Только стали засыпать, как забеспокоился Пафнутий, вздыбил шерсть, замяукал глухо и страшно. За калиткой раздался знакомый топот и конское ржание, а затем глухой смех. Заметались по двору неясные тени, липкий ужас сковал движения. Кот страшно завыл, хрипло, низко, как собака, забился в угол...
Костя и Ира Потаповы были городскими жителями в каком-нибудь пятом, не меньше, поколении. Никто из их предков никогда не жил не то, что в деревне, но даже в каком-нибудь ближнем пригороде. Также и они, обитали в городе-миллионнике, в обычных городских квартирах, а максимум земли и произрастающих на ней растений видели только в парке на клумбах.
Оба закончили университет, он – по технологии обработки металлов, она – по неорганической химии. Тоже всё такое – технологическое, городское, мегаполисное. Нашли друг друга на какой-то студенческой вечеринке, и сразу поняли, что это не просто так, это – судьба. Повстречались пару месяцев, познакомились с родителями друг друга. Те также были до мозга костей горожанами, также занимались чисто городской работой на большом градообразующем комбинате, выбор детей одобрили, сыграли спокойную, добропорядочную, приличную свадьбу. Совместными усилиями организовали им небольшую квартирку, и благословили на «жить-поживать и добра наживать».
Жить-поживать у молодых получалось неплохо, и даже добро наживалось успешно. Но постепенно обрисовалась одна очень неприятная проблема: Ира никак не могла забеременеть. Сначала не обращали на это внимания – ну, мало ли, дни неблагоприятные были, или ещё что-то. Потом стали высчитывать дни, делать всё целенаправленно, применяя разные способы и упражнения, рекомендуемые для лучшего зачатия. Тщетно!
Решили обследоваться, записались в хорошую платную клинику, прошли все осмотры, сдали всевозможные анализы. Вердикт врачей был единодушен: оба здоровы, никаких препятствий для зачатия нет. Это было неудивительно – серьёзными болезнями никто из них не болел, бурного прошлого с ошибками молодости у обоих не было, ни о каких абортах у Иры речи не было – Костик был её первым мужчиной.
На недоумённый вопрос «Почему?» доктора пожимали плечами, предлагали пройти какие-то обследования заграницей, но это было слишком дорого и хлопотно. Решили жить так, как оно есть. Не отчаялись, не стали обвинять друг друга, ссориться. Костик как выпивал по выходным бутылочку-другую пива, так и не увеличил дозу, не стал топить горе в вине. Они любили друг друга спокойной, тихой любовью без мексиканских страстей и всплесков эмоций, и не давали несчастью сломать их налаженный быт. Завели рыжего, толстого кота Пафнутия, которого ласкали и ублажали вместо ребёнка.
Соседка, тётя Марина, которая регулярно посещала Православную Церковь, говорила, что ничего страшного нет, такая вот воля Божья. Это не за грехи, не в наказание, а просто – их время ещё не пришло, надо потерпеть и не роптать. А они и не роптали, продолжали жить тихой, спокойной жизнью.
Также тихо и скромно справили хрустальную свадьбу – 15 лет, а на следующий день Костя, смущаясь, заявил:
– Слушай, мать, я вот подумал… ты же давно дачку хотела, за городом? Может, и правда, купим такую дачку? Будем на выходные приезжать, летом. А то, поднапряжёмся, и поближе найдём, чтоб на работу ездить, а?
– Конечно, давай, – обрадовалась Ира, – я уж сколько раз тебе говорила, а ты всё отнекивался. Деньги-то у нас есть, узнай только, где что почём, я как-то с интернетом не дружу.
Действительно, деньги у них были: зарабатывали неплохо, а на двоих трат особых не было: еда, одежда, коммуналка. Без деток, какие особые траты.
