Вы не сдали, говорит тот, которого полагается называть экзаменатором, а я называю ведром с гайками.
Я и не сдам, отвечаю я – вот так, просто, - я и не сдам.
Я не сдам, никогда, ни за что, я не пройду - никогда, ни за что, я не получу аттестат или что там положено получать – опять же никогда, ни за что, потому что я в жизни не поверю, что достопримечательности могут сами приходить ко мне на дом. Не было, не было таких времен, и быть не могло, чтобы посмотреть рассвет, нужно ехать бесконечно далеко в глушь мерзлой сибирской пустоши, где солнце чем дальше тем больше опускается к горизонту, пока, наконец, мир не погружается в тусклые сумерки, и если ехать назад, к Городам, то можно увидеть, как из-за горизонта поднимается солнце. А за закатом надо ехать еще дальше, в бескрайние просторы океана, на запад, стоять на палубе, смотреть, как опускается в воду кроваво-красное солнце.
Я не верю, что закаты и рассветы могут прийти ко мне домой, чтобы я видел их из окна своего дома.
Так было, говорит тот, кого я называю ведром с гайками. Так было бесконечно давно, говорит он.
Да успокойся ты, да ты просто скажи, что закаты и рассветы могли приходить к людям домой – говорят мне, и все будет хорошо, и сдашь, и пройдешь, и получишь. Я не могу успокоиться, я спрашиваю у ведра с гайками, можно ли сделать так, чтобы закаты и рассветы снова приходили к людям. Экзаменатор не говорит – невозможно, он никогда не говорит – невозможно, он отвечает, что это трудно, это надо много думать, но если много думать, то, конечно, что-нибудь обязательно придумается.
Я спрашиваю – а когда были времена, чтобы к моему дому приходила Вин Опера, и Большой Бен, и Пирамида из Лувра, и нагромождение часов на вокзале Сен-Лазар – Время Для Всех, и башня, которая бесконечно падает и никак не может упасть, и город, который тонет, и никак не может утонуть, и девять сфер Атомиума, и...
...это невозможно, обрывают меня. Я не понимаю, я не верю, если бы я сейчас был экзаменатором, я бы сказал этому ведру с гайками, что он не сдаст, он не пройдет, он не получит – он не должен был говорить – невозможно.
Что вы наделали, что вы натворили, говорит тот, кого я называю ведром с гайками. Теперь я сдам, отвечаю я, теперь я получу, отвечаю я, теперь я пройду, отвечаю я. Я сделал, я починил все, как было, нет, закаты и рассветы еще не починил, и полнолуния тоже, за полнолунием по-прежнему надо ехать к калифорнийским берегам, стоять на мерзлой равнине среди руин, где вечный холод и вечная ночь, смотреть в огромный диск луны над застывшим заливом – а вот бесконечно падающая башня теперь будет бродить по своей орбите, и Большой Бен тоже, и Малый Бен, да, я нашел и восстановил его, что значит, не было, должен был быть, как большая и Малая Медведица. Сложновато было рассчитать траектории, чтобы каждый дворец, каждый собор поочередно оказывался в разных городах, в каждом городе, на каждой улице – ну а как вы хотели, вы же сами говорили, что рассветы и закаты были видны почти из каждого окна, и луна тоже. Что вы наделали, говорит тот, кого я называю... уже никак не называю, и все остальные кричат – что вы, что вы наделали, вы не сдали, вы не прошли, вы не получите, верните все, как было – неправда, кричу я, неправда, это вы не знаете, как было, это вы не сдадите и не получите, вы, вы, вы...