С морем завязали. Пока. На время отпуска. И призадумались, как же провести эти два месяца сухопутной жизни. От тяжёлых дум полный подоконник пустых бутылок. Каждый год выезжаешь на материк, а что в сухом остатке?
Вот Саратов. Какая-то опера. Какой-то хоккей. А где гармонь? Где великая русская река? Где ещё две недели?
Или Одесса. Гамбринус, футбол, опять Гамбринус. И кто тут Дюк? И где тут Привоз? Это точно всё у них?
А Киев. Метро, Метро, опять Метро. Не подземка – кабак на Крещатике. Три этажа. Двадцать дней. Сало. Горилка. Где я, хлопцы?
И таких заездов – пальцев не хватит загибать.
Ну а сталица. Палитический, делавой и культурный центр. Каждый год часы, дни, недели в обществе каренных масквичей вроде Малыша и Никатина. Череда памоек, пустырей и стекляшек с пивными автаматами.
Всё-всё. Очевидно: урбанизм вредно действует на наши морские души. Едем на природу. Бабочки, цветочки. Флора, фауна. Нет, Вова, не Лора и Фаина. Хотя. Да нет, нет. Никаких парикмахерш и продавщиц. Только мы и природа.
Несколько дней выбирали точку на карте. Выбирали бы, может, и дольше, но Вова залил атлас рижским бальзамом, и тот слипся, как торт наполеон. А тянуть дальше было некуда. Надо было срочно менять климат: стеклотара на кухне уже не помещалась.
Рюкзаки на плечи. Аэропорт, ещё аэропорт, ещё чуть-чуть ж/д вокзал - и мы тут, Печора.
От неожиданного визита мой родной дядюшка завис как неродной. Тётушку наша недельная непохмелённость и ещё то ambre привели в ступор. Но мы не стали рисковать их немолодыми организмами. Только по паре рюмок выдержанного Porto из дядюшкиного бара за их же здоровье.
- Нам бы, говорю, на природу. Охота там всякая, рыбалка. Можно даже совместить с работой. Мы как-никак геологоразведочный закончили. Когда-то.
От этих слов тётушка аж прослезилась. А дядюшка даже ещё по рюмахе налил. Жертвуя малым.
Привёл нас дядюшка скоренько к своему корешу.
- Вот, - говорит, - мастера на все руки. Захотели на природу. Зашли их, Петрович, к едрене-фене на месячишко, без церемоний.
- Легко, - говорит Петрович,- хоть на берег Ледовитого океана.
Мы говорим:
- Нееа. Океанов нам и так хватает. Нам бы лесок, ручеёк.
- Легче лёгкого, - отвечает Петрович. - Через неделю забрасываем полевую партию. Вы первые.
Тут дядюшка как-то засуетился:
- Ты что, Петрович – окстись? Неделя – это беспредел. Пара дней - максимум.
Тот говорит, внимательно посмотрев на дядюшку:
- Ладно. Сейчас идёте в наше общежитие, а послезавтра с утра - с вещами на выход.
Общага геологов и прочих буровиков – это отдельная тема. Которую ни пером описать, ни вслух произнесть. Потому что язык в пересохшем роте – словно разбухший тампакс. А шаловливыми ручонками только кубик рубика на время шерудить.
Хорошо Петрович, мужик бывалый, сам за нами поутру заехал.
- Ну и вид, - говорит. - Словно Тайсон на вас прямой правый отрабатывал.
Мы говорим:
- Нееа. Это акклиматизация тяжело проходит.
По дороге пивком поправились и совсем оклемались, в смысле акклиматизировались. И, конечно, прикупили, как бывалые бля таёжники, ящик водки на двоих – НЗ на всякий случай.
Во дворе конторы уже стояли три ЗИЛа, заваленные всяким барахлом. Палатки, спальники, инструменты, продукты, даже печки-буржуйки. Тут выяснилось, что мы с Вовой и ещё два бича – передовой отряд геофизической партии, прям корчагинцы наших дней. Согласно выданному нам плану, должны соорудить летний лагерь человек на сорок: жилые палатки, кухня, столовая, баня и прочие неудобства.
Загрузились в кузов - и вперед. Ехали долго. Сначала по асфальту, потом по гравийке, потом уже и не разобрать, где и по чём. Вообще я дорогу плохо запомнил, потому как меня на авто, в отличие от парохода, укачивает вусмерть. Так что по причине моего плохого самочувствия пришлось вскрыть НЗ.
До места добрались, что удивительно, засветло. Мы с Вовой решили, пока не стемнело, палатку поставить. А наши подельники с водилами сели обедать. Или ужинать. Короче – бухать. Борзота полная.
Мы им:
- Давайте, мол, пока не стемнело, обустраиваться на ночь.
