1-я часть. Служба на Севере. Возможны повторения!
Советский атомоход выходит на боевую службу в Атлантику (Гл.1 "Операция "Карусель"), выслеживает авианосец США и вступает с ним в противоборство (Гл.2 "Кто кого? Подлодка СССР или авианосец США"). Корабельный доктор делает операцию в сложных условиях (Гл.3"Операция "Э" или что тебе снится "Крейсер" Аврор"). Минер Дмитрий Трёшников вспоминает смешную историю из врачебной практики корабельного доктора (Гл.4"Се ля ви") По возвращению в базу Диме присваивают звание капитан-лейтенант, а его жена Надя уезжает в Ленинград, не дождавшись мужа (Гл.5"Автономке конец, путь на базу, домой"). Трёшников вспоминает пикантные моменты семейной жизни (Гл.6"Копьеметатель") и службы (Гл.7 "Гнусная месть")
Ни коня, ни шашки.
Штаб, как штаб. В этом трехэтажном сереньком здании билось сердце соединения. Стойкий запах табачного дыма, стелившегося из офицерского гальюна на втором этаже, перемешанный с тяжелым ароматом обувной ваксы, которой чистили обувь матросы, жившие этажом ниже, создавали непередаваемую ароматическую гамму. Офицеры неторопливо входили и выходили, матросы выполняли команды с приставкой «бегом!», поэтому дверь в торце здания то и дело хлопала. Но застоявшийся в коридоре воздух почти не проветривался: в здании берегли тепло.
Поднявшись на второй этаж, погруженный в собственные проблемы, Трешников только по привычным запахам ощутил себя в родной стихии. Он неторопливо шел по длинному коридору с паркетным полом, мимо одинаковых дверей служебных кабинетов. Привинченные к ним фанерные таблички сообщали о хозяевах и столоначальниках.
Диму окутало душевное спокойствие, он чувствовал себя в родной обстановке. Очередная сложная «автономка» позади. Размышления по поводу того, дадут или не дадут в срок «каплея», ушли в небытие. Здесь в штабном коридоре даже бегство жены как-то не волновало его. Трешников чувствовал себя дома. Все, что происходило в родной базе, что составляло рутину обыденной жизни экипажа подводной лодки, сегодня ощущалось как свое, родное. Ему нравилась служба, нравился флотский быт.
Душой он понимал, не стоило бы сейчас что-то менять в жизни, пусть бы служба продолжалась, как шла. Но его разум математика, а Дима чтил главную точную науку, уже обозначил проблему: равновесие – положение шаткое. Долго равновесие удержать не получится. Через несколько минут ему снова придется ломать голову над тем, что предпринять и какие сюрпризы готовит ему жизнь.
Он остановился перед дверью с табличкой «Флагманский минер» и решительно без стука открыл ее. Флагман в погонах второго ранга поднялся из-за стола, заваленного документами. С какой-то странной улыбкой посмотрел на Трешникова, наклонил немного голову набок, будто видел подчиненного впервые, и дружелюбно произнес:
– С прибытием. Поздравляю с получением очередной звездочки. Как прошла боевая служба?
Трешников в ответ не стал любезничать, ответил по-строевому:
– Личный состав в порядке, материальная часть в строю. На учебных стрельбах расстреляли американцев в пух и прах.
– Ну, молодец, оправдываешь звание лучшего минера флотилии.
Дима решил брать быка за рога:
– А у вас что произошло? Зачем так срочно вызвали? Комдив намекнул на какие-то перемены в службе. Я не понимаю, товарищ капитан второго ранга…
Флагман сел на место, оставив подчиненного стоять. Традиция иерархических отношений диктует, что именно таким образом следует демонстрировать, кто является хозяином положения.
Как-то поскучнев, «капдва» будто нехотя молвил:
– Ладно, перейдем к делу, раз тебе не терпится. Недели три назад, когда ты был на боевой службе, сюда в штаб приезжали два важных чина из Москвы. Они были «по гражданке», и не особенно афишировали свои должности. Но мне удалось узнать, что оба они – капитаны 1 ранга, причем один представлял ГРУ, а второй – «десятку». Перед началом беседы взяли с меня расписку о неразглашении содержания беседы. Разговор шел по поводу дальнейшей твоей судьбы.
– А что такое «десятка»?
– Та-ак, Трешников, судя по твоему вопросу, что такое ГРУ, тебе совершенно понятно. Уже легче. Объясняю про «десятку». Десятое Главное управление Генерального Штаба занимается международным военным и военно-техническим сотрудничеством. Сказать проще: отправляет советских военнослужащих работать за границу.
