5
Невысокая Елена Павловна собирала стол. Он находился в белом зале, смежным с дубовой кухней. Елена Павловна отходила от кухонного шкафчика к столу, прижимала к груди столовые приборы и каждый ровно, по салфетке у тарелки, раскладывала. Она проходила вдоль стола, укладывала вилку и нож и называла про себя человека, для которого кладет прибор. Насчитала двенадцать человек. После Елена Павловна принесла две тарелки с нарезкой: одна на листьях салата с салом, докторской и московской колбасой и маслинами, другая — с пармезаном, гаудой и моцареллой рядом с орешками и пиалой прозрачного меда. Она проверила, чего не хватает на столе, и принесла в корзинке белого и бородинского хлеба. Остальные блюда, как оливье для Саши, мимоза для Софы, запеченая курица с сыром, майонезом и помидорами для Платона или маленькие тарталетки с маслом и икрой для Натальи Анатольевны, она оставила в холодильнике или духовке до того, как дома соберутся.
Елена Павловна подошла к столу и посмотрела через окно на задний участок. С сухого огорода шел Леонид Константинович в рабочей одежде; в руках он что-то бережно укрывал от сетчатого дождя, а когда заметил Елену Павловну, махнул ей, и она открыла ему дверь на крыльцо.
— Лена, ты посмотри, какая красота! — сказал Леонид Константинович и показал Елене Павловне две тыквы, упругие и с запахом. Он сказал это с мальчишеским весельем, будто выудил первую рыбу леской, хоть и руки изрезал и обмок. — Скорее, к столу нарежем или пирог сделаем!
— Сходи переоденься, — Елена Павловна взяла из рук мужа немытые тыквы и сама им обрадовалась. На их огороде тыквы стали последними плодами, и Елена Павловна, пока шла на кухню, думала, что из них можно приготовить. Но совсем радовалась она, что тыквы увидят дети, потрогают, в руках подбросят.
Леонид Константинович снял куртку (с щелями от костра) и прошел в дом.
— О, Лен, хорошо, — он оперся двумя ладонями на спинки стульев и кивнул Елене Павловне. — Не звонили?
— Нет, Лёнь, пока нет, — ответила она. Она присела на крайний стул, положила к ногам тыквы и протерла мокрое лицо. — Устала.
— Я вижу, голубчик. Ты отдохни, скажи, что нужно, я сделаю.
— Уже все готово, осталось ждать. — Елена Павловна продышалась и посмотрела на мужа. — Переоденься. Софа всегда обижается, когда приезжает к тебе, а ты как на огород.
— Да. Пошел, — согласился Леонид Константинович. Он вышел из зала. В окне стало солнце. Оно — вечернее, красноватое, и Елена Павловна пошла включать главный свет в холле. В окне она увидела, как с горки поднялась машина, остановилась, и из нее вышли знакомые люди, много людей.
— Лёнь! Наши приехали! Наши приехали! — позвала Елена Павловна. Она подхватила с окна платок, намотала на пальцы и ждала, когда муж спустится. Она зашла в прихожую, уже слышала голоса детей, своих детей, разобрала обувь в стороны, по лестнице шаги и вода из крана на кухне льется, когда входная дверь открылась и внутри оказалось много людей. Мама! Мамуль, привет! Баба! Ну, дай я тебя обниму, Кирилл! Здоровый ты, ай! Баба, баба: смотри… Всех уцелую сейчас, подождите! Платоша, ну, мамка дай поцелует! Ой! Наталья Анатольевна, родная, здравствуй, Боже, так не виделись много. А где папа?
— Да? — в прихожую вошел Леонид Константинович в сине-красной клетчатой рубашке, был брит и кругл.
— Анют, вот дедушка, — Софа присела к Анюте, взяла за плечо и показала на Леонида Константиновича.
— Деда! — Анюта подбежала к нему, и он наклонился.
— Да, милая моя?
— Вот, — Анюта достала из-за спины листок А4, сложенный пополам, и развернула его: внутри она нарисовала открытку. — С днем рождения!
— О, хорошая моя, спасибо! — Леонид Константинович поцеловал Анюту и погладил по спине. Кирилл, пока говорил с Платоном и снимал куртку, заметил дочь и Леонида Константиновича вместе и вспомнил весь дом, куда он только вошел. Значимость места обреталась каждой вещью.
«Проходите скорее! Чего толпимся — стол готов».
Долго рассаживались. Начался ужин, и начался разговор.