А они ржут, как мерины:
- До ближайшей ночи, говорят, ещё месяца два.
Тут-то уже и мы с Вовой стопорнули. Это, выходит, мы за этой самой общаговской акклиматизацией даже белых ночей не заметили. А сейчас, выходит, не день, а четыре часа ночи. Или утра. С дороги голова и так гудела, а тут ещё такое потрясение. И, вежливо послав застольную компанию, завалились мы опять на палатки-спальники отсыпаться.
Солнышко не только светило, но и грело. Хоть и полярное, а всё-таки лето. Вокруг стеной стоял зелёный лес. Мимо пробегала небольшая речушка. А посредине серела плешь в несколько гектаров выжженного леса.
Это, выходит, несколько годков назад какой-то козёл поленился на костёр отлить. Или на бычок смачно харкануть. Падла. Я бы таких одной селёдкой кормил и не то что пива - воды не давал бы.
Вот на краю этого палева, у речки, согласно фортификационному плану и будет город заложён. Или заложен. Короче – природа будет здесь.
Пару слов об отцах, так сказать, основателях. Ну, про нас с Вовой всё ясно. Ебланы. Нет, чтоб тихо-мирно кушать себе водочку в каком-нибудь Урюпинске. Выпендрились.
Но с нами ещё два кренделя живописной наружности. Первого я узнал сразу – Шура Балаганов. Да-да, тот самый. Правда, пока по полевым партиям скитался, фамилию переврали. То ли Калаганов, то ли Балабанов. Да и какая вообще фамилия может быть у партийного бича.
Пока он свой срок тянул, синдикат сыновей накрылся медным тазом. Вышел он из-за забора, а тут полный капут плюс электрофикция всей страны. Тут же у ворот его партийные вербовщики и сманили заветными 6400 рублями. Но не сразу – частями. А что – одели, обули, поют, кормят. Что скажут – тащи, где скажут – копай. Пообтёрся, забурел. О глобальном потеплении рассуждает, журнал Здоровье почитывает. Но всё такой же дуболом. Только брюшко отрастил. Да чуб со временем поредел-поседел. Вот только с отпуском у него казус вышел.
Тут ведь летом, пока тундра да болота размёрзлись, все на юга подаются. И Шура, деньжат за сезон накопив, тоже несколько раз выезжал в южном направлении. Но каждый раз доезжал только до ближайшей станции. Где его, бухого, побитого, с такими же бабами, но без бабок, снимали с плацкарты. И послал он эти юга куда подальше. Себе дороже выходит.
А второй наш подельник – вылитый соловей-разбойник. Не в том смысле, что только что с дерева. Хотя спорить не буду. Невысокий, коренастый. Волосы чёрные. Сапоги колесом. И зуба впереди нет. И зовут Марат Хабибуллин.
Что мне нравится в этих уйгурах, так это уважительное отношение к старшим, к начальству. Это у них с молоком матери, наверное, впитывается. Но стоит разбавить его грамм на 250 водочкой – прямо орда.
Я даже первый раз, когда Хабибуллин за столом за нож схватился, чисто машинально ему табуретом в ухо заехал. Но потом попривыкли – не со зла он это, просто тяжёлое наследие прошлого.
У них тут на северах даже спорт своеобразный появился: в день получки деревня на деревню наезжать. В каждой партии ведь кучкуются односельчане, длинный рубль заколачивают. А как накатят водочки – на вездеход и в соседнюю партию. Но не до смерти, так – нос расквасить, зубы подправить или просто дрыном по радикулиту.
Вот, кстати, Орда. От фараонов вон пирамиды и сфинксы остались. От греков Троя и всякие акрополи. От римлян Помпеи и прочие Колизеи. А от орды только нецензурщина и осталась. Ни тебе караван-сараев, ни прочей какой недвижимости.
Сдаётся мне, что историки и всякие там археологи вешают нам лапшу на уши. Славяне, как это у нас обычно бывает, устроили сами себе кузькину мать, а потом свалили всё на соседей. Да ещё приплели сюда каких-то монгол. Вы видели этих монголов – да они в речку по колена зайти боятся, а вы говорите - орда.
Между тем наш бич-квартет стал неспеша осваивать новые земли.
Шура, как и можно было предполагать, в работе жилы не рвал. И в силу этой своей непримиримой жизненной позиции лопату или там топор обходил стороной метра за два. Но при этом надо отдать ему должное – поболтать он любил. Поэтому благодаря этой болтовне и большому сроку своей северной жизни (опыт не пропьёшь) дал много полезных советов по обустройству нашего лагеря.
Ему в противовес Хабибуллин хватался за все дела сразу, толком ничего не умея и бросая всё на полпути. Так что под мудрым руководством члена полевой партии с 19… какого-то года Балаганова и несмотря на неподдельное усердие Марата мы с Вовой потихоньку втянулись в работу. Поставили пару палаток для жилья и пару под склады для нашего барахлшка.
