Разговор по телефону был коротким. Командиру противотанкового орудия Кинжаеву в ночь на 5 июля 1943 года было приказано сменить огневую позицию. Уже через два часа артиллеристы основательно зарылись в землю на новом месте и приготовились к встрече врага.
Ходи Кинжаев обвел глазами свой расчет, «интернациональную бригаду», как в шутку называли артиллеристов. В расчете служили украинец, татарин, мордвин, мариец, русский. «Все они жизни не пожалеют за Родину», — с гордостью думал Ходи.
А фашисты все стягивают и стягивают к деревне танки и самоходные орудия. Еще несколько часов затишья, и дрогнул воздух от злобно взревевших моторов вражеских танков. Атака!
...Когда немцы отступили, Кинжаев вытер пот со лба и подвел итоги: подбиты два танка и одна машина с дистанции 700 метров. Что ж, для начала неплохо.
Ласковый и мглистый подкрался вечер. Тепло. Пахнет травой. Уносит ветер в сторону запах гари и машинного масла, и покоем дышит бойцам в лицо близкое небо. В такие вечера вспоминаются дом, семья, неповторимое лето с ромашковым запахом девичьих кос и грустно становится на душе.
Тихо. Дышит парным теплом поле. Молчат бойцы. Глядят вдаль, где светлячками мигают звезды.
Ходи взглянул на часы.
— Пора спать. Завтра день будет горячий...
Уснули бойцы, и мягкой кажется им родная земля. А Ходи не спит, вспоминает слова отца. Как-то сидели они возле дома и смотрели молча на скалы. Солнце быстро катилось в ущелье. Вот высокая черная скала разрезала его пополам, потом оно скользнуло вниз, к пенящемуся потоку, еще раз показалось между скал и пропало. Только неспокойная вода еще некоторое время была багровой — хранила его отблески, потом и она запенилась, зачернела, и совсем белыми стали хлопья пены на гребнях бурунов. И сразу упали сумерки.
— Вот так и жизнь человеческая, — сказал вдруг отец, — блеснет и погаснет. Только хороший человек след в ней оставляет, а плохой, тот сразу из памяти людской уходит, будто его и не было...
Ходи стал анализировать свою короткую жизнь. Мало еще сделано. Окончил Ташкентский педагогический институт, и вдруг война.
Куда только не приводили Ходи фронтовые дороги, и вот он здесь, под Курском. Завтра будет очень трудный бой. Бойцы крепко спят, Ходи Кинжаев прошелся возле орудия. «Да, прав отец, человек должен выйти к своему последнему рубежу с чистой совестью и гордым сердцем».
...Едва рассвело, гитлеровцы принялись бомбить наши позиции. Над передним краем закружились сотни самолетов.
— Як осы, — сжимая кулаки, сказал Якименко.
Тысячи бомб обрушились на растревоженную землю.
Самолеты улетели лишь под вечер. Когда затих в воздухе гул моторов, выбрались из щелей артиллеристы Кинжаева. Однако в наступление фашисты в этот день не пошли. Зато на следующий день 25 вражеских танков, в том числе и «тигры», ринулись на артиллеристов. Враг был уверен, что после вчерашней бомбежки вряд ли кто из советских бойцов уцелел. Танки двигались быстро, стрельбу открыли с дальней дистанции.
— Слушать мою команду, — сказал Кинжаев. — Себя не обнаруживать. Подпустим их как можно ближе.
Вот уже 300 метров осталось до переднего «тигра».
— Огонь!
После третьего выстрела «тигр» окутался черным дымом и остановился. И тут началось! Вражеские танкисты заметили советскую противотанковую пушку и открыли по ней стрельбу. Снаряды рвались совсем рядом.
— Есть второй танк! — радостно крикнул наводчик Самойлов. — Горит, подлюга!
Он уж было прицелился в третий, когда четыре вражеских истребителя с бреющего полета осыпали пулями орудийный расчет.
— Всем в щели! — скомандовал Кинжаев.