Флагманский минер с видом знатока сообщал молодому офицеру сведения, о которых он сам и прежде не догадывался. Ситуацию ему заблаговременно прояснил начальник отдела кадров соединения в частной беседе за бутылкой болгарского бренди «Солнечный берег», которую выставил на стол минер, чтобы понять, кто и зачем собрался увести из-под его команды одного из лучших офицеров.
– Простите, я не совсем понимаю, причем здесь какая-то «десятка», причем здесь ГРУ? Какое отношение эти почтенные организации имеют к моей дальнейшей службе? Очередное звание я получил, следующего можно спокойно ждать три года. Вакантные должности помощника командира на лодках есть. Могут найтись и для меня. И главное – по разнарядке я должен ехать в Ленинград учиться на командирских классах. А вы мне говорите про заграницу…
– Ты, Трешников, о такой поэме как «Василий Теркин» слышал? В средней школе проходили?
– Да, знаю я «Василий Теркина». Отец был военным, читал мне в детстве вслух главы из нее. Его любимая поэма была на фронте.
– Хорошо. Тогда, может быть, ты вспомнишь строки из поэмы: «Раз война – про все забудь, и пенять не вправе. Собирался в дальний путь, дан приказ: «Отставить!». Вот и твоим планам дают приказ «Отставить».
– Так то ж про войну, а у нас сейчас мир.
– А тебя как раз на войну и отправляют.
– На войну? Куда?
– Куда, куда? В Африку! Кто-то «в кадрах», я полагаю, сообщил «куда следует», что на флотилии имеется такой ценный офицер, как ты. Вот и решили твою судьбу за тебя. Замолчал? Начал соображать? Правильно! Ты, конечно, вправе отказаться от предложения. И тебе за это ничего не будет. Как в анекдоте про Василия Ивановича и Петьку: «А ничего тебе, Петька, не будет: ни коня, ни шашки, ни бурки». И тебе ничего не будет. Ни должности, ни учебы, ни карьеры. Обидятся на тебя кадровики. Понял?
– Так точно. А как же…
– Что как же? Пока все остается на своих местах. Тебя назначают помощником на ремонтирующуюся ПЛ и как бы отправляют на учебу в Питер.
– Почему "Как бы"?
– Потому что, как сказали «они», – флагман поднял глаза и указующим перстом ткнул в потолок. – Для всех окружающих это будет «легенда». На самом деле, Советский Союз оказывает помощь дружественному африканскому государству в формировании дивизиона торпедных катеров.
– А я здесь причем?
– А притом, Трешников! – рассердился флагман. – Ну, что я тебе здесь политинформацию читаю! Ты сам должен догадаться, что африканское государство «под крышей» (флагман опять козырнул незнакомым термином) того торпедного дивизиона дает Советскому Союзу возможность разместить у себя в военно-морской базе пункт пополнения запасов и торпедно-техническую базу для наших подлодок.
– Моя-то какая в этом роль? – занервничал Дима.
– Всего-то пустячок. Срочно требуется хороший специалист по минно-торпедному вооружению с приличным знанием английского, который за год должен организовать работу торпедно-технической базы и обучить медведя ездить на велосипеде, то есть африканских негров научить стрелять торпедами.
– Товарищ капитан 2 ранга, как же в таком случае пойдет моя командирская карьера? Если я за границу уеду… Да, я и английский язык-то знаю не то, чтобы очень, – начал скромничать Трешников.
– Дима, – флагман решил, что разговор пора переводить на неофициальный уровень. – Насчет английского не ври, пожалуйста, старшим. Я навёл справку. Из всех специалистов флотилии, имеющих диплом военных переводчиков, твой уровень отмечают как лучший. Это – раз. Через год ты без проблем получишь свидетельство об окончании офицерских командных классов с отличием. Это – два. Ну, и через три года вернёшься на боевой атомоход старшим помощником с годовой зарплатой и приличными командировочными в валюте. То есть, с автомашиной «Волга» ГАЗ-24 и кооперативной квартирой в Ленинграде, купленными за бесполосные сертификаты «Внешторгбанка». Это – три. Там, в Африке, у тебя будет полное государственное обеспечение. Думаю, ты всё это понимаешь.
– На словах это звучит заманчиво. Но ведь в Африке – гнусный климат, жуткие болезни, ядовитые насекомые, змеи поганые…
– У тебя будет суровая медкомиссия в гарнизонном госпитале. Надеюсь, тебя признают практически здоровым и годным к службе в жарком и влажном климате. Учти, если медкомиссия тебя «зарубит», я расстраиваться больно-то не стану. Поеду сам вместо тебя. Мне тоже бесполосные сертификаты пригодятся на старости лет… Шучу, Дима. Ты всё должен пройти. Никаких «если»! Кстати, в связи с твоими внезапно проявившимися семейными обстоятельствами, – флагман хитренько посмотрел на подчиненного. – Хочу тебя проинформировать, что в командировку на эти три года тебе предстоит ехать одному, без супруги, в связи со сложной военно-политической обстановкой в стране пребывания.
