11 век стал рубежной чертой для Скандинавии. В течение столетия эта область изменилась до неузнаваемости. Можно связывать это с христианизацией и искоренением язычников, однако, это было бы не совсем верно. Религиозный вопрос, конечно, играл значимую роль, но далеко не решающую и не определяющую. По большому счёту, религиозный вопрос был формальностью, открывавшей путь к более важным преобразованиям. К таким выводам меня подтолкнула надпись с камня U 130, опубликованная недавно в моём паблике. Ссылка на публикацию будет ниже.
Говоря коротко, речь в надписи идёт о наследовании одаля, или, как он известен с 13 века и по ныне на Оркни и Шетлендах — удала. Удал являлся древнейшей формой земельной собственности у германоязычных народов и зародился в глубокой древности. Изучив эту тему более скрупулезно и внимательно, очевидным становится вопрос: а насколько легендарные язычники из саг были язычниками? Действительно ли они верили во что-то отличное от христианской веры или их приверженность вере предков была всего лишь поводом, который вуалировал собой какие-то иные, более приземлённые и реальные проблемы? Ведь, согласитесь, человек, по своей природе, как и любое другое существо, достаточно рационален в вопросах выживания и не станет создавать себе проблемы с потенциально смертельным исходом на почве своей богатой фантазии, особенно, в условиях натурального хозяйства, когда нехватка пары Га земли или невовремя посеянный урожай грозили обернуться голодомором. И поэтому, несмотря на колоритность, конфликт христиан и язычников кажется невполне понятным; что заставляло и тех и других сталкиваться из-за своих убеждений? В чем была их насущная заинтересованность и уверенность, что они не напрасно тратят свои силы, кровь и время? И благодаря чему всякий раз случался тот триггерный переход от язычества к христианству, когда, казалось бы, непреклонно сопротивляющееся население вдруг принимало прямо противоположную позицию? Давайте разберёмся в этом вопросе.
В течение 11 века Скандинавия, на большей своей части, попрощалась с рабством и независимыми неделимыми и неотчуждаемыми земельными владениями — удалами. В первую очередь, удалы утратили свою независимость. Затем, их владельцы стали их разделять на части между собой. И, наконец, конвертировали в лены, отказываясь от прав собственника, становясь держателями. Не смотря на отсутствие интриги и кажущуюся скучность этих процессов, за ними стояли события, послужившие основой для множества саг. Говоря о надписи U 130, можно определённо сказать, что упомянутые братья уже точно не были независимыми владельцами земли и, видимо, уже разделили своё владение. Однако, их удал ещё не стал леном.
В настоящее время, как объект права, удал (Udal law) сохранился лишь на Гебридских, Оркнейских и Шетлендских островах, острове Мэн, а также, в США (однако в последнем случае, это номинально, разницу объясним далее). Изначально, удал появляется в землях франков как неотчуждаемая и неделимая форма земельной собственности принадлежащая роду и фигурирует в ранних источниках в латинизированной форме alodis, из которой обычно реконструируют древне-нижне-франкоснкое allōd, состоящее из двух основ all (всё) + ōd (имущество), т.е., буквально "полное имущество/полное владение". Судя по всему удал/аллод имеет общие истоки с названием руны othala (ᛟ) и понятием этелинг, как "наследный владетель" (что отличается от доминирующей точки зрения этимологов). По мере увеличения социального расслоения аллод превращался из крупного родового держания в частное. Ключевой особенностью аллода/удала является его независимость — держатель не обязан нести никакой службы, платить какие-либо подати и признавать над собой власть какого-либо вышестоящего авторитета. Эти черты сохраняются за удалом на Мэне и в Шотландии. В США владельцы аллодиальных земель обязаны признавать верховенство властей штата и федеральных властей, а поэтому аллоды в США не могут быть полноценными. Владелец аллода являлся полновластным хозяином своих земель. Таким же был и владелец скандинавского удала. Удал являлся наиболее распространённой формой собственности в Скандинавии до христианизации и долгое время сохранялся после.
На смену удалу пришли фьефы и лены — классические феоды. В отличие от удала, напомним, обладавшего абсолютной неотчуждаемостью и полной свободой, феод превращал своего обладателя из собственника во временного условного держателя и налагал на него вассальные обязанности перед сеньором. Удал конвертировался во фьеф довольно легко: владелец удала передавал его во владение сеньору, а тот возвращал ему обратно право на держание бывшего удала, превращённого во фьеф. Т.е. происходила процедура поглощения, ваш удал становился частью чьего-то домена и обратно вы получили уже не свою собственность, а просто право на держание земли в обмен на вашу службу. Именно переход от неотчуждаемого и свободного землевладения к условному и повинному держанию земли и порождали огромные конфликты и столкновения при христианизации Скандинавии и северных областей Польши. Очевидно, что местные землевладельцы не желали расставаться со своей свободой. Очевидно и то, что конунгам было очень выгодно конвертировать удалы в феоды, т.к. это давало гораздо больше инструментов для управления и создания королевства. Именно эта проблема лежит в основе конфликта между Хаконом Добрым и бондами, что ярко описывает Сага о Хаконе Добром, а вовсе не религиозные противоречия, как могло бы показаться. Вот что говорят бонды (Сага о Хаконе Добром, XIV):
"Мы, бонды, думали, Хакон конунг, когда ты созвал первый тинг здесь в Трандхейме и мы взяли тебя в конунги и получили от тебя обратно наши отчины (ok þegit af þér óðul vár), что мы схватили небеса руками, но теперь мы не знаем, что и думать: получили мы от тебя свою свободу или ты намереваешься превратить нас снова в рабов, делая нам странное предложение — оставить веру, которой придерживались до нас наши отцы и все наши предки еще в век сожжения и потом в век курганов. Они были гораздо могущественнее, чем мы, но ведь и нам эта вера была до сих пор впрок. Мы так полюбили тебя, что позволили распоряжаться всеми законами и правом в стране. И вот воля наша и решение бондов — держаться тех законов, которые ты сам дал нам здесь на Фростатинге и которые мы приняли. Мы будем все поддерживать тебя и признавать тебя конунгом, пока мы живы, каждый из бондов, кто здесь на тинге, если только ты, конунг, будешь соблюдать меру и желать от нас лишь того, что мы можем для тебя сделать, и что выполнимо. Если же ты будешь настаивать на своем предложении с таким упорством, что применишь против нас силу, то тогда мы, бонды, решили все расстаться с тобой и взять себе другого правителя, такого, который позволит нам свободно держаться той веры, какой мы хотим. Выбирай, конунг, между этими двумя возможностями до того, как кончится тинг."
Как мы видим, из этой речи принадлежность к той или иной религии означала сохранение свободы и полновластия. И когда речь заходит о "гораздо более могущественных предках" в связи с их приверженностью старой религии, речь вовсе не о каких-то сверхъестественных штучках, а о банальном полновластии каждого отдельного землевладельца и его неподотчётности никому свыше. Бонды не хотят нести никаких повинностей и служб свыше тех, которые пожелают. Они не хотят быть феодалами, не хотят быть чашниками, конюхами, кравчими, охотничими, казначеями и так далее. Они хотят жить у себя дома и заниматься своими делами. Цель же христианских конунгов заключалась в стремлении поставить под контроль всех землевладельцев и обязать их службой, что для последних было равносильно утрате свободы. Таким образом, верность старой религии стала символом сохранения свободы, она вовсе не была принципом верности предкам и роду и не отрицала христианства как таковое, как это иногда выставляют.
Но кто и как тогда становился христианином? Неужели кто-то был согласен расстаться со своими преимуществами? Да, и ещё как!
Во-первых, первыми принимали крещение очень знатные люди из зажиточных родов. Для них была прямая выгода, ведь именно они станут самыми крупными феодалами с самыми обширными доменами, что сразу выведет их на верхушку иерархии. Об этом говорится в той же саге (глава XIII):
"Хакон рассчитывал ввести христианство, когда он настолько укрепится в стране, что подчинит ее себе всю. Пока он склонял к христианству только тех, кто был ему всего ближе. <...> Он долго жил в Трандхейме, так как там была наибольшая сила страны. Когда Хакон конунг решил, что заручился поддержкой некоторых знатных людей, достаточной для того, чтобы попытаться ввести христианство, он послал в Англию за епископом и другими учителями христианства, и когда они приехали в Норвегию, он объявил, что хочет ввести христианство во всей стране."
Во-вторых, христианизация, подразумевавшая феодализацию, своим результатом имела создание новой, организационно более продуктивной системы трудовых отношений. Обладая более высокой продуктивностью, христиане демонстрировали эти преимущества, которые, само собой, склоняли сомневающихся к переходу в христианскую веру.
Наконец, были и те, кто нуждался в гарантиях. Несмотря на неотчуждаемость, всё же, старший наследник после смерти отца мог в одностороннем порядке выкупить удал по праву, называемому Удальсретт (Odalsrett, до сих пор существует в Норвегии), оставив всех остальных наследников с носом. Обычно, именно эти обделённые родственничками наследники и отправлялись в дружины, где находили, как правило, скоропостижную гибель. Феод же, передаваемый по наследству, не мог быть востребован никем со стороны, поскольку право на его держание определял только сеньор. Поэтому, желая защитить права своих наследников, кто-то переводил удал в феод и, таким образом, избавлялся от козней родственников. Иначе же могло выйти как с одним из персонажей Йомсвикинг-саги (VII):
"В области Дании под названием Фюн жил человек по имени Токи. Его жену звали Торве. У него было два сына, старшего звали Аки, младшего Палнир. Еще один его сын, старше их, но незаконнорожденный, звался Фелнир. Токи был стар и скоро заболел и умер. За этим вскоре последовала и смерть его жены. Два брата — Аки и Палнир поделили наследство, а Фелнир спросил, что же достанется ему? Они были готовы отдать ему треть скота, но не земли, поскольку и такую долю считали щедрым даром для него. Но Фелнир потребовал треть от всего, как будто законный сын и наследник их отца. Братья отказали. Фелнир ушел ни с чем и стал дружинником и советником конунга Харальда."
Однако, русский перевод не вполне точный. В двух разных исландских текстах Фельнир указан как самый младший (ýngsti, анг. youngest) из сыновей:
Áki hét enn elzti son hans, en Pálnir sá, er þar var næst at aldri, en enn ýngsti hét Fjölner.
