В аспирантуре филфака Ленинградского университета праправнучатую племянницу переводчика «Илиады» Татьяну Гнедич обвинили в сокрытии дворянского происхождения. Когда до самой Гнедич дошло это обвинение, она возразила: как бы ей удалось скрыть свое дворянство с фамилией Гнедич, ведь старинный род Гнедичей известен с допушкинских времен?!
В итоге ее отчислили из аспирантуры за то, что она «кичится дворянским происхождением».
Однако Татьяне Гнедич удалось доказать, что это взаимоисключающие абсурдные заявления, как она могла кичиться, если она скрывала или как она могла скрывать, если кичилась? После этого ее восстановили и дали спокойно закончить обучение. Гнедич стала преподавать, переводить и даже была деканом факультета иностранных языков пединститута.
«Гнедич арестовали перед самым концом войны, в 1945 году. По ее словам, она сама подала на себя донос. То, что она рассказала, малоправдоподобно, однако могло быть следствием своеобразного военного психоза: будто бы она, в то время кандидат партии (в Штабе партизанского движения это было необходимым условием), принесла в партийный комитет свою кандидатскую карточку и оставила ее, заявив, что не имеет морального права на партийность после того, что совершила. Ее арестовали. Следователи добивались ее признания — что она имела в виду? Ее объяснениям они не верили (я бы тоже не поверил, если бы не знал, что она обладала чертами юродивой). Будто бы она по просьбе какого-то английского дипломата перевела для публикации в Лондоне поэму Веры Инбер «Пулковский меридиан» — английскими октавами. Он, прочитав, сказал: «Вот бы вам поработать у нас — как много вы могли бы сделать для русско-британских культурных связей!» Его слова произвели на нее впечатление, идея поездки в Великобританию засела в ее сознании, но она сочла ее предательством. И отдала кандидатскую карточку. Понятно, следствие не верило этому дикому признанию, но других обвинений не рождалось. Ее судили — в ту пору было уже принято «судить» — и приговорили к десяти годам исправительно-трудовых лагерей по обвинению «в измене советской родине» — девятнадцатая статья, означавшая неосуществленное намерение».
Так историк литературы Ефим Эткинд вспоминает об аресте гениальной переводчицы Татьяны Григорьевны Гнедич, которую знал с молодых лет. С именем Татьяны Гнедич связан, пожалуй, самый легендарный эпизод в мировой истории переводов. Татьяна Гнедич - автор одного из величайших достижений современного поэтического перевода. Она перевела поэму Байрона «Дон Жуан». Весь перевод поэтического текста объемом семнадцать тысяч строк был выполнен, пока Татьяна Гнедич находилась в тюрьме, и занял два года работы.
Литературный Критик Василий Бетаки пересказывает подробности, услышанные от самой Татьяны Григорьевны: «Находясь в предварительном заключении, она на память перевела девятую главу любимого «Дон Жуана». Во время очередного допроса до того ничего не говорившая и не писавшая Т.Г. заполнила данный ей допросный листок этой девятой главой, написав бисерным почерком на обеих сторонах листка более тысячи строк. Следователь добился того, что Гнедич поместили в отдельную камеру, дали книги, бумагу…Она считалась под следствием до окончания работы. Перевод всей огромной поэмы был завершён за два года, его перепечатала машинистка следственного отдела, а Гнедич вычитала. Один экземпляр следователь по её указке послал на отзыв Мих. Лозинскому. Второй экземпляр пошел в архив МГБ, а третий с резолюцией «Не отнимать и не читать» был отдан Татьяне Григорьевне, поехавшей с ним в лагерь, где она отсидела оставшиеся восемь лет своего срока».
Девятая глава «Дон Жуана» была переведена по памяти, для остального перевода Гнедич использовала том Байрона и словарь Вебстера. После возвращения Гнедич из лагеря, перевод «Дон Жуана» был опубликован издательством «Художественная литература» и вышел тиражом сто тысяч экземпляров, и до сих пор считается блестящим шедевром переводческого искусства.