На том они и порешили. Костя принялся подыскивать варианты, а Ирина – готовиться к загородной жизни. В конце концов, после не очень долгих поисков, нашли неплохой вариант: не так, чтобы совсем близко, но зато по линии электрички – можно будет и в будни с дачи ездить на работу. Дом запущенный, но ещё довольно крепкий. Участок небольшой, но они и не собирались разводить чудо-огород – так, для себя: цветочки, немного картошки, огурчиков, помидорчиков, петрушки-укропа, чтоб кушать на даче.
Деревня не сильно обжитая, в основном старики, но они же не насовсем там решили поселиться, а так, загородное имение – отдохнуть на свежем воздухе, очистить лёгкие от городского смога.
Хозяйка умерла лет десять назад, дети вступили в наследство, но наезжали периодически, больше тяготясь своим «имением», чем получая от него пользу. Поэтому и цену не заламывали, так что обе стороны не затягивая, ударили по рукам.
Сразу после подписания и регистрации документов на дом, Потаповы стали приводить его в порядок. За небольшую плату наняли нескольких местных алкашей, которые расчистили участок и выгребли из дома весь мусор. Дальше управлялись сами: дом отмыли, подкрасили, подштукатурили, подлатали. Капремонт решили пока не делать – спать в домике можно, за осень и зиму подкопят деньжат и весной займутся ремонтом.
А пока Костя осуществил свою давнюю мечту: отстроил баню-парилку и бассейн рядом с ней, на что ушли все остатки отложенных денег.
Приезжали в выходные, работали в доме и на огороде, питались деревенским молоком, творогом и сметаной, которые покупали у местных. Привозили с собой кота Пафнутия, который сначала дичился, но потом освоился, и с удовольствием обследовал участок, не заходя, однако, на чужие дворы, справедливо опасаясь местных котов, имеющих перед ним, диванным увальнем, большое преимущество в драке. Весьма уважал домашнюю сметанку и сладкий послеобеденный сон на прохладной веранде.
Всё чаще оставались ночевать и в будни, уезжая ранней электричкой в город. Но чем быстрее двигался к концу ремонт, и чем дольше они жили на своей даче, тем чаще стали происходить у них странные и даже тревожные события. То вдруг вечером на дороге за калиткой раздастся какой-то шум, послышится конское ржание и даже топот копыт. Откуда бы? Никаких лошадей в деревне давно никто не держал, только машины, мотоциклы да мопеды. То вдруг накатит волна какого-то липкого страха, даст ледяным холодом по хребту. То под утро, когда самая тьма и петухи молчат по своим курятникам, послышатся шаги вокруг дома.
Пафнутий всегда реагировал тревожно – мяукал каким-то не своим голосом, дыбил шерсть на спине, забивался в угол. И что ещё заметили – всегда это происходило, когда Ирина была в доме, одна или с Костей. Если он оставался один, а она уезжала в город, никогда никаких тревожных явлений не происходило. Решили, что Ира в доме одна оставаться не будет, мало ли что, забобоны, не забобоны, а реально жутко.
Оба они были крещёные, но крестов не носили, икон в доме не держали, молитв не знали. Будучи в городе, Ира зашла после работы в храм, купила и поставила свечи, помолилась, как смогла. Решилась даже поговорить со священником.
Батюшка выслушал внимательно, ласково попенял, что в церковь не ходят, крестики не носят. Велел купить крестики для себя и для мужа, можно самые простые, недорогие, на верёвочках. Надеть их на себя и не снимать. Повесить в доме иконы, покропить святой водой. А потом непременно обвенчаться с мужем, причаститься, дал какую-то брошюрку. Ей очень понравилось, что её не ругали, ничего не навязывали, и денег не требовали. Когда она хотела вручить батюшке какие-то купюры, тот улыбнулся, и показал на ящичек для пожертвований.
Ирина привезла иконы на дачу, велела крестики надеть, иконы повесить, неумело побрызгала святой водичкой из бутылочки, даже прочитала из книжки какую-то молитву на непонятном церковнославянском языке. К их общему удивлению и облегчению, странные события если и не прекратились полностью, то стали значительно слабее и реже. Иногда только они слышали за калиткой какое-то злобное ржание, и топот копыт, но ни во дворе, ни в доме ничего не происходило.
Постепенно Потаповы почти забыли про это, тем более, близилось торжество по случаю окончания малого ремонта в доме и пуска в эксплуатацию парилки с бассейном. Костя заранее наготовил дров, высушил их, поколол на поленья, сложил под навесом аккуратной поленницей. Стол решили накрыть во дворе, с тем расчётом, чтоб могли заходить соседи, выпивать рюмочку-другую, съесть свежеприготовленного шашлыка, поздравить с окончанием строительства. Из основных гостей были приглашены семейные пары из друзей мужа и приятельниц жены.
Накануне праздника легли спать пораньше, чтобы завтра успеть всё приготовить до приезда гостей. Только стали засыпать, как забеспокоился Пафнутий, вздыбил шерсть, замяукал глухо и страшно. За калиткой раздался знакомый топот и конское ржание, а затем глухой смех. Заметались по двору неясные тени, липкий ужас сковал движения. Кот страшно завыл, хрипло, низко, как собака, забился в угол. Ирина вспомнила, что последнее время практически перестала окроплять углы святой водой, да и крестик куда-то запрятала после мытья. С трудом дотянулась до книжечки, стала срывающимся голосом читать подряд молитвы, не понимая их смысла, и не стараясь понять.
Во дворе послышался вой и смутно различаемые ругательства, затем грохот рассыпаемой поленницы и злорадный хохот. Вскоре прозвучало конское ржание, топот копыт, и всё стихло. Бедный Пафнутий дрожал, и не хотел выходить из своего угла. Ира вытащила кота, взяла на руки, прижала к себе. Рыжий всхлипнул и спрятался на хозяйкиной груди, то ли спасаясь от пережитого страха, то ли спасая хозяйку. Костя хотел выйти во двор, посмотреть, что происходит, но она потребовала сначала надеть крестик и окропить всё вокруг святой водой. Кот немного успокоился, и она подошла к окну.
Вокруг было тихо, калитка нараспашку, и вся поленница рассыпана возле навеса. А посреди двора лежало одно полено – толстое, крепкое, с одного конца сужающееся в удобную ручку, вроде дубинки. Костя отложил его в сторону – решил держать при себе как оружие. Конечно, против нечисти дубина ни к чему, но с ней он чувствовал себя как-то защищённей.
Возле калитки послышался кашель и засветился огонёк сигареты.
– Эй, сосед, – раздался голос, – не спишь что ли?
– Какой уж там сон! – Костя узнал соседа Николая, выпивоху и лентяя, своего ровесника, но до сих пор холостого. При этом Коля был добродушен, готов помочь, если надо, а выпив лишнего, не буянил, не лез в драку, а просто садился у себя во дворе на лавку, и пел тягучие, печальные песни. Жил с матерью – шумной, голосистой бабой Зиной, впрочем, также довольно безобидной. – Вон, какие страсти-мордасти творятся. Раньше только звуками пугал, теперь вот, поленницу развалил дочиста…
– Это Верхово́й, – вздохнул Коля, – давненько его не было…
– Какой-такой Верховой? – удивился Костя.
– Да был тут такой… – нехотя вздохнул сосед. – Давно ещё, после войны сразу. Я-то сам не застал его, мне рассказывали…
– Так и ты мне расскажи, Коля! А ну, погодь, я сейчас! – Костя метнулся в дом, взял из завтрашнего запаса бутылку водки, пару рюмок, какой-то колбасы, хлеба.
– Ты давай-ка спать ложись, всё уже кончилось. Бери Фуньку с собой, он тебе помурчит. А мне тут Коля кой-чего расскажет про эти дела! – Он перехватил её взгляд, брошенный на бутылку, успокаивающе кивнул. – Ты не переживай, я много не буду, просто стресс надо снять.
