Тема костюма в историческом романе всегда включает подглавку «мужчина и костюм». Мужчина, было сказано мне читателем в одной дискуссии под моей книгой, «всегда подсознательно оценивает другого мужчину как потенциального соперника в драке — отмечает про себя физические кондиции, осознанно или нет, — а факт, что у того очи жгучие и прекрасные, он вообще не видит». Там же шло рассуждение, что не обратит внимание мужчина и на подробности костюма, что дамы, что кавалера. Ну, увидит у дамы декольте – так оно для того и предназначено, чтоб на него реагировали. А что до мужского костюма…
Поясню, почему касательно именно исторических вещей для описания логики поведения героя такой подход неверен в принципе (да он не вполне верен и для нынешних дней, но это уже другой вопрос). Дело в том, что одежда во все времена служит молчаливой выразительницей культурного кода, социальной принадлежности и половой активности носителя (назовем это так), а в Средние века это было в полный рост. Сукно или бархат дублета повествовали, простолюдин вы или дворянин. Голубой крахмал на кружевах воротника четко изобличал в женщине проститутку. Пристяжные рукава к платью женщине мог подарить разве что мужчина, претендующий на близость – как Генрих VIII своей последней жене, тогда еще леди Латимер. И мужчины в те века превосходно использовали костюм для целей именно соперничества при дворе за внимание дам – и особенно королев. Розалинда Маршалл пишет, что, ухаживая за Марией де Гиз, графы Босуэлл и Леннокс пытались перебить друг друга именно роскошью костюма (у меня не так, потому что Босуэлл в тот момент карьеры нищ, как церковная мышь, но об этом ниже). В вышитом ночном чепце и сорочке на портрете позировали только самые высокородные – к примеру, Генри Фицрой, внебрачный сын Генриха VIII. Прибавим к этому язык цветов, символов, аллегорий, проявляющийся в украшениях, вышивке, цвете платья – рассмотрите повнимательней платья Елизаветы Тюдор на портретах, там целые поэмы зашифрованы. Для мужчин не только не считалось зазорным замечать детали, но того, кто бы эти детали не заметил и не прочитал, посчитали бы тупицей.
Невозможно писать о придворных играх Средневековья и начала Нового времени и упустить этот момент. Невозможно не пытаться отразить этот способ мысли. Но это и сложно сделать без длинных, нудных пояснений, что, почему, как было надето не так, почему ржали бы современники, почему дама была бы приведена в смущение костюмом красавца. Однако немного наблюдательности – и опять-таки – портреты, материальные артефакты, музейные экспонаты – могут помочь. Неплохо бы также отражать не только вопросы моды конкретной страны, но и то, как те моды различались по странам Европы – это хороший способ сделать очевидной разницу в мировоззрении персонажей.
В «Грубом сватовстве», это третий том «Белокурого», я с огромным удовольствием отбивала именно через одежду и манеру поведения несоответствие взглядов на жизнь (и воздействия на эмоции королевы-матери) двух соперников за руку вдовы: Патрика Хепберна, графа Босуэлла, и Мэтью Стюарта, графа Леннокса. Последний большую часть жизни провел во Франции, куда был вынужден бежать после гибели отца в битве при Линлитгоу-бридж, и в романе является отражением типичного французского кавалера, очень искушенного в модах и придворной игре в салочки с заранее предсказуемым результатом. Вот только противник его тоже знает, что делает. И декларирует свое «дамы, я ваш, становитесь в очередь» именно костюмом и весьма умело. И Леннокс это видит, бесится, но сделать ничего не может.