И, утомившись от трудов праведных, сели отметить прибытие и знакомство. Пока мостились на ящиках и расстилали скатерть-самобранку, Балаганов, оказавшись в родной стихии, взял на себя руководство застольем и ловко так набулькал четыре полных гранёных стакана. От одного только вида этого изобилия меня стало подташнивать. Вова тоже слегка сбледнул на лицо. Но ради поддержания авторитета инженерно-технических работников мы не стали возражать против экзекуции, предстоящей нашим пока ещё вполне пригодным к эксплуатации организмам.
Бабочки-цветочки! Да, водку пили мы и раньше, и помногу. Но вот разовая доза обычно была значительно интеллигентнее. Вове легче: он с младых ногтей с родителями по партиям, геофизик в каком-то там колене – насмотрелся всякого. А я в детстве лунатизмом страдал, а дед вообще состоял на учете в психоневрологическом диспансере. За раз опрокидывать гранённый стакан не приучен, и отхлёбывать воспитание не позволяет. Так в непрерывной борьбе с рвотными рефлексами я и приложился к стакану.
Это было круто. Последний раз я испытывал такое ощущение давным-давно ночью в горах, когда встреченный на узкой тропинке абрек приставил мне к животу дуло дробовика.
Слабеющей рукой я медленно ставил пустой стакан на ящик, а навстречу ему уже тянулась твёрдая и щедрая рука Балаганова с новой бутылкой водки. И пока я пытался нашарить хоть что-нибудь съедобное для своего мечущегося в экстазе желудка, этот сукин сын успел снова набулькать до краёв. И хоть бы один мускул дрогнул на его лоснящейся роже.
Не помню, нашёл ли я закусь. Помню только, как подношу второй стакан и прямо с ящика улетаю куда-то в Тартар.
Очнулся в палатке. На кровати. Без сапог. И тишина.
Конечно, потом мы с Вовой взяли власть в свои руки, в смысле разливали уже себе сами. Хотя наши коллективные посиделки в силу сословных различий и просто состояния здоровья организмов постепенно сошли на нет. Да и пополнять погреба было довольно проблематично: подвоза боеприпасов, сами понимаете, ожидать не приходилось.
Правда, Балаганов, как старожил печорского края, поведал нам о наличии по соседству деревни комяков с действующим сельпо. Но, естественно, самому ему идти было уже не по годам. С его слов набросали на бумажке абрис, решив положиться, как и тов. Бендер, на достоверность его информации.
Хабибулина, конечно же, посылать в такой вояж было рискованно: хорошо если просто напьётся, а то ещё заблудится, так потом ищи-свищи его по лесу. Поэтому выпала мне дальняя дорога, хлопоты немалые за винный интерес. Туда-обратно обернулся часов за девять, благо ночи-то белые. Повторяться про моё посещение пьяной деревни не буду, как-то уже про это рассказывал (О море more). Через недельку по проторённой дорожке прошёлся и Вова. Но к тому времени наш лагерь стал потихоньку заполняться новыми жителями. А наш бич-квартет как-то незаметно, почти как The Beatles, распался.
Хотя припомнилось ещё одно своеобразное застолье. Хабибуллин, очевидно свято веривший в наше с Вовой высшее образование, пришёл как-то с просьбой вырвать ему больной зуб.
И Вова, мастер-передвижник на все руки, без колебаний согласился срежиссировать эту мизансцену.
Для начала все действующие лица сообразили на троих грамм по сто для дезинфекции и анестезии, не забыв при этом сполоснуть в водке и слесарные пассатижи. Потом пациент открыл рот, я держал его сзади, а Вова взялся за инструмент. Клац-клац - и в дамки! Публика в шоке! Причём выдернул он не просто там какой-то зуб, а тот самый, больной.
И, допив до конца поллитровку (пили мы с Вовой, Хабибуллину досталась только смоченная в водке вата)завершили это неожиданное застолье.
Дотошный читатель, наверное, скажет:
- Што за хрень! Опять всё про водку, а ведь обещали про природу, бабочки-цветочки. И будет неправ.
Всему свой черёд, а сейчас немного о природе. Наш полярный день проходил на свежем воздухе, приправленном дымком от костра, при умеренных физических нагрузках. Так что небольшое количество водочки совсем не мешало, а скорее наоборот, обостряло чувство прекрасного в окружающем нас мире.
Особенно азартно мы пилили и кололи дрова для нашей буржуйки и коллективной бани, усердно стараясь при этом что-нибудь себе не отрубить или не отпилить. Это новое для нас занятие очень бодрило по утрам.
