Армия? Для огромного большинства молодых дворян - судьба. И в 1851 году юнкер Толстой отправляется на Кавказ. На бесконечную войну. Раз уж не получилось из него ни учёного, ни помещика, ни музыканта... Надобно же стать кем-то и чем-то? Нельзя же оставаться просто графом?
Вот тогда и понял, чем он может быть интересен: если довелось увидеть то, что видели немногие - об этом он расскажет. Всем!
Повести "Казаки" и "Хаджи-Мурат", и детский рассказ "Кавказский пленник" - результат трёх лет жизни в "краю войны и свободы", хотя написаны они позже.
А в 1854 году поручик Толстой отправился добровольцем в осажденный Севастополь.
Был командиром артиллерийской батареи, пока кольцо врагов вокруг города не сомкнулось окончательно. Тогда-то и довелось ему увидеть "войну в настоящем её выражении — в крови, в страданиях, в смерти..."
Город, ставший фронтом, передовой - продолжает жить. И не так уж мало людей едут сюда из тщеславия, за быстрой карьерой. Но что с ними здесь происходит? Все они проникаются общим сознанием, что "Севастополь взять невозможно". Хотя, согласно строгой военной науке, его наоборот невозможно удержать!
Восторги, наслаждение ежечасной игры со смертью - это есть. И нарочито ухарское, развязное поведение - защитная реакция на ежеминутную опасность.
Открытие, сделанное Толстым лично для себя - то, что должна быть высшая побудительная причина для столь всеобщего героизма. Не "из-за креста, из-за названия, из угрозы". Из угрозы? Ответ будущим сторонникам теории штрафбатов? "Эта причина есть чувство, редко проявляющееся, стыдливое в русском, но лежащее в глубине души каждого, — любовь к родине..."
Никто здесь об этой любви вслух не говорит. Воюют потому, что иначе нельзя. Патриотизм вообще нелогичен, он просто - есть.
Война тоже нелогична. Надо видеть, как обе стороны радуются краткому перемирию! Дети собирают цветы на нейтральной полосе, косясь на трупы, а офицеры рады возможности поболтать с противником по-французски. Но завтра они сойдутся снова...
«Одно из двух: или война есть сумасшествие, или ежели люди делают это сумасшествие, то они совсем не разумные создания, как у нас почему-то принято думать».
"Севастопольские рассказы" высоко оценил новый император, Александр Второй, и автор сразу стал заметной фигурой в писательской среде. Но среди петербургских литераторов с их цеховыми и личными разногласиями Толстой, похоже, чувствовал себя жуком в муравейнике. Эти конфликты, споры, интриги, борьба самолюбий - не для него. Что-что, а независимость от чужих мнений, самодостаточность - непременное качество аристократа.
Если прочесть эту книгу после "Войны и мира" (а так это обычно и бывает), бросается в глаза, что Лев Николаевич не родился "морализатором". Нет в его "Рассказах" целых страниц рассуждений и поучений, он просто спешит рассказать о том, что видел сам. Не приукрашивая, и не щадя нервы читателей (чего стоит только описание лазарета). Но делать выводы автор уже умеет - и эти выводы существенного изменения не претерпели.
Патриотизм у русских - чувство личное. Интимное. О нём не принято говорить громко, но оно есть в каждом. Даже в тех, кто на словах это отрицает. Или в мирное время "ничего такого" за собой не замечает.
Но - воюют! Не потому, что это кому-то нравится, а просто... "нельзя иначе".
Что-нибудь изменилось за прошедшие годы? "Только русский может кричать, как у нас всё плохо - а потом дать в морду тому, кто с этим согласиться!" Логика? Не слыхали...
Но почему общество, в котором, казалось бы, всплеск самосознания и запрос на "возвращение к истокам", так насторожённо восприняло идею с "уроками патриотизма" в школе? Да именно потому, что "чувство интимное". Выражать его хором, "воздев очи горЕ" и положив руку на сердце - слишком пафосно, и потому... стыдновато и смешновато.
Но вот, пятнадцатилетняя ученица говорит мне:
- Нас в школе пугают и пугают Третьей мировой. А что нас пугать, какой у нас выбор? Как только - так сразу "вставай, страна огромная"!
И это - с лёгкой иронией, но совершенно искренне. Прав был Лев Николаевич!
Начало рассказа о Льве Толстом здесь: