Батюшка

– В тот момент, батюшка, мне было очень и очень плохо. Я уже не знала, как жить и логическим завершением всей этой круговерти мне казалось одно: смерть. Она перестала меня пугать и казаться финалом напротив… Она стала в моих глазах началом чего-то нового. Так ведь нас учит церковь? Началом долгожданного покоя.

Батюшка покачал головой.

– Вы можете осуждать, но так и было! Я была ужасной матерью, я не справлялась с детьми. Они двойняшки, с началом осени они начали бесконечно болеть и эти бессонные ночи, лекарства, врачи, слёзы… И даже два часа в саду, в группе кратковременного пребывания, не спасали ситуацию! Ведь с утра надо было их поднять, орущих, упрямых, маленьких, отвезти в сад, затем два часа работать и шагать обратно. Дом пришёл в ужасное состояние, с работой я не справлялась, в саду на их поведение жаловались и мне казалось, я сойду с ума. Что бы я ни делала – всё было плохо. С утренним звонком будильника из глаз мгновенно лились слёзы, как тут не уверовать в рефлексы собаки Павлова. Мне было очень, очень плохо. Беспросветно, безвыходно, беспомощно. Рассказывать обо всём было как-то… неуместно, что ли. Зачем рожала? Дети – это радость! Только именно в тот момент радости я не чувствовала. Я вообще ничего не чувствовала. И тогда я задумалась об этом.

Она помолчала. Батюшка стоял, сцепив руки в замок, и устремив взгляд куда-то вдаль. Он не задавал наводящих вопросов, не прерывал, не осуждал, и, казалось, мало участвовал в беседе. Но она знала, что он слушает.

Говорить было трудно, Настя запиналась и теряла мысль.

– Мне захотелось, чтоб меня не было. Говорить об этом в церкви неправильно, но ведь говорить надо искренне, да? В некоторые моменты, я ненавидела их. И ненавидела себя за то, что не могу прямо сейчас со всей силы полюбить их. Как любила всегда. Мне захотелось, чтоб меня не было, а они были. Разделить это было не с кем, среди всех своих подруг я первая родила детей, очень рано. Они вообще не поняли моего решения, со многими перестала общаться… Родителям всё равно. А детям… Знаете, мне иногда казалось, что и они перестали меня любить. Так и жили втроём в атмосфере слёз, простуд, нелюбви. Мне было плохо, и я не понимала, зачем я им. А они – мне.

Вдруг батюшка улыбнулся:

– Ну что вы, дети – ваше спасение.

Настя подняла слезящиеся глаза и с минуту смотрела на священника как на дурака. Он точно её слушал?

На тот момент дети не выглядели спасением. Скорее, корнем всех её, Настиных, бед. О таких проблемах, как депрессия, не принято сейчас говорить. Слишком избилось это понятие, слишком опошлилось. Однако, не имея другого выхода, кроме как идти к психиатру, Настя обратилась ко врачу и получила диагноз с назначением нескольких таблеток. И это действительно помогло.

Потому что ответы родителей, знакомых, даже хвалёных детских психологов в интернете много помощи не давали. Обычно они представляли собой «а зачем рожала?», «вы должны контейнировать детские эмоции и спокойно помогать с ними справиться», «наши бабки по дюжине рожали, и ничего: дом чистый, скотина сытая, огород вспахан». После столь «воодушевляющих» примеров руки окончательно опустились и Настя поняла, что не может больше быть мамой своих детей.

Она прокашлялась и заговорила спокойнее:

– Прежде чем я догадалась пойти ко врачу, я опустилось на самое дно. Эмоциональное дно. В тот момент мне очень хотелось умереть. Способ? Я лишь перебирала в голове варианты, некоторые меня откровенно пугали. Допустим, я узнала, что резать вены нужно вдоль, а не поперёк, так действеннее. Наглотаться таблеток было сомнительно, могут откачать. Лечь на рельсы не хватит смелости. Я решила шагнуть в окно. Знаете, я живу на высоком этаже и это было бы наверняка: нет никакого шанса остаться инвалидом после этого, только смерть. И, знаете... Меня невероятно успокоила эта мысль. Больше того, она была единственная, которая меня радовала. В тот момент я подумала, что вся эта усталость, боль, безысходность не бесконечна, я в любой момент смогу всё остановить. И дальше - только покой.

– Покоя бы не было.

Настя посмотрела на отца Алексия. Он так же смотрел вперёд, погружённый в свои мысли, и даже короткая реплика его не перебила её фразы. Она просто возникла из воздуха.

– Почему?

– Понимаете, если изо дня в день вы жили и могли чего-то ждать, на что-то надеяться, то если бы вы шагнули в окно, вся бы надежда пропала. В выходные вам поможет ваш супруг, в отпуск приедет мама, вспомнит старая подруга. И вообще, пока вы живы, вы можете ждать помощи. Когда вы шагнули в окно, вы навсегда останетесь в моменте своего приземления. В этой боли и безнадёжности. Когда никакой помощи нет.

Настя опустила взгляд. Какой смысл был сейчас спорить со священником? Никто наверняка не знает, что ждёт нас после смерти: рай ли, ад ли, или же просто тёмный экран. Вот вырвался сгусток оставшейся живой энергии из бренного тела и унёсся в космос. Спорить об этом без толку.

– Потом, конечно, мне помогли. Я посещала психолога и долгое время психиатр помогал в подборе антидепрессантов. Сейчас мне всё равно временами бывает плохо и одиноко, поэтому сегодня я решила прийти к вам. Но в тот самый момент меня спасло чудо. В какой-то день я плакала и поняла, что я не выхожу в окно исключительно по одной причине: мне некого попросить забрать детей из сада. Они испугаются, что остались там одни! Подумайте, я правда не шагнула только потому, что некому будет забрать их из садика.

