В лагере, в Инте, с первых дней назначения Печковского руководителем всей самодеятельности работа закипела – драматическая группа ставила комедию «Мой бэби», вокальная группа – музыкально-литературную композицию «Цыганские песни в лицах», основанную на стихах русских классиков и популярных русских и цыганских романсах и песнях. «Мой бэби» ставил бывший популярный московский актер, декорации писал бывший художник Академии художеств.
Инсценировку «Цыганских песен» написал сам Печковский, она шла в сопровождении симфонического оркестра. Успех был колоссальный – такого здесь еще не было, этот спектакль прошел 13 раз при переполненных залах.
Такой успех дал возможность развернуться – Николай Константинович вскоре осуществил постановку четвертого акта «Кармен», причем не просто под рояль, а с оркестром, балетом и хором! И поставил полностью всю оперу «Паяцы»!
К годовщине со дня рождения Пушкина была подготовлена и поставлена еще одна музыкально-литературная композиция, завершавшаяся финалом «Пиковой дамы» под симфонический оркестр. Естественно, главные роли в оперных отрывках исполнял сам Николай Константинович, а после окончания спектаклей у лагерного начальства было принято пройти за кулисы и лично поблагодарить Печковского за доставленное удовольствие.
Так, однажды, высокий начальник за кулисами поинтересовался: «А что, Печковский, Герман – шулер был?» Пришлось ему объяснить, что это старуха-графиня назвала ему три карты, поэтому, зная их, Герман и действовал так смело. Кроме этого, начальнику пришлось подробно рассказать, что это за игра и ознакомить его с ее правилами. И, хотя, произведения ни Пушкина, ни Чайковского не были ему знакомы, он был не самым худшим представителем лагерной администрации, просто человек интересовался!
Николай Константинович осуществил еще несколько постановок, причем силами собственных воспитанников, а он еще в лагере и активно преподавал.
Конечно, в его случае о лагерном режиме и речи не было, его называли по имени-отчеству, он пользовался всеми благами вольного поселенца, не голодал. Даже имел возможность заниматься творчеством! Но это была, все-таки, тюрьма …
Он написал письмо на имя А. А. Жданова.
В октябре 1947 года его переправили в Москву, где официально объявили об освобождении и даже проинструктировали о правилах дальнейшей жизни и работы.
И именно в этот момент А. А. Жданов умирает! Обращение Печковского попадает в руки Абакумова, и все начинается сначала! Трудно себе представить, что пережил в это время Николай Константинович!
Его поместили в страшную спецзону – загородную тюрьму, в камеру-одиночку, без прогулок, на урезанный паек. Там он пробыл 7 месяцев, после чего его опять отвезли в Москву на встречу со следователем. У следователя он попросился в туалет, зная о том, что там есть зеркало, он просто хотел посмотреть на себя. Увидев свое отражение, он себя не узнал. У него был такой взгляд, что стоявший рядом конвоир даже решил сказать что-то утешительное: «Ничего, Печковский, были бы кости, а мясо нарастет!»
После встречи со следователем его переправили в Лефортовскую тюрьму, где условия содержания были помягче. Здесь он узнал о кончине Жданова и все понял.
Иной раз с ним происходили и вовсе удивительные случаи. Прямо в кабинете следователя Лефортовской тюрьмы в присутствии помощника начальника и еще тринадцати человек администрации ему в вежливой форме было предложено спеть небольшой концерт. Видимо, компетентным органам было все-таки интересно послушать вот так, рядом, одного из лучших теноров страны – а так, когда еще специально в Большой театр попадешь! Николай Константинович удивился, но спел. Верный себе, он после русских народных песен исполнил на русском языке несколько фраз из «Аиды» Дж. Верди: «О, нет, жрецам не услыхать защиты недостойной. Пред Богом и людьми клянусь: изменником я не был!!» И потом фразу: «Жрец великий, я пленник твой!» Зрители и слушатели так же вежливо попросили «бис». На «бис» были исполнены две арии Германа из «Пиковой дамы».
Один из следователей под впечатлением услышанного, вздохнув, произнес: «Да, Печковский, Вы будете петь до самой смерти!»
Из Лефортовской тюрьмы последовал перевод в Бутырскую, а оттуда в тот же лагерь в поселок Инта, где он уже был, только в этот раз льгот уже не было – не было собственной жилплощади в поселке, его поместили вместе со всеми в зону, откуда выходить он мог только под конвоем.