И в одном из них указывается, что он от любовницы (frilluson):
Áki hét hinn elzti son hans, en Pálnir sá er þar var næst að aldri. En hinn yngsti hét Fjölnir. Hann var frilluson.
Фельнира, как мы видим, прокатили на основании того, что он — младший из братьев. В результате он стал дружинником и советником Харальда Синезубого, а позднее, судя по всему, и епископом Оденсе. Но это совсем другая история, о которой мы расскажем обязательно в дальнейшем. А пока примите это как пример того, что могло случиться и как можно было продвинуться в обществе, оставшись без наследства. В то же время этот пример даёт нам чёткое понимание, что мотивация обезопасить свои наследные права у богатых жителей Скандинавии 10 - нач. 11 в. была.
Бывали, однако и другие примеры. Например, возьмём одного из главных героев Саги о Фраерцах, Тронда с Гати, яркого персонажа, изветсного кроме того, как ярый протвиник христианизации. В самом начале речь идёт о событиях 960-х, первой опловины 970-х. Сага даёт нам примёр того, что младший брат унаследовал землю (Сага о Фарерцах, II)
Жил человек по имени Торбьёрн; его называли Бородач с Гати. Он жил на Восточном Острове на Фарерских Островах. Его жена звалась Гудрун. Было у них два сына — старший по имени Торлак и младший по имени Транд. <…> Едва Торлак успел жениться, как Торбьёрн Бородач с Гати умер и был похоронен в кургане; справили тризну, как подобает по древнему обычаю, ибо все фарерцы в то время были язычниками. Сыновья его разделили наследство между собой, и каждый хотел оставить хутор на Гати себе, потому что это было большое достояние. Они бросили жребий, и выпало Транду. Уже после дележа Торлак просил Транда, чтобы тот отступился от хутора, взяв себе больше движимости, но Транд не захотел. Тогда Торлак уехал прочь…
Как мы видим, сага акцентирует внимание на том, что братья были язычниками и жили по старым обычаям. Далее однако, казалось бы, спор разрешается вполне закономерно — братья бросают жребий и договарвиаются. Однако Торлак настаиватет даже после. Не зная тонкостей удал-лага, может показатсья, что это необоснованные притязания. Но, по правде, на стороне Торлака был закон. Как показывают дальнейшие события Тронд был далеко не робкого десятка и очень ловким человеком. Он отказал своему брату в законном требовании, пользуясь тем, что на Фарерах тогда не было какой-либо власти, принуждающей сохранять порядок. Далее сага и подавно даёт понять, что Тронд позволял себе переходить закон настолько, что опускался до ограбления своих двоюродных братьев (глава IV):
В саге упоминается двое братьев с острова Подкова: один звался Брестир, а другой Бейнир. Они были сыновьями Сигмунда; Сигмунд, их отец, и Торбьёрн Бородач с Гати, отец Транда, были братьями.
Брестир и Бейнир были видными людьми и хёвдингами другой половины Фарерских Островов; они получили ее в лен от ярла Хакона сына Сигурда, который тогда сидел на севере в Трандхейме.
Глава VII рассказывает нам о конфликте, вокруг которого в дальнейшем выстраивается повествование Саги:
Теперь следует рассказать о братьях Брестире и Бейнире; у них было два хутора, один на острове Подкова, другой на Димуне. У Брестира была жена по имени Сесилия, норвежка родом. Был у них сын по имени Сигмунд. В то время, когда происходит сага, ему было девять лет; он был для своих лет рослым и складным. У Бейнира была наложница по имени Тора и сын от нее, по имени Торир; ему было тогда одиннадцать лет, и он подавал надежды.
Рассказывают, что как-то раз братья Брестир и Бейнир были на том своем хуторе, что на острове Димун, и оттуда отправились на островок Малый Димун; там нет жилья. Братья держали на нем тех овец и коров, которых собирались забить. Мальчики Сигмунд и Торир попросились ехать с ними; отцы им это позволили и едут с ними на островок.
Обратим сразу внимание на имя жены Брестира — Сесилия. Это христианское имя, и то уточнение о том, что она норвежка — не случайно. К 961 году (год смерти Хакона Доброго) в Норвегии уже было достаточно много христиан, стояли церкви и располагались миссии священников. Да и сам Хакон-ярл, упомянутый выше, на 4-й год своего парвления принял хриcтианcтво, хотя вскоре, как утрвеждается, и отказался от своего выбора.
Будучи хёвдингами ярла Хакона, фактического правителя Норвегии до 995 года, братья Брестир и Бейнир являлись крупными землевладельцами и имели стада скота. Будучи богатыми, они подвергаются нападению разбойников:
Вот они отплыли с островка Малый Димун и прошли большую часть пути до Заселенного Димуна; они видят, что навстречу плывут три корабля, полные вооруженных людей, по двенадцать человек на каждом судне. Они узнали этих людей; были то Хавгрим с Южного Острова, Транд с Гати на другом корабле, Бьярни со Свиного Острова на третьем.
