В откровенной беседе с Борменталем профессор Преображенский скажет: «Сейчас Шариков проявляет уже только остатки собачьего, и поймите, что коты - это лучшее из всего, что он делает. Сообразите, что весь ужас в том, что у него уж не собачье, а именно человеческое сердце. И самое паршивое из всех, которые существуют в природе!»
В одном из по-настоящему адекватных комментариев был задан вопрос: «А чего, собственно, светило науки и его ученик ждали от этого опыта? Если изначально взяли дворнягу обыкновенную и обыкновенного же прохвоста, проходимца, пьяницу и вора?.. Разве нельзя было предвидеть последствий?»
На него уже ответили, что «материал» был взят «в морге, куда свозили невостребованные тела людей, у которых не было родственников и которых хоронили потом за государственный счёт. По-вашему, надо было дождаться, пока зарежут приват-доцента? Вероятность, конечно, была, но сколько пришлось бы ждать? Шарик бы сдох от старости». Трудно с чем-то спорить. Можно только добавить.
Мне думается, что и современные хирурги-трансплантологи меньше всего задумываются над моральными качествами своих «доноров». Очевидно, тем более это было характерно для времени создания повести.
Я вспоминаю многим, наверное, с детства знакомый роман А.Р.Беляева «Голова профессора Доуэля» (первый вариант его был, кстати, написан в том же 1925 году, что и «Собачье сердце») и то, как в нём профессор Керн (личность, разумеется, мерзкая, но всё же учёный) разыскивал нужные ему тела погибших: для него «ночная красавица» Брике и замечательная певица Анжелика Гай стоят на одной ступени…
А кроме того, в пылу споров мы забываем самое главное: профессор вовсе не собирался ставить опыт по «очеловечиванию» собаки или какого-нибудь другого животного и сам был поражён, увидев результаты своего эксперимент. Для чего была проведена операция? В «Истории болезни» всё указано очень чётко: «Показание к операции: постановка опыта Преображенского с комбинированной пересадкой гипофиза и яичек для выяснения вопроса о приживаемости гипофиза, а в дальнейшем и о его влиянии на омоложение организма у людей». Не будем вникать в тонкости и задавать вопросы, почему и для чего пересаживались именно эти органы.
В самом конце повести он скажет: «Наука ещё не знает способов обращать зверей в людей. Вот я попробовал, да только неудачно, как видите. Поговорил и начал обращаться в первобытное состояние. Атавизм». Единственный раз скажет, что «попробовал», да и то, думаю, просто потому, что не было смысла читать пришедшим к нему представителям власти лекцию на тему о том, какой опыт ставился. А Борменталю, способному всё понять, он объяснит: «Я хотел проделать маленький опыт, после того, как два года тому назад впервые получил из гипофиза вытяжку полового гормона».
А поскольку ни профессор Преображенский, ни доктор Борменталь не собирались выращивать «гомункула» и не предполагали, что в результате их опытов появится человекообразное существо, они и не слишком интересовались уровнем развития «донора» - и это совершенно естественно. Скорее всего, если бы профессор мог предположить, что получится, он иначе подошёл бы к «отбору материала». Запишет же Борменталь: «Старик, не отрываясь, сидит над климовской болезнью. Не понимаю в чём дело. Бурчал что-то насчет того, что вот не догадался осмотреть в патологоанатомическом весь труп Чугункина. В чем дело - не понимаю. Не все ли равно чей гипофиз?»
Более того, заботясь «об улучшении человеческой породы», профессор вовсе не собирался «фабриковать» гениев: «Можно привить гипофиз Спинозы или еще какого-нибудь такого лешего и соорудить из собаки чрезвычайно высокостоящего. Но на какого дьявола? - Спрашивается. Объясните мне, пожалуйста, зачем нужно искусственно фабриковать Спиноз, когда любая баба может его родить когда угодно. Ведь родила же в Холмогорах мадам Ломоносова этого своего знаменитого. Доктор, человечество само заботится об этом и в эволюционном порядке каждый год упорно, выделяя из массы всякой мрази, создает десятками выдающихся гениев, украшающих земной шар».
Кроме того, профессор вовсе не хочет напрасно губить живые существа. Он гневно оборвёт Борменталя, заговорившего о «мозге Спинозы»: «Да! Если только злосчастная собака не помрет у меня под ножом, а вы видели - какого сорта эта операция. Одним словом, я, Филипп Преображенский, ничего труднее не делал в своей жизни».
