Цензуру надо возвращать. На всех уровнях и чем быстрее, тем лучше. Мы заигрались в абсолютную свободу. Больше нет никаких ориентиров. Сферический вакуум в том месте, где должны быть истина и разум.
Я выросла на русской классической литературе и советских фильмах. Когда в конце 90-х впервые прочитала Пелевина, это был разрыв шаблона. Перевертыши сознания, отрицание всего и вся, заигрывание с пространством и временем, нигилизм, анархизм, бесконечные отсылки к культурным кодам, симулякры из симулякров, нагроможденные на другие симулякры, — все признаки постмодернизма в одном флаконе. Поначалу это удивило, поразило, перевернуло мир. Но уже примерно на третьей книге я поняла, что это так себе игра. Играть в неё долго и всерьёз — это самоуничтожиться морально и этически, при жизни, добровольно разложиться до кучки экскрементов.
Цензура начинается внутри. В 90-е мы все знали, что есть «Сектор газа» и «Красная плесень», а ещё точно знали, что они маргиналы, и слушать их, ну, как-то вроде не прилично и не везде можно. Сегодня любая песня — это мина, которая не знаешь, когда и где рванёт, и придётся ли объяснять потом детям, что в ней плохого, и почему. И, кажется, выросло уже не одно поколение, которое в этом смысле уже не спасти, потому что из песни слов не выкинешь, а мотивчик такой приставучий, что крутится и крутится в голове бесконечно.
А душа болит и тревожится. Как цензура может родиться внутри, если её нет снаружи? Если теперь можно вообще всё? Самоограничение порицается и высмеивается. Высокие цели, моральные нормы и патриархальные традиции брошены в костёр как атавизмы, убогие и лишние в эту эпоху повсеместного либерально-демократического личностного роста. За норму выдаётся то, что ею никогда не было и не должно быть. И это уже даже не окно Овертона в действии, а портал прямо в ад. Посмотрите сериал «Песочный человек» — квинтэссенция безумия и вседозволенности для широких масс. Тут даже священные общечеловеческие архетипы выворачиваются наизнанку, показывается только их ущербная, извращенная сторона.
Цензура начинается с нас. Оцензуриваться надо — перефразируя уже ставшее классикой. Мы, выросшие в 90-е, — последние из могикан. Мы — те, кто ещё помнит, как надо, как правильно. И это наша обязанность — методично, настойчиво, упорно и уверенно показывать всем заигравшимся в свободу истинное положение вещей. Свобода без самоограничения и самоцензуры — ничто, пустое сотрясание воздуха и расход ресурсов. Такая свобода никого никогда не сделает счастливым.