Прямая речь Гучкова. стенографический отчет комиссии Временного правительства, август 1917
В 1914 году значительную перемену внесла во внутреннюю нашу жизнь война.
Тот общественный подъем, тот национальный характер, который приняла тогда война, сознание опасности для государства — все это чрезвычайно очистило внутреннюю атмосферу и заставило русское общество если не в полном объеме, то по крайней мере в значительных его элементах, оставить все внутренние вопросы в стороне и сосредоточиться на одном усилии, на усилии к победе.
Если бы война пошла удачно, это вероятно повело бы к значительному очищению атмосферы. В последующем, как вы знаете, грехи нашего прошлого сказались и в смысле плохой подготовки нашей военной мощи, сказались и в плохом ведении войны, и в деле командования, и в вопросах снабжения, и в хозяйственных вопросах тыла, когда и самое ведение войны становилось невозможным. И вместо очищенной, патриотической атмосферы, которую можно было ожидать в результате успешной войны, мы получили сгущенную, мрачную, озлобленную атмосферу, атмосферу, напитанную ненавистью, недоверием к власти и глубоким к ней презрением.
В первые дни войны, когда еще только первые выстрелы раздались на границе, я собирался туда отправиться в качестве представителя Красного Креста.
Мои первые впечатления уже на самом театре военных действий, поражение при Сольдау, которое мне пришлось одним крылом захватить, и некоторые последующие военные действия привели меня уже в августе месяце к совершенно твердому убеждению, что война проиграна.
В декабре 1914 года, я решил приехать сюда и лично имел объяснения с теми, от кого зависела перемена в ходе дел. Я обошел представителей правительства, повторяю, тех, с которыми я имел некоторое общение, собрал и представителей законодательных учреждений, сделал им обстоятельный, имел даже несколько совещаний с представителями промышленности, потому что надо было двинуть вопросы снабжения. Я видел перед собой какую-то каменную стену, которую нельзя пробить никакими силами.
Представители власти ссылались на то, что война, это — дело верховной власти и военного ведомства, и что их вмешательство тут и непрошено и недопустимо. Любопытная вышла у меня беседа с одним из министров, на мои настоятельные просьбы о том, чтобы он доложил государю всю эту картину полного грядущего разгрома наших армий, он мне сказал:
«Александр Иванович, то, что вы говорите, совершенно верно, но мы ничего не можем».
— «Почему?»
— «Потому, что еще на-днях государь сказал мне: «Вот все нападали на генерала Сухомлинова, а посмотрите, как у него все блестяще».
И это, когда все знали на фронте о нашей безнадежности, здесь верховную власть ублажали сказками о том, что все в блестящем положении.
Видите, каким обманом окутывали верховную власть и как боялись сказать слово правды. Один из государственных деятелей, в то время не бывший уже у дел, но достаточно осведомленный и мудрый, сказал мне тогда же: «Я вам советую бросить это ваше хождение по министрам; они ничего не помогут. Они, во-первых, ничего не хотят, а если бы даже и хотели, то ничего не могут.
…..
Вся хозяйственная, экономическая жизнь страны катилась под гору, потому что та власть, которая должна была взять на себя организацию этого тыла, была и бездарна, и бессильна. В этот-то момент для русского общества, по крайней мере, для многих кругов русского общества и, в частности, для меня стало ясно, что как во внутренней жизни пришли мы к необходимости насильственного разрыва с прошлым и государственного переворота
Вина, если говорить об исторической вине русского общества, заключается именно в том, что русское общество, в лице своих руководящих кругов, недостаточно сознавало необходимость этого переворота и не взяло его в свои руки, предоставив слепым стихийным силам, не движимым определенным планом, выполнить эту болезненную операцию.