Граф Леннокс с трудом понимал, в чем дело. Чем нежней он предлагал Ее величеству королеве-матери свою руку, тем более преуспевал его женатый соперник! И в чем? В том, что никак нельзя было назвать честной игрой! Леннокс был обозлен на Босуэлла с тех пор, как чертов рейдер украл у него право привезти королеве в Линлитгоу добрые вести – пока Мэтью Стюарт участвовал в выборах лордов-охранителей, куда его, впрочем, и не взяли. Босуэлл раздражал Леннокса чрезвычайно, причем, тем липким подозрением, нутряной тревогой, причин которым Мэтью Стюарт рассудком не находил. И потому, страшась доискиваться в глубине души причин внутренних, граф Леннокс бесился от внешних. Соперничество его с Босуэллом принимало все более забавную форму. Леннокс предложит, дабы ознаменовать торжество королевы-матери в Стерлинге, устроить рыцарский турнир в ее честь – Босуэлл на глазах у всего двора демонстративно перевернет пустой спорран со словами, что деньги теперь нужней на солдат для королевы-матери, а не на цветочные гирлянды для триумфальных арок. Леннокс придумает развлечь даму сердца стрельбой из лука по мишеням, изображающим пороки общества – Босуэлл, в ответ на приглашение к галантному соревнованию, приз в коем улыбка королевы, возьмет у кого-то из своих оборванцев «щеколду» да поинтересуется, приходилось ли Мэтью Стюарту стрелять не по изображениям пороков, а по их носителям… и искусно выполненную черненую фигуру Гордыни, за которую немало заплачено придворному мастеру маскарадов, разнесет в щепки точно выпущенный с одной руки арбалетный «болт». Леннокс разоденет роту французских гвардейцев в черное с серебром, в цвета королевы, а Босуэлл, все дни пребывавший в темно-зеленом, возьмет и на другой день появится при дворе в черном, также шитом серебром бархате, и один, со своей светлой гривой и нарочитой скромностью в костюме, затмит роту целиком, словно то его ливрейные слуги, не Мэтью Стюарта, словно сам он королевы-матери нижайший слуга... И так во всем! Но скромность костюма Босуэлла притворна и в цвете, и особенно – в покрое, в чем Мэтью Стюарт, кавалер, во французских модах подлинно просвещенный, весьма разборчив. И варварские, устарелые особенности фасона, принятые в Шотландии, возмущали его несказанно… особенно, когда приходилось наблюдать их на мужчине, окруженном цветником красивейших придворных дам, окутанном обожанием – в ущерб собственно Ленноксу.– В Париже это уж лет десять, как отошло в прошлое, – указывал он Сазерленду, – носить дублет вот так, расстегнутым почти до середины груди, чтоб все могли видеть тонко вышитое исподнее… это совершенно дурной тон, это пошло, да и выглядит развратно! Разве приличный мужчина станет щеголять перед дамами голой шеей?Сазерленд весело переглянулся с Хантли, но огромным усилием воли промолчал.– И баска… баска к колету не пришнуровывается уже давно! Все носят цельнокроеные, только самые низкие голодранцы, на пороки свои издержавшиеся вконец, довольствуются пристяжными басками!– Подумать только! – произнес Джордж Гордон, глубокомысленно покачивая головой, упорно разглядывая голые колени графа Аргайла.– Нет, только посмотрите на него... – произнес Мэтью Стюарт с нескрываемым отвращением. – Он носит свой гульфик, как... как иные носят боевой штандарт! Это омерзительно!– Имеет право! – буркнул себе под нос Аргайл. – Леннокс, если уж завидуете, излагайте это более изящно.Однако не так-то просто было сбить графа Леннокса с темы:– И он совершенно возмутительного размера и формы! Не находите?– Не нахожу! – молвил Аргайл с раздражающим спокойствием. – У нас, Леннокс, штанов не носят, нам и не давит – настолько, чтоб со вниманием рассматривать клятые стручки лоулендеров. Мода дурацкая, согласен, однако, – и Аргайл показал резцы в одном из своих волчьих оскалов, – тут дело в том, чем гульфик набит, стеганой шерстью или... Спросите мнения у леди Гордон, Леннокс, о возмутительном костюме Босуэлла... или у одной из своих сестер.В одно мгновенье Мэтью Стюарт стал красным, как вареный рак:– Что... что вы сказали?– Я сказал, – так же хладнокровно отвечал Аргайл, – что дамы уверенней судят о пристойности размеров мужского гульфика, дорогой мой.
"Белокурый. Грубое сватовство" на Ридеро
"Белокурый. Грубое сватовство" на Литмаркет
#исторический роман #что почитать #писательство #писательское мастерство #мода