Брестир и Бейнир спешат защитить свои пастбища и принимают бой:
Теперь подходят Хавгрим со своими людьми; они тотчас соскакивают к берег и бегут к утесу. Люди Хавгрима и Бьярни со Свиного Острова немедленно нападают на братьев, а те защищаются мужественно и хорошо. Транд и его спутники ходят по берегу и в схватке не участвуют. <…>
При этом, сага говорит нам, что Тронд был не только грабителем, но и поступал нечестно даже по отношению к подельникам:
Тут Хавгрим сказал:
— Я заключил с тобой договор, Транд, с тем, чтобы ты оказал мне помощь и ради этого отдал тебе свое имущество, — сказал он.
В итоге, Тронд так и не вступил в бой. Хавгрим погиб, как и оба брата Брестир и Бейнир. Тронд получил имущество от Хавгрима и добычу от налёта. Далее личность Тронда опускается до запугивания окружающих:
После этих событий Транд сказал, что мальчиков Сигмунда с Ториром надо бы убить. <…>
Бьярни отвечает:
— Их не убить, не убив меня, — сказал он.
— Я говорил не всерьез, — сказал Транд, — я хотел лишь испытать, как вы это воспримете. Мой долг возместить мальчикам то, что я присутствовал при этой встрече, и я вызываюсь воспитать их. <…>
Конечно, мальчиков Тронд намеревался воспитать, чтобы потом попробовать завладеть и их имуществом, которое те получили по наследству после гибели отцов, а Тронд мог бы им пльзоватсья как их опекун. О наследовании нам говорит сага, описав, что обоих братьев похоронили согласно древним обычиям:
друзья Брестира с Бейниром отвезли их тела на остров Подкову и похоронили там, тоже по древнему обычаю.
Однако мальчики приготовились мстить, и тут мы сталкиваемся с чётвёртой категорией сторонников хрситианизации — реваншистами:
Мальчики сидели на скале и видели все, что произошло, и Торир заплакал, но Сигмунд сказал:
— Не будем плакать, родич, но запомним надолго.
Говоря коротко, описанная история повествует нам о том, что Тронд, будучи преступником по сути, незаконно оставил себе удал отца, являясь младшим братом. Также, сожительство язычника Бретсира с христианкой Сесилией лишний раз аргументирует тезис высказанный выше, а именно: верность старой религии стала символом сохранения свободы, она вовсе не была принципом верности предкам и роду и не отрицала христианства как таковое.
Но далее история, изложенная в Саге о Фарерцах расставляет всё по своим мсетам ещё яснее (глава XXV):
Теперь Сигмунд говорит ярлу, что хочет, чтобы тот решил их спор с Трандом <…>
Прошли долгие годы, Сигмунд Брестисон вырос, судя по всему, как и его мать, он был хрситианином, но крещения официально ещё не принял. Он попросил у Хакона-ярла правосудия. Напомним, что Хакон-ярл, это тот самый ярл, который, потрепев поражение у Даневирке от саксов в 974, был вынужден принять христианство. Крещение делало Хакона Сигурдссона не только добровольным союзником Харальда-конунга Гормссона Синезубого, но и его сателлитом. Разумеется, Сигурдссон, не желая быть слугой Гормссона, быстро разорвал эти отношения из-за чего был признан отпавшим от Церкви. Что, в общем-то, не говорит явно об его отказе от Христианства. Приведём в пример аналогичную ситуацию, сложившуюся с сыном Харальда Синезубого, Отта-Свейном-конунгом Харальдссоном Вилобородым. Адам Бременский сообщает (книга II, 25):
В последние годы архиепископа дела наши среди варваров пошатнулись, христианство в Дании было поколеблено и «враг людской, завидуя прекрасным началам божественной религии, попытался посеять тернии». Ибо тогда Свен-Отто, сын великого Харальда, короля данов, предпринял многочисленные интриги против своего отца, уже пожилого и слабого, и, намереваясь свергнуть его с трона, вступил в сговор с теми, кого отец заставил креститься против воли. Итак, внезапно возник заговор, в результате которого даны отреклись от христианства, поставили королём Свена, а Харальду объявили войну.
В действительности, Свейн не отказывался от христианства. Да, он пользовался поддержкой пиратствующих викингов-нехристиан, но сам от Церкви не отпадал. Всё что сделал Свейн — это попытался увести Данию из-под влияния Бременско-Гамбургского архиепископства и связать Данию с епископом Кентерберийским, как это случилось с Норвегией ещё в 950-е. К слову сказать, Норвегия была предметом яростного противостояния между Бремен-Гамбургом и Кентербери, с чем связано множество событий, происходящих в бассейне Северного моря в 950-1060-е гг. Именно факт того, что Свейн отказался платить религиозные подати в Бремен и стал поддерживать финансово Кентербери, основав английскую династию Кнютлингов, и заставляет говорить Адама об отпадении Дании от христианства в свете ухудшения дел именно его, Бремен-Гамбургского, архиепископства среди варваров. Это его субъективная позиция, как верного последователя своей обители.