А вокруг все рвалось, свистело, грохотало, выло. Танки стреляли с места из пушек, били вражеские минометы, летчики строчили из пулеметов. Казалось, небо стало черным, и земля, вздыбливаясь, так и оставалась висеть комьями на его голубых прогалинах.
Кинжаев огляделся. Осколками ранены заряжающий и наводчик. Он стал к орудию сам. Невысокий черноволосый человек в защитной форме стоял твердо и бесстрашно, расправив плечи и подняв голову. Он стоял один, но чувствовал себя во сто крат сильнее фашистов, закованных в броню, ибо под его ногами была родная земля, над головой — родное небо, а за спиной — Родина.
... «За Родину», — прошептал Ходи, глядя на подползающие танки. Дрогнуло орудие, выплюнув стреляную гильзу, ахнул у вражеского танка снаряд. И радость охватила Ходи Книжаева — вот он, его рубеж, вот его долг и его совесть. Он будет стоять до конца.
Танки повернули вправо. «Теперь, — подумал Ходи, — вас бить удобнее». Одному «тигру» он поджег бензобак, второму ударил по башне, третьему сорвал гусеницу. И в этот момент страшная боль заставила Кинжаева согнуться. Ранение в бедро. А вскоре осколки попали ему в спину.
Кровь хлещет из ран, стекает на землю. Кинжаев вспомнил народное поверье — там, где богатырь кровь пролил, алые цветы вырастают. Усмехнулся запекшимися губами: «А здесь что вырастет? Наверно, ничего, слишком много в земле металла...» Опять потянулся к пушке. Но... Что это? В стволе заклинилась гильза снаряда. А танки все ползут, они все ближе... Обливаясь потом и кровью, схватил банник, вытолкнул застрявшую гильзу и с облегчением услышал, что орудие снова загрохотало.
Уже вышли из строя соседние пушки. Только орудие Кинжаева все не дает врагам свободно продвигаться вперед. Совсем рядом с Ходи разорвался снаряд. Еще один. Прямое попадание! Пушка превратилась в груду металла.
Кинжаев схватил противотанковое ружье и залег в окопе. Он ждал врага, глядя на шесть догорающих вражеских машин. Их уничтожил его расчет. Вот ползет еще один. Кинжаев прицелился... Запылал седьмой танк. Остальные повернули назад.
Сколько пролежал он — не помнит. Открыл глаза, когда солнце на горизонте уже цеплялось за верхушки деревьев. Хотел было подняться, но не смог, застонал от нестерпимой боли.
Ходи полз и пола, закусив губы, пока не услышал стон. Он замер, прислушался. Стон раздавался совсем близко, за бугорком. Ходи пополз туда. Там навзничь лежал боец. Гимнастерка на его спине побурела от крови. Видно, и он полз к своим, да сил не хватило. Так и замер он, раскинув руки, судорожно сжимая седую пыльную полынь.
— Погоди, родной, — Кинжаев снял с себя рубашку, разорвал на куски.
Перевернул бойца и увидел знакомое лицо — это был артиллерист Дегтярев. Ходи перевязал его, отдохнул немного и двинулся вперед, таща раненого.
Долгим и трудным был путь двух бойцов, истекающих кровью. Ходи несколько раз терял сознание, но все полз и полз и порой говорил Дегтяреву какие-то ласковые слова на своем родном языке.
— Что ты говоришь, Ходи?
— Жить надо, друг, — обнял его Кинжаев. — Жить ради жизни. Понимаешь?
А навстречу им уже бежали бойцы.
☆ ☆ ☆
Позже, в конце 1944 года, генерал-лейтенант артиллерии И. Прочко сказал:
«Остервенело ринулись на наши позиции огромные бронетанковые силы врага в июле 1943 года... В массированных атаках участвовали новые тяжелые танки «тигры» и самоходные орудия «фердинанды». Советская артиллерия оказалась сильнее их. За время оборонительных боев Красной Армии под Курском немцы потеряли более 2900 танков...»
Танки, уничтоженные в том бою расчетом Героя Советского Союза Ходи Кинжаева, тоже вошли в это число.
Г. ГЛАДКИХ (1970)