И ещё одно, очень важное замечание: профессор делает свои открытия не ради славы. «Физиологи будут в восторге. Москва беснуется...» - скажет он. Реакция учёных выражена в восторженной записи Борменталя: «Изумительный опыт проф. Преображенского раскрыл одну из тайн человеческого мозга. Отныне загадочная функция гипофиза - мозгового придатка - разъяснена. Он определяет человеческий облик. Его гормоны можно назвать важнейшими в организме - гормонами облика. Новая область открывается в науке: безо всякой реторты Фауста создан гомункул. Скальпель хирурга вызвал к жизни новую человеческую единицу. Проф. Преображенский вы – творец». Но если доктор видит здесь «дивное подтверждение эволюционной теории», то профессор сразу начинает догадываться о сущности получившегося существа. «Когда я ему рассказал о своих гипотезах и о надежде развить Шарика в очень высокую психическую личность, он хмыкнул и ответил: "Вы думаете?" Тон его зловещий».
Кто-то из комментаторов выдвигает очередное обвинение профессору: «Он убил человека, потому только что тот видите ли доставлял ему лишние хлопоты».
Наверное, тут усомнишься, знаком ли комментатор с произведением, о котором пишет, причём не только с булгаковской повестью, но и с экранизацией её, на которую я не очень люблю ссылаться (как-нибудь всё же соберусь и напишу о ней подробнее), если пишет о боязни «лишних хлопот». Я, например, ещё поражаюсь долготерпению профессора. Наверное, автор комментария забыл, что претензии Шарикова растут как на дрожжах.
Первоначально профессор хочет просто отселить его: «Сегодня я помещу в газетах объявление и, поверьте, я вам найду комнату». В ответ слышит: «Ну да, такой я дурак, чтобы я съехал отсюда», - и предъявление бумажек: «Вот. Член жилищного товарищества, и площадь мне полагается определенно в квартире номер пять у ответственного съёмщика Преображенского в шестнадцать квадратных аршин».
Но и дальше выразительнейший диалог:
«- Имейте в виду, Шариков... господин, что я, если вы позволите себе ещё одну наглую выходку, я лишу вас обеда и вообще питания в моем доме. Шестнадцать аршин - это прелестно, но ведь я вас не обязан кормить по этой лягушечьей бумаге!
Тут Шариков испугался и приоткрыл рот.
- Я без пропитания оставаться не могу, - забормотал он, - где же я буду харчеваться?
- Тогда ведите себя прилично! - в один голос заявили оба эскулапа».
И ведь не лишают его питания и даже заботятся о нём! «Шариков значительно притих и в тот день не причинил никакого вреда никому, за исключением самого себя: пользуясь небольшой отлучкой Борменталя, он завладел его бритвой и распорол себе скулы так, что Филипп Филиппович и доктор Борменталь накладывали ему на порез швы, отчего Шариков долго выл, заливаясь слезами».
Ещё более нагло поведёт он себя, приведя в дом «невесту»: «Я с ней расписываюсь, это - наша машинистка, жить со мной будет. Борменталя надо будет выселить из приёмной. У него своя квартира есть». Но ведь и это фактически сойдёт ему с рук (или лап?)!
И только после доноса на фактически кормильца «преступление созрело и упало, как камень, как это обычно и бывает». Да и то, поначалу профессор просто изгоняет его: «Сейчас заберите вещи: брюки, пальто, всё, что вам нужно, - и вон из квартиры!» И только после его сначала угроз («Да что такое в самом деле! Что, я управы, что ли, не найду на вас? Я на шестнадцати аршинах здесь сижу и буду сидеть»), а затем и действий («Он поднял левую руку и показал Филиппу Филипповичу обкусанный с нестерпимым кошачьим запахом - шиш. А затем правой рукой по адресу опасного Борменталя из кармана вынул револьвер») профессор решается…
Мне кажется, что тот, кто называет подобное поведение Шарикова доставлением «лишних хлопот» уподобляется другому комментатору, заявившему о профессоре: «Зато по матушке изъясняется так уверенно, что даже Шариков ему в упрек такое словотворчество поставил», - правда, не сумевшему указать, где он такое вычитал…
Я думаю, что подобная терпимость профессора связана именно с тем, что Шариков – его создание и сам он чувствует и признаёт свою вину в произошедшем.
Но – «что выросло, то выросло». И в следующий раз ещё поговорим о том, что именно выросло.
В статье использованы иллюстрации А.З.Иткина
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Навигатор по всему каналу здесь
Путеводитель по статьям о Булгакове здесь