Те же, «кого отец заставил креститься против воли» оказались в ситуации аналогичной бондам из саги о Хаконе Добром, которые, напомним, сказали конунгу следующее: «Если же ты будешь настаивать на своем предложении с таким упорством, что применишь против нас силу, то тогда мы, бонды, решили все расстаться с тобой и взять себе другого правителя, такого, который позволит нам свободно держаться той веры, какой мы хотим». Однако как было показано выше главной проблемой для бондов был факт, что их родовые права собственности на землю ликвидировались, и их удалы переводлись в лены, а вовсе не смена религии, которая была лишь формальным поводом для лишения бондов власти. Именно эта же проблема беспокоила и датских состоятельных людей. Посудите сами, христианство ликвидировало рабство и право владения родовыми землями, полностью лишая собственности и власти тех, кто к ним привык с рождения и переводя их, знатных по происхождению, и рабов в одну категорию свободных и равных перед Богом людей. Назовём это Духовным ранвоправием =) Разумеется, тех, кто не видел от этого никакой выгоды, эти факты приводили в ярость. Именно на этих людей и опирался Свейн Вилобородый, который, несмотря на то, что был крещён при рождении, сам имел сходную проблему, лежащую в плоскости отчуждения имущества, о чём нам повествует Сага о Кнютлингах, 4:
Свейн, сын конунга Харальда сына Горма, просил какую-нибудь власть у конунга Харальда, своего отца, но конунг Харальд мало его любил, потому что тот был сыном наложницы, и он не хотел давать ему государство в управление.
Иными словами, мы снова видим, что тема религиозного противостояния между так называемыми «язычниками» и христианами сильно преувеличена и есть не более чем преломление противоречий, лежащих в плоскости прав собственности на землю. Как мы видим, далеко не все, кого относят к антихристианскому движению в конце 10 — нач. 11 вв. были действительно антихристианами. Но вернёмся к истории Тронда с Гати.
Как бы то ни было, действительно ли Хакон-ярл порвал все отношения с Церковью или это преувеличение и субъективизм источников, принципы феодально-ленных отношений, свойственных сугубо христианским государствам Хакон усвоил, о чём говорят его слова изложенные в Саге о Фарерцах (глава XXV):
<…> К той четверти, которой ты правишь на Фарерских Островах, следует добавить доли Транда и наследника Эцура, так что в твое владение переходит половина всех Островов, а другая половина отойдет мне за то, что Хавгрим и Торир убили моих дружинников Брестира с Бейниром. <…> Пусть Транд получит право жить на Островах, если будет соблюдать мировую. Все Острова будешь держать от меня в лен, — говорит ярл, — и платить подати с моей половины.
<…>
Как мы видим, имея объективную причину, у Тронда отняли его крайне обширный удал и конвертировали в лен, позволив ему жить на своей земле, но уже уплачивая подати Сигмунду, как обладателю лена, держателем части которого стал Тронд. Т.е. с Трондом случилось то же, что с бондами Хакона Доброго, и то же, что с восставшими бондами Харальда Синезубого. Сам Сигмунд оказывался держателем лена Хакона-ярла. Этим оба, и Сигумнд и Хакон, были очень довольны (глава XXV):
Сигмунд поблагодарил ярла за решение тяжбы и остался с ним на зиму.
<…>
Сигмунд собрал подати Хакона ярла, прежде чем отплыл с Островов.
Ветер благоприятствовал Сигмунду, и он привел корабль в Норвегию. Вскоре он навещает ярла Хакона и вручает ему его подати. Ярл хорошо встретил Сигмунда, его родича Торира и прочих спутников. Зиму они проводят с ярлом.
Как мы знаем, Хакон-ярл Сигурдссон Могучий был свергнут своими собственными бондами в 995 году. Люди очень охотно переходили в новую веру при новом короле. Что же мог предложить Олав Трюгвасон бондам, если, какм ы выяснили прежде, христианство лишало бондов всего?
Сага о Фарерцах (глава XXVIII):
Теперь следует рассказать о том, что конунг Олав сын Трюггви, проведя в Норвегии две зимы, крестил весь Трандхейм. Весной конунг отправляет на Фарерские Острова послание к Сигмунду сыну Брестира и вызывает его к себе, а на словах просит передать, что поездка будет для Сигмунда почетной, и конунг сделает его первым человеком на Фарерах, если Сигмунд захочет ему присягнуть.
Дело в том, что пришедший к власти вследствие восстания, Трюгвасон повёл за собой всех обделённых бондов, считавших себя несправедливо пострадавшими. Что произошло в Норвегии к этому моменту, 997-998 году?
Начиная с 840-х годов в стране шёл процесс централизации власти. Его начал ещё Хальфдан Чёрный. Однако первым значительных успехов добился его сын, Харальд Прекрасноволосый, который пришёл к власти, так же опираясь на бондов и свергая хёвдингов, а затем первым в норвежской истории ввёл поголовные подати и регулярное налогообложение. Вот что говорит об этом Сага о Харальде Прекрасноволосом (глава VI):
Всюду, где Харальд устанавливал свою власть, он вводил такой порядок: он присваивал себе все отчины (at hann eignaðist óðul öll) и заставлял всех бондов платить ему подать, как богатых, так и бедных. Он сажал в каждом фюльке ярла, который должен был поддерживать закон и порядок и собирать взыски и подати.
Так что, Хакон Добрый был вовсе не первым, кто вначале завоевал доверие бондов, а затем лишил их свободы. Между тем, в саге описана весьма прогрессивная система управления, похожая на ту, которая уже сложилась на тот момент (870-е гг.) в Англии и государствах Франков и постепенно вводилась последними в Дании. Откуда Харальду она была известна? Сложно сказать, но Сага о Хальфдане Чёрном намекает нам, что он почерпнул этот опыт где-то вне Норвегии (глава VIII):
Хальвдан конунг справлял йоль в Хадаланде. В канун йоля там произошло удивительное событие: когда люди садились за столы, а людей было очень много, вся еда и все питье вдруг исчезли со столов. Один за другим все ушли к себе домой, и конунг, удрученный, остался сидеть один. Так как ему хотелось узнать, кто виной удивительному событию, он велел схватить одного финна, великого колдуна. Он хотел заставить колдуна сказать правду и пытал его, но ничего не добился. Колдун все время звал себе на помощь Харальда, сына конунга, и Харальд просил пощадить колдуна, но ничего не добился. Тогда Харальд все же отпустил колдуна против воли конунга и бежал с ним сам. И вот они будто бы очутились на большом пиру у какого-то могущественного человека, и там их хорошо приняли, совсем как наяву. Когда они пробыли там до весны, человек этот однажды сказал Харальду:
— Твой отец в большой обиде на то, что я прошлой зимой взял у него немного еды. Но я возмещу тебе это радостным известием. Твой отец теперь умер, и ты должен отправиться домой. Ты получишь все владения твоего отца, и кроме того тебе будет принадлежать вся Норвегия.
Кто был этот «могущественный человек»? Мы не знаем. Но, вполне возможно, кто-то из франкских или англосаксонских правителей. Несмотря на применение передовых методов раннего феодализма, государство Харальда потерпело крах после его смерти. Его государство развалилось, ведь в нём не было идеологии — культа государства как такового и никто не понимал, зачем им жить в государстве под влатсью одного конунга. Его продолжатели учли эту ошибку и прибегли к новейшим европейским методам государственного строительства — созданию культа христианского короля. Первым на этот путь вступил Хакон Добрый в 950-е годы. Это был первый в истории Норвегии опыт создания регулярного государства на идеологической основе. Хакон поступил с бондами так же, как когда-то Харальд Прекрасноволосый. А затем был свергнут и убит. На смену ему пришёл выросший в Дании Харальд Серая Шкура. Параллельно с ним страной правили ещё несколько конунгов, а бонды постепенно стали выходили из-под контроля, как об этом сообщает нам Сага о Харальде Серая Шукра (глава XIV):
Следующей осенью Харальд конунг и Сигурд, его брат, поехали в Вере и созвали там тинг бондов. На этом тинге бонды набросились на них и хотели их убить, но они спаслись и пустились прочь.
От Харальда Серая Шкура власть перешла к Хакону-ярлу, который, в силу некоторых обстоятельств, не мог до конца контролировать страну и ему приходилось лавировать между обстоятельствами. По факту, из-за постоянного перетекания собственности из одних рук в другие и неустанных изменений в правовой системе ситуация в Норвегии была уже расшатана настолько, что в Норвегии скопилось огромное количество обедневших людей, которые, как раз и встретили с восторгом Олава Трюгвасона. А Олав хорошо знал, чем можно их увлечь, как далее раскрывает Сага о Фарерцах.
Итак, встретив Сигмунда Брестисона, Олав Трюгвасон отмечает его принадлежность к христианской вере, пускай и не официальную (глава XXIX):
И теперь — прежде всего потому, что я слышал, будто ты никогда не приносил жертвы идолам по обычаю прочих язычников, — у меня есть надежда на то, что верховный конунг небес, творец всего сущего, приведет тебя, по моим молитвам, к познанию своего высокого имени и святой веры и сделает тебя моим сотоварищем в правой вере, а не только по силе, доблести и прочим многочисленным дарам, которые он милостиво ниспослал как тебе, так и мне, еще до того, как я впервые узнал о его славе…
В реалиях конца 10 века просто верить в Бога было недостаточно, чтобы стать христианином. «Узнать о его славе» подразумевает не буквально знание или осведомлённость, а причастность к культу, т.е. прохождение формальной церемонии принятия веры. Едва ли Сигмунд, чья мать была христианкой из Норвегии, мог не знать популярных христианских сюжетов. Едва ли о них был не осведомлён и Олав Трюгвасон, с детства живший среди христиан. Они оба могли даже в это верить, но не будучи официально крещёными, не имея крёстных отцов и не пройдя причастие, они не были христианами, их не касалась благодать, а, следовательно, они не знали славы Его.
Итак, Сигмунд принимает христианство от Олава-конунга, что одновременно означало и принесение присяги (глава XXX):
Олав конунг был рад тому, что Сигмунд столь разумно отнесся к его речам. Затем Сигмунд и все его спутники крестились, и конунг велел наставить их в вере. После этого Сигмунд находился при дружине конунга и пользовался большим почетом.