Когда вышел во двор, Николая не увидел. Ругнулся про себя: очень было интересно узнать про Верхового, да и выпить рюмку-другую хотелось, но в одиночку же не будешь! Отворилась калитка, зашёл Коля, прижимая к груди несколько помидор и огурцов, щепотку соли в бумажке.
– Вот, – удовлетворённо просипел он, – так и понял, что ты за пузырём, так я по-быстрому решил закуси на огороде у мамани надёргать!
Они расположились за маленьким столиком во дворе возле разрушенной поленницы, выпили по первой, затем по второй, и Коля начал свой рассказ.
– Как рассказывают, Верховой появился в нашей деревне ещё до войны. Женился на местной девице и стал с ней жить у её родителей, примаком, значит. Но сразу объявил, что будет строить дом, хороший, добротный, куда потом с женой и детьми будущими переедет. Устроился в колхоз конюхом, лошадей знал и понимал. Было в нём, говорят, что-то цыганское, высокий, чёрный, кучерявый. А в конюшне имелся жеребец один, по кличке Ворон. Такой же чёрный, сердитый, нелюдимый. Никто к нему подойти не мог, хотели даже на колбасу сдать. Вот они друг друга-то и нашли! Как он первый раз промчался по селу на этом Вороне, так люди в стороны отлетали, многие крестились даже тайком.
Николай сделал знак наполнить рюмки. Они чокнулись, выпили, и он продолжил.
– С тех пор его так и не видели пешим, разве что в хате и на дворе изредка. Всё на своём Вороне гонял, да зубы скалил – не то улыбался, не то грозил. Имя даже позабыли. Сначала звали Всадником, Кавалеристом, а потом перешли на Верхового, да так это имя и закрепилось. Вроде как всадники да кавалеристы – люди служивые, понятные, не злобные без толку. А этот… Верховой, да и всё…
Но дом он отстроил, как обещал. На отшибе, у болота, вдали от всех. Строили какие-то тоже чёрные, бородатые, неизвестно откуда взявшиеся, хотя председатель документы у них проверил, в то время беспаспортных нельзя было привечать, опасное дело. В общем, дом построили, но обжить его не успели – война! Верховой вместе с Вороном сразу из деревни пропали, говорят, на фронт подались, в кавалерию. Но точно никто ничего не знал, спрашивали у жены, она отмалчивалась, говорила, что писем от мужа не получала. Да и Нинка-почтальонка подтвердила, уж она-то всё знала, кто кому пишет.
А в сорок четвёртом, когда наши уже пошли Европу освобождать, явились они в деревню также парочкой, вместе с Вороном. Опять Верховой конюхом устроился, на все вопросы скалился и не отвечал. Председатель только пробурчал, что с документами у Верхового всё в порядке, вроде он всю войну провоевал в партизанском отряде. Ни наград, ни ранений не имеет, но перед законом чист. Почему же в армию не пошёл, в кавалерию? Недоумевали деревенские. «А шут его знает» – злобно плюнул председатель, и в дальнейшие разговоры не вступал.
Жена Верхового, тихая, неприметная Людмила была уже беременной, когда муж уехал, и сейчас мальцу исполнилось уже четыре. Пацан был весь в маму, только нос отцовский, да кучери, хоть и белобрысые. Отца боялся, да и лошадей не любил, поэтому и Верховой относился к нему презрительно. Стал он дом достраивать да обихаживать, но жаден оказался до чрезвычайности. Каждую копейку считал, жену с сыном впроголодь держал. Уж как она исхитрилась, но отправила она мальца в Суворовское училище, подальше от тирана отца. Тот сначала взъерепенился, но она смогла его убедить, что это к лучшему, парень на полном государственном обеспечении, ни копейки тратить на него не нужно.
А Верховой чем дальше, тем зверел всё больше. Носился по деревне, высматривал где что плохо лежит, тащил всё в дом. Говорил, отстрою дворец, будешь у меня как королевна, в шелках да парче ходить. И гоготал при этом жутко. А когда дом закончил, заявил, что нечего жировать, нужно хозяйство расширять, ещё корову выписывать, поросят выкармливать.