Все прошли в зал и сели на стулья так, как и думала Елена Павловна. Софа и Кирилл по ее указаниям принесли блюда, теплые и холодные, Платон начал разливать сок, воду, шампанское. Софа хмурилась, злилась, что папа незаметно отошел от них, и Елена Павловна кивала ей и шутила, что скоро он подойдет. Анюта заняла место Софы около Леонида Константиновича, по его левую руку, и больше всех ждала, когда он придет. Наталья Анатольевна передавала каждому полотенца на колени и говорила, что в городских больницах не успевают принимать больных; мест для них не хватает, кислород не привозят; если чьи-то родственники через министерство покупают небулайзеры, то врачи просят их купить для других; после первой волны уволились, много неопытных студентов пришло. Наталья Анатольевна сказала, что все умирают и от этого уже не страшно. Она закончила рассказывать про ситуацию в больницах и первой увидела, как с несколькими бумажными пакетами пришел Леонид Константинович. Елена Павловна начала свой тост и посмотрела то в потолок, то на Софу и Платона (Софа видела, как она гладит руку отца и смотрит в холл, ждет Сашу); она и отец как бы продолжали узор, оставленный на заднем участке. Софа увидела перемены: выложили каменные дорожки, выкопали декоративный пруд и высадили туи, покрасили беседку. В памяти пространство дома было другим. Слова, произносимые матерью, сохраняли свое значение, но — у отца седели волосы, Платон отпустил бороду, Наталья Анатольевна взяла очки, Анюта научилась говорить звук «р». Елена Павловна подняла бокал, и Софа переместила взгляд на стеклянный шкаф с фотографиями: там появились изображения людей, которые год, или два, или три, или уже десять лет назад приходили за этот стол и поздравляли друг друга. Софа, Платон и Кирилл поздравили Леонида Константиновича громким звоном, ура! — и к ним присоединилась с кружкой сока Анюта.
Леонид Константинович продолжил слова жены и подготовил слово. «Голубчики мои, праздник все же не мой, а наш. Я в командировку ездил и вот вам подарки привез. Ну-ка, Анют, смотри, что там в пакете». Пока он раздавал бумажные пакеты, в дверь постучали, и Елена Павловна побежала открывать: пришел их сосед, директор филиала университета, Геннадий Максимович, и племянница Елены Павловны, ровесница Платона. Они также переоделись, присели за свои места и за столом заговорили.
6
Автобус повернул и перешел в лес. Саша знал дорогу домой: ему нужно от остановки пройти по обочине прямо и на первом повороте — налево, на мост. Он осмотрелся. От влажной земли и от неба появлялся туман, и последнее солнце темнело опушку. Саша пошел: тонкая одежда, джинсовка и спортивные штаны не грели тело, бежать не было настроя. Лес темнел, синел. С неба двинулся дождь, и Саша ускорил шаг. Дорога терялась за бледной сеткой, пропадали деревья; солнце упало за лес, и наступили сумерки. Одежда прилипла на тело Саши, вода промочила ноги. Запахло сыростью, землей. Саша шел по памяти. Дождь бил по голове, в глаза, в нос, блестели молнии и доносился гром. Темнело и темнело. Саша бежал и смотрел по сторонам: он надеялся, что появится машина и он отогреется, но ее не было. Он добежал до моста и около перил встал отдышаться. Накрыл ладонью глаза и посмотрел вперед, за берег реки и поле, к лесу.
Там шла и ломала своим телом лес огромная женщина. Дубы касались ей пояса. Она двигалась неспешно, будто не замечала дождя, разгребала, как волны, толщу деревьев. Длинные руки не напрягались, две круглые груди немного дрожали от шагов. В отсветах молний показывалось лицо женщины. Она видела что-то по ту сторону тучи и грозы и шла навстречу. Огромная женщина под гром посмотрела на Сашу и потянула к нему руку. Саша испугался, большая женщина тянулась, растянулась, удивилась, и он побежал от нее по лесу дальше, к дому. Она хрустела лесом за ним, и он не успевал убегать, не успевал убегать, не успевал убегать. Лес поднимался вверх; из-за стволов показывались звери с длинными клыками и крыльями, со змеями вместо хвоста и рычали Саше. Бутылка выпала из кармана рюкзака и покатилась вниз по щебенке, и зверь на нее бросился. В частых отсветах молний проявлялись только деревья и дорога, зданий с людьми не показывалось. Они словно отходили от Саши вперед, вслед за растянутым огромной женщиной лесом. Между пустыми ветками задрожал свет, и Саша заплакал. Люди рядом, люди близко! Позади осталась женщина и зверь со змеиными хвостом, они дрались. Саша дрожал, глотал до икоты влажный воздух и бежал к свету — к двум желтым кругам.
Добежать до кругов. Саша разглядел, что добежал, добежал до автомобиля, добежал, добежал, добежал до храма. Дождь рос, хватал деревья.
— Молодой человек! — Саша услышал от храма. — Молодо-ой человек! Бегите сюда! Ну!
Саше посветили мобильным фонариком дорогу сквозь ливень. Саша зашел под козырек, разглядел человека: от темноты и черной одежды он видел только его лицо, жилистое и вытянутое.
— На той остановке вышли?
— Да, — Саша отвечал и стягивал с себя джинсовку. Гром прошелся над полем, над лесом, над рекой.
— К кому-то идете?
— К отцу… Я Пономарев.
— Я к ним сейчас поеду. Машина заведена. Садитесь, там тепло. Ехать недолго, десять минут всего. Доедем хорошо, вода дорожку в чувство привела.
Саша и человек прошли к машине и сели. Он сказал, что он отец Георгий и тоже знает про день рождения Леонида Константиновича. Когда они двинулись, дождь кончался. Саша не видел женщины-великана и зверя с змеиным хвостом. Дальний лес тянулся к луне, вокруг которой расходились звезды как по золотому сечению. Округа затихала; вода на лунном свете подрагивала с веток от молочного пара земли. Кора прорастала белые узоры. Приближался первый в году мороз.
Автор: Николай Канунников
Больше рассказов в группе БОЛЬШОЙ ПРОИГРЫВАТЕЛЬ
#рассказ #жизненнаяистория #реализм