С наступлением осени конунг сказал Сигмунду, что хочет послать его на Фарерские Острова обратить живущий там народ в христианство. Сигмунд отговаривался от этого труда, но в конце концов дал согласие исполнить волю конунга. Тогда конунг передал в его власть все Фарерские Острова и придал ему ученых людей, дабы они крестили народ и наставляли его в вере. Сигмунд отплыл, как только собрался, и поездка его прошла хорошо.
Олав Трюгвассон был весьма щедрым на земельные пожалования. Если когда-то Сигмунд владел только четвертью Фарерских островов, а после конвертации их в лен Хакона-ярла только половиной, то теперь Сигмунд получил во владение их все. Олав передавал Сигмунду бывший лен Хакона-ярла во владение, а не в держание, как это делал Хакон. И то же самое он проделывал по всей стране со своими сторонниками, выбивая тем самым почву из-под ног Хакона-ярла. Разумеется, Хакон предвидел нечто подобное. Использование им вассально-ленной системы выдаёт в действиях ярла попытки защититься от наступления популистов, подобных Олаву Трюгвасону, которые, для норвежской истории 9-11 вв. были частой политической фигурой, как было показано ранее. Ярл предлагал своим подданным много, но Олав-конунг предложил больше и победил.
Между тем, став вассалом норвежского короля, Сигмунд устанавливает феодальные порядки на Островах, как говорит Сага о Фарерцах (глава XXXI):
Тут Сигмунд сказал:
— Вот так-то, Транд: и на правителя есть управа. Осенью ты угрозами принудил меня сдаться и поставил перед тяжелым выбором. А теперь я сам заставлю тебя выбрать между двумя вещами отнюдь неравноценными. Лучший выбор в том, что ты обращаешься в правую веру и принимаешь крещение; коли не захочешь и выберешь худшее, то быстро лишишься богатств и мирского счастья на этом свете, а взамен обретешь лишь убожество да вечную адову муку в мире ином.
<…>
Затем священник крестил Транда и его домочадцев. После того, как Транда окрестили, Сигмунд велел увезти его с собой. Сигмунд объехал все Фарерски Острова и не останавливался до тех пор, пока весь народ не был крещен. Затем он готовит корабль в плавание и собирается отвезти конунгу Олаву его налоги, <…> Тогда Сигмунд велит освободить Транда с условием, что тот принесет присягу, что будет твердо соблюдать правую веру, верно и преданно служить Олаву конунгу с Сигмундом, не сеять на Островах смуты и не подстрекать никого отпасть от конунга с Сигмундом, способствовать и содействовать поручениям Олава конунга, как насчет крещения, так и в том, что конунг пришлет на Острова в дальнейшем.
Как мы видим, финальная цель заключалась в том, чтобы Тронд, как вассал Сигмунда, вассала короля, «способствовал и содействовал поручениям Олава конунга» и « в том, что конунг пришлет на Острова в дальнейшем». Крещение Островов здесь подразумевало переход их в новую юрисдикцию, которая дискриминировала всех, кто не присягает королю и не платит королевской подати. Подать же взимается после присяги, а присяга скрепляется именем Бога и святой веры на церемонии в присутствии священников, что делает нового поданного вселенски признанным. В противном случае, отказавшись от присяги и крещения, Тронд теряет всё своё имущество, ибо оно теперь в иной юрисдикции и собственность королевского домена, а вовсе не удал Тронда как ранее. Теперь мы видим всю цепочку и причину такой остроты религиозного конфликта в Скандинавии в эпоху христианизации. Поскольку смена религии становилась формальным поводом для прекращения прав собственности бондов в пользу конунга, бонды, соответственно, всячески цеплялись за старую веру, наивно полагая, что дистанцирование от формальностей сохранит за ними права собственников. В то же время мы видим, как подавленные бонды, вроде Сигмунда, активно поддерживают христианство и нового короля, чтобы не только вернуть наследные земли, но и расширить свои владения. Получается, что религиозный конфликт вовсе не был религиозным по своей сути, но выносился на повестку как таковой в силу того, что религия в 10-11 вв. была супераргументом и предлогом оправдывающим любые мотивы. Вопрос религиозной безопасности — вопрос спасения человечества — уважай ближнего и заботься о нём, дискриминируя всех, кто не покупает у Церкви святую воду, помогающую построить коллективный иммуни… о чём это я… Тело Господне. В основе религиозных противоречий лежали сугубо материальные проблемы, а вовсе не духовные конфликты. Об этом же нам говорит и Сага о людях из Вапнафьорда (глава 5):
Одну женщину звали Стейнвёр. Она была жрицей и смотрела за главным капищем. Все бонды были должны туда платить храмовый налог. Стейнвёр встречалась с Хельги-Шипом, потому что приходилась ему роднёй, и говорила ему о своих затруднениях, — что Крещёный Торлейв не платит храмовый налог как другие люди. И Хельги-Шип обещал вести дело от её имени против Крещёного Торлейва.
Как мы видим, причиной конфликта стал отказ Крещёного Торлейва платить храмовый налог, который он оправдал формально религиозными причинами. В конечном итоге, мы видим, что религиозный вопрос строго вытекает из имущественного. Или же, вернее сказать, постановка религиозного вопроса — это решение имущественного? Последним звеном в нашей долгой цепочке будет цитата из судебника Серый Гусь, глава 6. «о священниках»:
Если епископы и священники пришли сюда и они не проповедуют на латинском язке, или они армяне или греки, люди могут слушать, если люди хотят. Но не должны платить за проповеди им и службы и подавать.
