижимала мою голову к себе и говорила:
- Всё плохое в прошлом. Не надо вспоминать. Теперь всё будет хорошо!
Я понял, что расстраиваю бабулю своими вопросами, и перестал к ней приставать. Слухи о том, как меня безуспешно пыталась убить собственная мать, доходили до меня от соседей и друзей. В частности, Вовка рассказал мне, что слышал у себя дома. Нам тогда было по восемь лет. Второй класс.
- Так был мужик-то другой, или нет? – шмыгнул носом я.
- Да чёрт его знает, Толян. Оно тебе вот тоже надо? Баба Лида такая классная. А ту змею ты забудь, как страшный сон.
- Почему змею?
- Мамка так говорит.
- А-а. Ясно.
Но забыть я долго не мог. Как забыть-то? Ложишься спать, закрываешь глаза, и видишь её лицо. Лицо, на котором ровном счётом ничего не отражалось в тот момент, когда она держала меня за окном и собиралась разжать руки.
Со временем это жуткое зрелище стало возникать в моей голове реже. Почти уже забылось, когда позвонила бабушка в истерике. Мне, пятнадцатилетнему, который десять лет пытался забыть самый страшный кошмар своего детства. После которого я несколько месяцев заживал, а потом заново учился управлять своими поломанными конечностями. Одна нога так и не стала здоровой.
- Почему отпустили? – хрипло спросил я у бабушки. – Почему? Ещё два года же?
Матери дали двенадцать лет.
- Мальчик мой… - волнуясь, сказала бабушка. – Мальчик мой, всё будет хорошо! Ты дождёшься дядю Витю?
Сосед подъехал. Я увидел его вольво через окно первого этажа, и вышел, прихрамывая. Закидывая на плечо рюкзак.
- Толечка! – услышал я истошный вопль откуда-то справа.
Ну, вот и всё. Сейчас я поверну голову и вернусь туда, в тот момент, увижу её лицо, и все мои кошмары снова оживут. Я словно потерял ориентацию в пространстве, но тут подоспел дядя Витя. Он заволок меня в машину и начал выезжать со стоянки. Уезжая, я старательно отворачивался от женщины, которая пыталась бежать за машиной и что-то кричать. Совсем недолго. Эта женщина имела ко мне самое непосредственное отношение: она родила меня. И она пыталась меня убить.
- Бабушка, я дома! – сказал я, входя.
Она выскочила в коридор и закрыла дверь на все замки. В квартире витал запах сердечных капель.
- Тебе плохо? – нахмурился я.
- Что ты-что ты, внучек. – бодро сказала бабушка. – Всё в порядке.
- А почему ты капли пила?
- Да, ну, это ерунда! Мелочи. Старческое просто.
- Ба, тебе пятьдесят пять… какое старческое? Ты сама говорила, что старость наступает значительно позже.
Мы упорно избегали разговоров о матери. Опять избегали. Никто не ломился к нам в двери, не звонил по телефону. Но к школе она приходила…
- Почему отпустили через десять лет? Дали же двенадцать. – я отложил вилку и посмотрел на бабушку.
Мы ужинали. Бабушка приготовила моё любимое: картофельное пюре и ежики из мяса с рисом.
- Толик, ешь. За столом не разговаривают.
- С каких пор?
- Что – с каких пор?
- С каких пор у нас не разговаривают за столом?
Бабушка пожала плечами.
- Она приходила в школу.
Тишина.
- Ба, ну что, мы так и будем молчать? Она ведь снова придёт.
- Я уже всё решила. Мы поедем к Ларисе в Санкт-Петербург.
Бабушка говорила о своей сестре, которая в молодости выскочила замуж, и уехала к мужу, тогда ещё в Ленинград. Кстати, я так и не понял этой глупости: зачем переименовывают города и улицы? Туда-обратно, причём.
- Тут квартиру продадим, в Питере купим. Ничего страшного, доучишься там. Ты – мальчик общительный. Найдёшь новых друзей.
- Так а если она в Питер приедет…
- Не приедет! – отрезала бабушка. – Она под надзором. На условно-досрочном. Не достанет она нас там.
- Ладно. – вздохнул я. – Поедем в Питер.
Бабушка, ожидавшая, видимо, забастовки, выдохнула с облегчением.
- И когда? Завтра-то мне надо в школу.
- Не надо! Я схожу за твоими документами. Ты тут сиди.
Вечером, когда я читал «Фантастические звери…», зазвонил мой сотовый. Номер был незнакомым. Дурное предчувствие вползло мне под футболку холодным ужом. Но я нажал на зеленую кнопочку…
- Толя, не отключайся только!
Я молчал.
- Толик… ты слышишь меня?
- Я слушаю. – как можно спокойнее ответил я.
- Нам нужно поговорить.
- Нет. Не нужно.
Как её называть? Не мамой же, в самом деле… можно было по имени, Галей. Но мне никак не хотелось её называть.
- Нужно! Ты должен меня выслушать.
Мне казалось, что я ничего ей не должен.
- Ты… ты встретишься со мной?
- Где ты взяла мой номер?
- Мент знакомый помог. Толик… давай завтра увидимся и поговорим.
- Говори так. Я слушаю. Видеться мне что-то не хочется.
Она всхлипнула.
- Ты понимаешь… тогда вдруг не стало твоего папы. Я не понимала, что творю. Вообще не понимала! Я… я только в тюрьме поняла, что натворила.