Тут-то жена первый раз и посмела ему возразить, что хочет просто жить, а не горбатиться на личном хозяйстве, в старуху обращаться, и посулила в город сбежать. Вот тогда-то и озверел Верховой на полную катушку. Забил жену до смерти, прямо в хате, вскочил на своего Ворона и был таков. С тех пор никто его не видел, только говорили, что со стороны Гнилого болота слышали лошадиное ржание и предсмертные крики.
Так постепенно стали все о нём забывать, да вот какая напасть. У нас-то в деревне все девки да бабы темноволосые, а жена его светленькой была. Так вот, как поселялась у нас такая, обязательно и Верховой начинал являться. Тоже так – конь ржал, хохот раздавался, по двору шаги. Изводил он беленьких, как мог изводил, хоть сам по призрачному своему естеству убить не мог, но делал всё для этого. Одну девчонку парень её убил, жених. Приревновал на ровном месте, да сдуру в лоб ей засадил. Она, бедняга, наземь уже мёртвой упала. Другую муж извёл вечными придирками, она от него побежала, да прямо в болото и угодила. А он удавился, и дети сиротами остались. Это ещё в пятидесятых было, потом уже, лет через десять местный один женился на такой вот беленькой. Чуть не угробил её тоже, да успели они в город сбежать.
– Так что же вы меня-то сразу не предупредили? У меня же Ириша блондинка! Я бы не покупал тут ничего!
– Ну, ты дальше послушай. После этого, знаешь, как отрезало. Ещё несколько раз у нас блондинки появлялись, но никто их не беспокоил. Больше пятидесяти лет прошло, все уже и думать забыли про Верхового, а с тобой вон какая беда. Почему так произошло, и не знаю даже. В общем, держись, брат, что я могу сказать…
Константин посидел ещё немного, и пошёл в дом досыпать.
***
На следующее утро он, хоть выпил не так много, чувствовал себя препаршиво. Болела голова, всё вокруг раздражало. Даже любимая жена, которая как-то мелко, по-бабьи суетилась, бегала по дому, причитая, что ничего не успевает. Даже обожаемый Фуня-Пафнутий, вполне пришедший в себя и путающийся под ногами. Костя вышел во двор, стал приводить в порядок поленницу, ставить мангалы. Подготовил всё, чтобы потом не искать нужного, попробовал водичку в бассейне – надо будет немного подогреть потом.
– Костенька, звонили Оля с Владиком, они задержатся немного, – подбежала Ира.
– Никого ждать не будем, – зло поморщился Костя. Он уже несколько раз приложился к спрятанной за поленницей бутылке, но лучше не стало, наоборот, под ложечкой пульсировал противный холодный ком.
Стали съезжаться гости. Константин водил их по участку, хвастался новой баней, бассейном, но чувства радости, как раньше, не испытывал. Только уселись за стол, как подъехали грозившие опоздать Оля с Владиком. Он категорически оказался вести их на экскурсию, зло буркнув:
– Давайте за стол, выпьем, поедим, потом всё покажу.
Выпили, закусили, завязалась весёлая беседа. Костя вставал, подходил к мангалу, шевелил дрова – скоро надо ставить шампуры с мясом. Сел за стол, положил салата, и вдруг швырнул свою тарелку на землю, заорав на жену:
– Опять ты пересолила, косорукая, сколько же можно говорить! – и уже не скрываясь, налил полстакана водки, выпил. За столом нависла тягостная пауза. Все друг друга хорошо знали, и никто никогда не видел в семье Потаповых подобных сцен.
– Ну, чё замолчали? – сердито посмотрел он на гостей. – Не обращайте внимания, ешьте, пейте, скоро шашлык будет.
Он подошёл к мангалу, пошевелил догорающие угли, стал раскладывать шампуры.
– Костенька, угли ж ещё не потухли, сгорит мясо, – робко подала голос Ира.