Начальство отправило его на общие работы, но и здесь заключенные взяли его под свою защиту – его берегли, его и его голос хранили. А вскоре и отношение администрации лагеря к нему изменилось, концерты нужны были всем – и заключенным, и начальникам. Тем более что вскоре, а на дворе был уже ноябрь 1950 года, в зону ожидался приезд замминистра госбезопасности.
Все, практически, вернулось на круги своя – Николай Константинович работал, руководил самодеятельностью. Иногда ему удавалось диктовать свои условия, например, он мог заявить, что концерт к приезду очередного высокого гостя он сделает, но сам петь не сможет, дескать, нет голоса, а для появления голоса нужно сделать то-то и то-то. Авторитет его среди лагерного контингента был недосягаемо высок, заключенные его обожали. Он ставил спектакли и концерты к Новому году, к всенародным праздникам и … к приезду высокого начальства.
Опять повторялась старая история – Печковский раздражал местную администрацию своими непозволительными вольностями, а сделать с этим они ничего не могли. Наконец, выход был найден, его просто перевели подальше – в Сибирь, на Кузбасс.
Так, Николая Константиновича переводили из одного лагеря в другой, он попадал от одного начальника к другому. Наконец, в сентябре 1954 года он оказался в Омске. Здесь его надоумили написать письмо секретарю Омского Обкома партии. Срок, данный ему, подходил к концу, и надо было принимать какое-то решение.
18 сентября 1954 года Николай Константинович Печковский был освобожден. В этот же день он был зачислен в Омскую филармонию в качестве солиста и режиссера.
Вскоре он дал в Омске два общедоступных сольных концерта, на которых присутствовало все его бывшее лагерное начальство. Наибольшее впечатление от концерта на работников внутренних дел произвел фрак Печковского.
Теперь можно было петь. Ему вернули его довоенную высшую ставку солиста-вокалиста, назначили хорошую ставку, как режиссеру. Николай Константинович ездил по сибирским и уральским городам, пел концерты, выступал в оперных театрах. Почти везде были оставшиеся после эвакуации ленинградцы, все они хотели вновь увидеть своего любимца, создавали ажиотаж вокруг его имени, концертные залы на его выступлениях были переполнены, оперные театры ломились от наплыва желающих его услышать.
Но, тем не менее, формально, он находился еще в ссылке – в каждом городе надо было являться в местное отделение госбезопасности, получать там разрешение на выступление, а в Омске нужно было каждый раз получать заново разрешение на следующую поездку.
Наконец, во время очередного гастрольного турне артиста по городам страны в Омск пришло извещение о реабилитации певца с формулировкой «за отсутствием состава преступления». В Ленинграде ему в театре выплатили деньги, вернули квартиру, даже выдали компенсацию за пропавшие в квартире вещи, он был восстановлен в звании народного артиста РСФСР, ему вернули Орден Ленина. Извинились за ошибку, и в трудовой книжке сделали запись: «С 1941 г. по 1956 г. находился в отпуске без сохранения содержания …»
Но 10 лет!!! Между 48-ми- и 58-летием!!! Золотой возраст вокалиста, актера – время зрелости, опыта, расцвет творческой и физической формы, пик карьеры и положения. Зная фантастическую работоспособность артиста, его невероятную жажду нового, принимая во внимание средоточие его многочисленных талантов, можно только предположить, каких вершин ему удалось бы достичь в творчестве, и насколько обогатилась бы история отечественного оперного искусства за это десятилетие!
В Министерстве культуры ему дали направление на работу в Ленинградский театр оперы и балета имени Кирова. Ленинградская филармония назначила даты его сольных концертов в Большом зале. Но не все были рады возвращению Николая Константиновича в город на Неве. В родной театр он не попал, а концерты его в Филармонии были сорваны.
До 1957 года певец с огромным успехом гастролировал по городам Советского Союза, был на Украине, в Молдавии, Прибалтике, в Сибири, Крыму, на Кавказе – везде его ждали аншлаги, переполненные концертные залы и оперные театры.
С 1957 года он поселился в Ленинграде, и здесь по распоряжению властей он смог выступать только в домах культуры и клубах, больших филармонических площадок он был лишен. Возможности выступить на сцене Театра оперы и балета имени Кирова его деликатно лишили, официально предоставив статус «почетного пенсионера».
В 1962 году последовал формальный запрет и на концертную деятельность даже в клубах.