Дима опустил голову и даже прищелкнул каблуками, чего прежде никогда не делал.
– Я согласен, – услышал он, как будто издалека собственный голос.
«Зачем я это говорю, на кой черт мне нужна эта командировка?» – летели мысли вслед за произнесенными словами.
Но разговор был уже закончен. «Капдва» буркнул: «Решено. Зайдешь завтра, начнешь оформлять документы», сел за стол и снова начал что-то писать, а Трешников, по-строевому развернувшись, ошеломленный собрался выйти из кабинета.
Но информация для него продолжала поступать из-за стола:
– В санаторий со своим экипажем не поедешь, – флагман за столом смотрел в какую-то бумажку.
– Есть приказ: отправить тебя в специальный дом отдыха в Подмосковье. Там пройдешь курс интенсивной реабилитации и физической подготовки перед прохождением медкомиссии. Сейчас готовь отчёты, обмывай звание. Но главное запомни: ни одна душа не должна знать о содержании нашего разговора. Распишись вот здесь на листочке: это – расписка о сохранении в тайне всех сведений, которые ты узнал в моем кабинете.
На прощание флагман стряхнул ресницы из уголков глаз и слегка приобнял Трешникова.
Чтобы быстрее ощутить радость от присвоения нового звания, Дима попросил у флагмана разрешения поменять погоны в кабинете.
На выходе из здания штаба его ждали «Докторила» и «Химоза». Лица у них были сосредоточены и серьезны. Зато молодой «каплей», увидев друзей, широко улыбнулся.
Именно в этот момент за спиной у Димы раздался до боли знакомый голос замполита «Шныря»:
– Трешников, зайди ко мне, разговор есть!
Дима пожал плечами и кивнул головой друзьям. Замполит прошел в штаб, он двинулся следом. На лестнице они встретились с мичманом из политотдела. Тот скороговоркой выпалил:
– Тащ капитан 2 ранга, вас начальник политотдела соединения вызывает. У него адмирал из Москвы, – понизив голос, добавил мичман.
«Шнырь» остановился, махнул рукой мичману: «Иду, иду», а потом повернулся к Трешникову. Взгляд его был тяжел. Тоном, не позволяющим задавать вопросы, он громогласно изрек:
– Трешников! Собрался в Африку ехать? Учти, туда можно попасть только членом КПСС. Или кандидатом в члены партии, в крайнем случае.
Молодой капитан-лейтенант, только что расписавшийся в сохранении страшной тайны о своем отъезде за границу, хотел приложить палец к губам и попросить замполита говорить тише, чтобы никто вокруг ни о чем не догадался. Но замполит, видимо, военную тайну соблюдать не собирался, поэтому продолжал грохотать на все этажи здания:
– Ты у меня пока на хорошем счету, я считаю, мы примем тебя в партию. Быстро собирай рекомендации и готовься к собранию. Одну рекомендацию дам тебе сам, другую напишет командир, третью получишь от комсомольской организации. Учти: все надо делать немедленно.
Замполит быстро пошел наверх, а недоумевающий Дима только и смог вымолвить:
– Ну, ни хрена себе, дела пошли…
Мичман из политотдела, оказавшийся свидетелем этого события, стоял столбом на ступеньках с открытым от удивления ртом. Трешников сдвинул фуражку с затылка на нос, что делал обычно в состоянии глубокой задумчивости, и вновь вышел из здания штаба.
– Пойдем с нами, отрок Димитрий, – грустно сказал «Докторила», ожидавший у подъезда.
Вид у него и «Химозы» был и впрямь невеселый.
– Зачем? – поинтересовался Дима, хотя все понял без разъяснений.
У Трёшникова с доктором были неплохие отношения, они жили в одном подъезде, часто заходили в гости друг к другу. Поэтому врач выбрал Дмитрия, когда решил поделиться своим горем на третий день нахождения лодки в море. Доктор тогда начал с главного:
– Валька меня убьёт, – сказал доктор тихо и ещё тише добавил со слезой в голосе:
– Я кота в квартире закрыл перед автономкой.
Автономка для кота.
Можно частенько услышать об угрозе убийства мужей своими жёнами, но это – бравада слабого пола. На самом деле, все мужчины поголовно считают, муж не боится жены, делает в семье всё, что хочет, сам при случае может зарядить супруге в ухо.
У доктора был другой случай. Сам он по происхождению – сибиряк с очень покладистым характером, рост 165см, экстремально худой, и матросы за глаза называли его «Гвоздик». Жена - хохлушка из Донецка, 180 см ростом, вес за сотню, деспот. Подвижная для своих габаритов - удивительно. В семье обитали ещё две миникопии жены: дочки десяти и двенадцати лет и огромный сибирский кот Васька.