– А я вам сказал, что дети - ваше спасение.

Именно в тот момент слова батюшки обрели осязаемый, важный смысл.

***

Когда Настя ушла, служба отца Алексия была закончена. Он неторопливо прошёл в маленькую подсобку на задворках старого храма XVIII века. Там хранились коробки со свечами, некоторая литература и скромные его вещи. Он переоделся и, напоследок, ещё раз обошёл все помещения. Маленький коридор со старым дубовым столом, на нём лежали нарезанные бумажки для записок, а в углу блестел начищенными боками бак со святой водой; подсобку; кафоликон. Стены храма не сохранили фресок, почти весь алтарь был разобран и святилище охранялось голубой синтетической шторой. Но несмотря на всю бедность и неустроенность, внутри было светло и уютно. На неотёсанных полках хранились всевозможные книги. За окнами набирала силу маленькая провинциальная весна.

Отец Алексий погасил свет, закрыл входную дверь на старый скрипучий замок с соскоблившейся зелёной краской, и отправился домой. По протоптанной тропинке добрался до асфальтированной дороги с разбитым тротуаром и мимо расцветающих палисадников пошёл по улице. За деревянными изгородями цвели нарциссы и распускались первые тюльпаны, в воздухе разливалось весеннее радостное тепло, небо с каждым днём поднималось над головой всё выше и выше, словно кто пробивал туманный купол последних зимних туч и сквозь прорехи на землю лилась благодать.

Батюшка спешил, его путь пролегал мимо высоких резных ворот, затем проскальзывал под теплотрассой и петлял по холмистой улочке с брехливыми собаками. Но, странное дело, даже самый строгий охранный пёс лениво потягивался даже и не думая бросаться с цепи, когда отец Алексий проходил его улицей. Батюшку всё радовало. Вся неторопливая жизнь маленького города, аккуратные улицы, подставившие солнышку шиферные крыши домов. Сам же он спешил на окраину города в такой же деревянный дом с большим окном на террасе, за которым, он знал, течёт ещё одна жизнь.

Если бы вы побывали на террасе дома этого священника, вы бы здорово удивились. Мебельная обстановка скромная, даже аскетичная. Письменный стол, стул. Привалился к стене нелепый книжный шкаф. Продавленный диван под уютным светлым покрывалом. На стенах фотографии молодых людей, по одежде - они студенты, по заумным лицам - студенты технического ВУЗа. Рядом с портретами пожелтевшие спортивные грамоты, где каллиграфическим почерком выведены именные заслуги. Под потолком несколько моделей самолётов, от военных до истребителей. Фотографии самолётов и за стеклом книжного шкафа, в нижних его ящиках чертежи. По этим чертежам собрана маленькая моделька летающего “кукурузника”, почётно расположившаяся на столе.

Сам хозяин с радостью поделился бы с вами воспоминаниями молодости, когда он, студент Московского Авиационного, с друзьями обожал играть в баскетбол и даже отстаивал честь института на городских соревнованиях. Это днём, а по вечерам в общежитии рисовали они совершенно небывалые конструкции летательных аппаратов. И как после окончания института будущий отец Алексий понял, что ему нужно что-то ещё. Если бытовая сторона жизни понятна и устроена, её духовная часть никак не обретёт покой. И как он отправился учиться в семинарию, приведя в баланс все сферы жизни. И как потом он вернулся в родной город, торопясь исполнить ещё одну мечту.

Если бы вы вышли на крыльцо его дома, то увидели бы в глубине участка гараж. А в этом самом гараже, по всем небывалым чертежам, из мусора и железа, отцом Алексием был собран его собственный летательный аппарат. Тот самый, с фантастических чертежей вчерашних студентов Московского Авиационного. Дизельный двигатель был снят со старой иномарки, списанной на свалку, шкив и ремень безопасности достались самолёту от допотопной стиральной машинки.

Не без страха отец Алексий впервые поднимался в воздух. Его дух подкрепляла решительность, удвоенная верами: в Бога и в чудо инженерной мысли. Самолёт действительно полетел.

С тех пор не было дня, когда батюшка не взмывал в воздух. Лёгкий аппарат быстро разгонялся на побитом асфальте пустыря на окраине города, с оглушительным шумом отрывался от земли и рассекал деревянным носом время и пространство. Далеко внизу плыли дома и церкви, улицы и причудливые изгибы речки, люди и их дела. Отец Алексий самозабвенно и отрешённо пронизывал атмосферу, и в тот момент не было ничего, только небо и он, он и небо. По мере опустения бензобака (позаимствованного, кстати, со старой Нивы), батюшка снижался и на остатках топлива отгонял авиетку в родной гараж.

В тот день батюшка спешно добрался домой, пообедал, заправил бак керосином и взмыл в небо. Надо было торопиться, в вечерней школе он преподаёт физику, а после – церковная служба. На уроки он имел обыкновение приносить подарки ученикам, потому решил забежать на рынок купить слив. Он вернул аппарат за железную створку, переоделся и отправился на рынок. Очередь во фруктовой палатке была небольшая, девушка впереди него плавным движением рук набирала в пакет спелые сливы. Отец Алексий потянулся вперёд и узнал в девушке Настю. Она остановила на нём свой взгляд на секунду, и батюшка отметил, как что-то неуловимо изменилось в её лице после утреннего разговора на исповеди. Настя улыбнулась и приветливо кивнула:

– Я видела сегодня, как вы летали.

Отец Алексий смутился.

– Видели? Я просто не могу без неба, оно зовёт меня.

– Я знаю, почему. Потому что небо у вас внутри.

5.06.2021 Сергиев Посад