- Слушай, если тебе было так плохо, прыгала бы сама! Я при чём?
Я сказал это довольно громко. С чувством, со злостью. Тут же в дверь стукнули и на пороге появилась бабушка, перепуганная насмерть.
- Я бы и прыгнула! Прыгнула! Следом… просто, не успела.
Она говорила очень убедительно. Так говорят люди, которые хотят убедить себя. Тем, кто говорит правду, не обязательно настолько горячо заверять собеседника.
- Зачем ты врёшь? – спросил я. – Что тебе нужно от меня?
- А как мне жить, если ты не простишь меня?
Я посмотрел на побледневшую бабушку и сбросил звонок.
- Ба… а нафига нам от неё сбегать, а? Шли её лесом, да и всё. – ободряюще сказал я.
Пиликнуло сообщение. Я глянул на экран: «Я тебе писала все десять лет. Ты читал мои письма?»
- Бабуля, о чем она? Какие письма? – поднял я на неё взгляд.
Бабушка вышла из комнаты. Я пошёл за ней. Приготовился требовать ответа, почему я ничего не знал ни о каких письмах. Но бабушка молча достала стопку конвертов из серванта и сказала:
- Только не спрашивай меня, почему я не показывала тебе их.
И удалилась к себе в комнату, гордо распрямив плечи.
Письма я почему-то читал совершенно спокойно. Без страхов. Без воспоминаний об ужасе, настигшем меня, пятилетнего. Читал, и чувствовал только одно: мать сожалела не о том, что сделала. Она словно сожалела о том, что содеянное не удалось. И я остался в живых, а она теперь чувствует себя обязанной просить прощения. Что-то бестолково объяснять, и жалеть себя, такую несчастную, с которой жизнь обошлась несправедливо. Бесконечно жалеть. Не знаю, что имела в виду моя, так называемая, мать, когда писала это всё. Но я видел так: вместо того, чтобы спокойно отсиживать свой срок за совершённое преступление, мать была вынуждена вдобавок чувствовать свою вину и просить у меня прощения. А не было бы меня – и не стояло бы такой проблемы.
Несмотря на бабушкины увещевания, я встретился с Галей. И задал вопрос, который меня волновал уже давно.
- Расскажи правду. Был мужик у тебя тогда?
Она нехотя призналась мне во всём. Что мужик был, и появился он тогда, когда отец был ещё жив. Потом отца не стало, и любовник начал отдаляться от неё – не к кому было даже прислониться, как выразилась Галя.
- Отец-то хоть сам погиб? – хмыкнул я. – Или помогли?
- Что ты, Толик? Сам, конечно! Никто его не убивал. В общем… мне было плохо, одиноко. Я сделала то, что сделала. Я думала, что сначала тебя, а потом сама… и не смогла. Не успела. Там люди собрались сразу.
- Да зачем меня-то, я не понимаю?! У меня ведь бабушка была! Ну, мешал я тебе, отдала бы меня бабушке, да и всё.
Моя постаревшая мать поджала губы.
- Эта высокомерная сука меня терпеть не могла. Я бы никогда к ней не обратилась…
Я подумал о своей бабушке. Которая сутками не отходила от меня, поломанного и перепуганного. Радовалась каждому моему шагу, когда я учился ходить по новой. Покупала мне вещи, готовила самую вкусную в мире еду. И ни разу не поколебала мою нарушенную психику плаксивыми письмами от Гали. О бабушке, которая готова была продать квартиру в Москве и переехать в другой город, чтобы только увезти меня от кошмара моего детства. А кошмар этот сидел передо мной во плоти, и я только слышал «я», «мне» да «меня». Я не ошибся, она мучается не от того, что натворила. А от того, что я выжил, и сижу тут, живым упрёком.
Мы встретились в ТЦ на третьем этаже за столиком. Я наклонился вперёд через стол и отчетливо произнёс:
- Ты говоришь о моей бабушке. Она для меня – всё. А ты, если хочешь прощения, получи и распишись.
- Правда? – она удивленно посмотрела на меня.
- Правда. Только видеть я тебя больше не хочу. Не подходи ко мне. Считай, что я тогда умер. Тебе так будет легче.
Чуть прихрамывая, я пошёл прочь от этой женщины, чей поступок, - и её, и ей подобных, - мне не понять никогда и ни за что. Она ничего больше не сказала. Слава Богу.
Дома я обнял бабушку и сказал:
- Всё. Успокойся. И бежать никуда не надо.
- А если…
- А если так волнуешься – давай подадим в суд. Попросим официальный запрет. Я читал, так можно. Если тебе так будет спокойнее, то мы можем так сделать. Но я думаю, она больше не появится.
Я повернулся, чтобы уйти в комнату, и тут бабушка спросила:
- Мне кажется, или ты как будто груз какой сбросил?
- Кажется. Не было никакого груза.
Бабушка моя – умнейшая женщина. Конечно, я сбросил груз, поговорив с Галей. Самый тяжёлый груз – груз страха. Я носил его на плечах десять лет. Хватит. Мне уже не пять лет. Я почти взрослый. Я не дам в обиду ни себя, ни любимую, самую лучшую в мире, бабушку.
Заранее всех благодарю за подписку на канал и комментарии!
Подписывайтесь на мою группу вконтакте.
Навигация канала - много прозы и стихов
Реквизиты для желающих поддержать канал или поздравить автора с наступающей днюхой:
Карта сбербанка 2202 2056 7696 0161
Тинькофф 2200 7007 4722 8210