Бывалые подводники, за пару недель до выхода в автономку отправляют семьи на «Большую землю» – чтобы не мешали в последние дни и без того достаточно нервные. Уезжавшие жены давали мужьям инструкции «последнего дня», касавшиеся содержания их жилища:
- – закрыть форточки;
- – отключить воду и свет;
- – отдать комнатные цветы, рыбок и домашних животных соседке, не заходя в ее квартиру и т.д.
В общем, ничего сложного.
У подготовленной к выходу на боевую службу атомной подводной лодки экипаж должен пребывать на борту. Но к концу дня ожидания всегда найдется несколько офицеров, не занятых обслуживанием механизмов и несением вахты, которые по самым фантастическим причинам отпрашиваются у старпома «до подъёма флага».
Их реальной целью является посидеть ещё один вечерок дома, расписать с друзьями «пулечку» и слегка выпить ликера «желтая подводная лодка» под жареную домашнюю картошечку. А может и не слегка.
К числу таких счастливчиков относится обычно и корабельный врач. Своего знаменитого Ваську доктор, два или три раза дисциплинированно относил соседке по подъезду перед уходом в «автономку». Вечером он брал его назад, а утром опять отдавал. Таковы были инструкции от жены. В последний решающий раз, что-то не сработало, и кот остался намертво замурованный в двухкомнатной квартире.
Остаток «автономки», а это – ни много ни мало, а пятьдесят суток, доктор провёл в печальных мыслях: ему было жалко кота (которого он, кстати, не очень любил), а ещё больше ему было жалко себя, когда он представлял, что с ним сделает Валентина, узнав о мучительной смерти любимца. Хорошо, что она отдыхала на море с дочками: каникулы.
Вот почему доктор попросил Трёшникова и химика сопроводить его домой и скрасить скорбные обязанности по ритуалу похорон и поминок Васьки.
Выпив для храбрости медицинского спиртика, потоптавшись в нерешительности возле подъезда, они открыли дверь квартиры. К их удивлению, запах тления не чувствовался. Из детской комнаты шатаясь на расползающихся лапах выполз Васька. Вернее, то, что от него осталось.
Отойдя от шока, офицеры накормили кота отваром из тушёнки и для закрепления успеха вылили ему в блюдце пузырек валерьяны, а себе ещё по 50 грамм спирта. Кот упал посреди комнаты на холодный линолеум и захрапел, а офицеры приступили к осмотру комнаты.
Васька съел все комнатные цветы, включая кактусы, под корень, стельки комнатных тапочек были обгрызены, несколько сырых картошек в мусорном ведре были съедены с кожурой. Воду он пил из унитазного бочка, который находился на высоте полутора метров от пола, карабкаясь по унитазной цепочке (возможно, читатель помнит устройство слива воды в унитазе советских времен), умудрившись сдвинуть чугунную крышку.
Правдивости ради, следует добавить, что позднее, дней через десять, когда экипаж сдавал лодку другому экипажу и готовился к отдыху, доктор усиленно питал кота, и тот, наконец, приобрёл божеский вид. Кое-что в его внешности можно было списать на тоску по хозяйке и отсутствие аппетита (соседка была проинструктирована, с неё взята клятва о том, что кот всё это время находился у неё).
Съеденные котом цветы доктор заменил на такие же, но соседские, максимально походящие на утраченные по внешнему виду, цвету и форме горшков.
Смущало лишь то, что кот, съедая за день порции двух взрослых мужчин, приобрёл привычку продолжать просить жрать, при этом начал делать запасы во всех вообразимых местах. Ещё он стал капризным и запредельно наглым. Он гадил везде, где хотел. Особенно ему понравились тапки «Гвоздика».
План друзей состоял в том, чтобы оттянуть расправу, как можно дольше. Когда приехала семья, солидно нервничавший доктор, пригласил Трёшникова на застолье.
Преступление вскрылось раньше, чем планировалось. Нужно отметить, что Васька был абсолютно избалованным котом. Его меню отличалось изысканностью: отварная рыба лососевых сортов, отварное мясо только самое свежее, колбаска исключительно докторская и сегодняшняя.
Валентина готовила на кухне вкусности к праздничному столу и случайно уронила на пол корочку хлеба. Из соседней комнаты молнией метнулся Васька, схватил корку и понёс прятать под палас в детской. Хозяйка всё поняла и взревела сиреной скорой помощи…
Доктор не вышел на службу ни на следующий день, ни через день. А потом вышел и сказал Трешникову по секрету, что его спасли дочки, которые за него заступились.
Ставьте лайки. Подписывайтесь на канал.