13 век, Исландия уже была крещена, язычников не осталось, однако имущественный вопрос сохраняется. Судебник, написанный в юрисдикции подчинённой Римско-Католической Церкви, отрицает всех проповедников, священников и епископов, которые не проповедуют на латыни, или являются диофизитами (армяне) или православными (греки). Их можно слушать, ибо всё равно никто ничего не поймёт, как не понял бы и на латинском языке, но ГЛАВНОЕ — это не платить за церемонии и проповеди в чужую кассу. Момент очень важный, ведь начав зарабатывать, эти священники быстро обрастут имуществом, выкупят землю и процесс разложения государственной стабильности начнётся заново, как когда-то в Дании и Норвегии в 9-11 вв. и снова будет поднят вопрос о разделе прав за владение землёй и т.д. По иронии судьбы, именно этим всё и закончилось в Европе в 16 веке после начала Реформации. И, странно это или нет, но на протестантском Севере Европы в 16 веке резко возрос интерес к тому, что потом назовут Эпохой Викингов, о чём у нас был цикл статей.
В завершение обратим внимание на корреляцию; по мере вытеснения удалов фоедами, исчезают и морские дружины, а из окружения конунгов исчезают дружинники и появляются рыцари, эпоха викингов уходит. В то же время, феодализация, позволявшая предъявлять требования к вассалам, позволила значительно укрепить и повысить эффективность лейдангов — морского ополчения. Теперь, все участники лейданга были обязаны иметь достойное снаряжение — меч, щит, копьё, топор, шлем и кольчугу. Самый ранний из источников упоминающий это — Гулатинг-лаг рубежа 11-12 вв.. но, как вы понимаете, это уже не эпоха викингов, как бы там ни было. Данный закон фиксирует появившуюся возможность себя экипировать, которая, вероятно, ранее отсутствовала.
Говоря о религиозности дохристианского населения Скандинавии, то о его приверженности религии нельзя сделать никаких далеко идущих выводов опираясь на сведения из саг. Как наглядно было продемонстрировано, ярая приверженность большинства нехристиан опиралась банально на нежелание бондов расставаться со своей собственностью и наоборот — истовая вера в Христа часто основывалась на стремлении расширить свои владения или компенсировать свои потери. Упоминание же в сагах дохристианских праздников не стоит относить к религии, поскольку они всегда упоминаются как социальные события; либо это йоли, на которых знатные люди пируют и держат тинги, решая назревшие проблемы, либо это события из аграрного календаря, лежащие в основе аграрного хозяйства той эпохи. В сагах не отражены какие-либо культовые особенности этих событий, какие, например, присущи Пасхе, которая не только давала знати возможность договориться между собой и символизировала начало нового аграрного цикла для земледельцев, но и вмещала основной компонент религиозного христианского культа — сюжет о смерти и вознесении Христа, от которого, в конечном итоге, отталкивались все короли, обосновывая свою власть. Поэтому с большим скепсисом стоит относится к так называемому язычеству бондов, описанному в сагах, поскольку оно было явно не «само по себе», а «вопреки», являясь попыткой уклониться от формального повода отчуждения удала. Скорее всего, последними подлинными почитателями дохристианского культа, каким бы он ни был, являлись те самые хёвдини с которыми ещё в середине 9 века начал бороться Хальфдан Чёрный и которых уже в 872 году истребил Харальд Прекрасноволосый.
Процесс принудительного изъятия земель из частной собственности крайне возмутителен во все времена. Поэтому его обосновали религиозными причинами и до сих пор подают как религиозный конфликт, вспыхнувший между язычниками и христианами. В результате, цель достигается — большинство охотно соглашается с мнением, что нехристианское население Скандинавии являлось настолько недальновидным что, вера в неких богов была для них гораздо важнее и существеннее насущного выживания и подталкивала жителей к иррациональным самоубийственным поступкам, что в общем-то, низводит их до уровня имбицилов охваченных религиозным фанатизмом. Однако, внимательно прочитав тексты саг, на основе которых нам и рисуют образ фанатиков-имбицилов, мы видим, что, вообще-то, те люди были вполне рациональны и прекрасно отдавали себе отчёт в происходящем. И если они не соглашались с христианством, то далеко не из-за своей приверженности старым богам, а потому что они оказались загнанными в угол и не могли принять новых условий, в которых они не были хозяевами сами себе. Строго говоря, дохристианская Скандинавия исчезла в 826 году, когда впервые был крещён датский конунг Харальд Клак. К 900 году в Скандинавии уже не было чистого и подлинного язычества, это были смешанные синкретические культы, население можно было разделить лишь на христиан и нехристиан. И основным камнем преткновения между ними стали права на собственность на землю, где религия была только формальным поводом для лишения людей прав собственников, что и обуславливало яростность их сопротивления. У «язычников» отсутствовала идеология, поэтому они не могли вступать в конфликт из-за веры. Если они вели непримиримую борьбу, то только потому что что-то угрожало их положению или даже существованию.
Автор - Александр Северов, #северовкат