– Тебя забыл спросить, – еле сдерживая себя пробормотал Костя, и всё же, сорвался на крик: – не лезь своим бабским умишком в мужские дела!
Застолье повисло. Никому уже не хотелось ни шашлыка, ни прочих разносолов. Костю развезло, он пытался что-то напевать, выпил ещё водки. От мангалов потянуло пригоревшим мясом – на открытом огне оно стало обугливаться.
– Костенька, ну я же говорила, – всплеснула руками Ира, – теперь мясо сгорело!
Глава семьи повернулся к жене, и всем стало страшно. Его глаза стали белые, пустые, страшные.
– Ах, ты сука! Мясо сожгла, и на меня бочку катишь? Убью заразу! – сорвался он на фальцет.
Ира в страхе стала медленно отступать, а Костя шёл на неё, сжав кулаки. Споткнулся о полено, которое ночью положил рядом для самообороны, поднял его, радостно засмеялся, удобно прихватив его за импровизированную ручку, поднял над головой и ринулся на замершую от страха жену. Страшно представить, чем могло всё закончиться, но вовремя среагировал тот самый Влад, который опоздал. Он подскочил к Косте, и с короткого размаха вырубил его прямым в челюсть.
За калиткой послышалось конское ржание и злобная ругань. Дико взвыл Пафнутий, рыжей молнией метнувшийся к противоположному от калитки забору, а от соседей спешили к дому баба Зина с иконой и Николай с трёхлитровой банкой святой воды. Ира билась на траве в истерике, её успокаивали женщины, а мужики с руганью тащили обмякшее тело хозяина дома, окунали его в бассейн, пару раз даже с головой. Вскоре глаза его стали осмысленными, на него вылили полбанки святой воды, вытащили на траву. Он сидел, растерянно хлопая глазами, глядя на рыдающую жену, и недоумённо спрашивая, что здесь произошло.
***
Иру увезли к себе Оля с Владиком, Константина другая пара. Держали его у себя дома взаперти, хотели даже связать. Соседи в двух словах рассказали им о Верховом, просили не сильно гневаться на Константина. Тот смирно сидел в своём заточении, ничего не ел, только плакал и умолял привести его к Ире, чтобы вымолить у неё прощение. В конце концов, его осторожно показали знакомому психиатру, тот не нашёл никаких отклонений, и высказал мнение что такое поведение могло быть вызвано алкоголем, наложенным на сильный стресс.
Постепенно отношения стали приходить в норму, Костя не прикасался к спиртному и вёл себя адекватно. К сожалению, пропал их любимец Пафнутий, сбежавший тогда с участка. Они решили, что в эту деревню возвращаться не будут, позвонили Николаю, попросили привезти им некоторые вещи.
– А с домом что делать? – удивился Коля.
– Что хочешь, то и делай, мы сюда больше ни ногой!
Через неделю приехал Николай, привёз их вещи, и картонную коробку, из которой слышалось царапанье и глухой мяв. Костя буквально сорвал крышку, и оттуда стрелой вылетел… Пафнутий, грязный, худой, с безумными глазами. Он кинулся к хозяевам, орал от радости, тёрся и бодал лбом, а они вырывали его друг у друга, чтобы прижать к себе и зацеловать.
– Только вчера пришёл! Мы с маманей его до утра у себя закрыли, чтоб не сбежал, вот и привезли.
В общем, всё закончилось благополучно. Как оказалось, Николай также ушёл в полную завязку, взялся за ум, и по слухам, собирается жениться. Они с бабой Зиной ухаживают за их домом и огородом, выращивают урожай, часть которого привозят Ире с Костей. Николай просил разрешения жить в их доме, которое благополучно получил. Такой расклад устроил пока всех, а дальше видно будет. Верховой снова исчез, и все надеются, что насовсем.
А самая главная новость – Ира, как оказалось, забеременела, причём УЗИ показало двойню! Всё протекает благополучно, и Потаповы стараются забыть эту нехорошую историю, но всё ещё вздрагивают, когда из телевизора доносится конское ржание.