Из животного мира в первую очередь обращали на себя внимание комары, особенно вечером у костра. Возьмёшь кружку с чаем, а там на два сантиметра этих тварей. Так что из бутилированных жидкостей Дета была у нас на втором месте по популярности после водки
Ещё регулярно ходили рыбачить и по грибы. Последнее занятие было для нас, южных людей, вообще в диковинку.
В грибах мы разбирались так же, как в китайской грамоте, поэтому следовали простому и мудрому совету: ядовитое червивым не бывает. А так как грибы были просто громадные, 4-5 штук на ведро, то мы смело отбирали слегка червивые, отламывали всю гадость, и уже чистенький грибок - на сковородку. Масло, лучок - и нет проблем.
Кроме того, несколько раз нос к носу сталкивались с лосями и медведями. Мы, городские жители, с детства ассоциирующие лес с ЦПКиО им. Павлика Морозова, даже и не подозревали, что эти зверушки бывают не только на качелях-каруселях.
Так что природа была. И даже слегка поднадоела с непривычки. И потому через месяц нашей лесной жизни мы отпросились на пару дней в город. Он хоть и маленький-корявенький, а всё-таки цивилизация.
Как обычно, начали с пивнушки. Вечером, естественно, в кабак. То ли Север, то ли Тайга. Стандартная стекляшка со стандартным набором. Ночью стандартно проснулся с девкой под боком. В общем, всё как обычно. Два дня на автопилоте набирались сил для нового заезда на природу.
Возвращаться в лагерь неожиданно пришлось целой колонной: на наш бивуак пожаловал отряд москвичей – пять машин и куча народу. Меня посадили в головную машину, и я несколько раз пытался свернуть на тропу Ивана Сусанина, но кривая вывезла.
Новый коллектив был весьма своеобразен. В принципе им здесь делать было нечего – они обкатывали новую аппаратуру и вполне могли бы пить водку и играть в картишки у себя на Москве-реке. Но командировочные, полевые и районный коэффициент вынудили этих бедолаг тащиться за тысячу км.
Работяги были из подмосковья, из какого-то то ли Яра, то ли Яма. А ИТРовцы – коренные жители столицы: начальник – бывший баскетболист, гл. инженер – бывший боксёр, гл. мех. – бывший ватерполист, оператор – бывший футболист, девка-техник – вообще стрелок из чего-то огнестрельного. Прямо отдельная спортрота, заброшенная со спецзаданием в геофизический тыл.
К тому времени мы с Вовой приобрели в лагере статус, культурно выражаясь, свободных художников. Местное начальство на нас забило, и мы сами искали себе занятие где-нибудь поближе к камбузу или бане. Поэтому как старожилы и просто творческие натуры органично слились со вновь прибывшими представителями столичного бомонда, найдя много интересного во взаимном общении: вечерний раут под водочку и преферанс прежде всего.
Но особенно сблизила нас Вера, очень самостоятельная барышня лет тридцати, благодаря которой мы просто стали молочными братьями.
Из работяг как-то сразу приглянулся такой шукшинский чудик – мужичок-боровичок, прямо под стать Балаганову и Хабибуллину, – три богатыря земли Русской.
Этот небритый колобок уже не первый раз укатывал из дома с этой командой и был у них вроде талисмана.
Его профессиональные навыки никого не интересовали, да и работой его особо не загружали, а вот посидеть у костра вечером за кружкой чая с ним было очень интересно.
И на вопрос лисички-сестрички: А ты кто такой? – давал развёрнутый ответ о сущности бытия и мироздания, до которого он дошёл каким-то непонятным образом за сорок прожитых лет от своих семи классов образования.
Не раз, уехав с отрядом в далёкие края, Сибирь или Среднюю Азию, этот чудак-человек, почувствовав то ли в себе, то ли в окружающем мире какой-то дискомфорт, вдруг молча собирался в дорогу. Брал только самое необходимое: нож, спички и ещё какую-то мелочовку - и уходил домой. Уходил хоть из тайги, хоть из пустыни, даже не задумываясь о деньгах в кармане.
За эти его вояжи по просторам земли русской работяги, водилы с большим стажем и массой тёмных пятен в биографиях, относившиеся к нему с уважительной иронией, дали ему оригинальное прозвище - Славик-луноход.
Начальник, привозивший из города зарплату, а по заявкам подчинённых доставлявший в честь получки кому водочку, кому коньячок, Славе-луноходу привозил сумку пузырьков настойки боярышника. Не ленясь при этом посетить несколько аптек и выслушать от продавщиц, не желающих отпускать эти пузырьки в большом количестве, много разных слов о своей гнилой интеллигентности.
Время потянулось неспешно и размеренно. Немного физической работы, небольшой моцион по окрестностям, вечерний преферанс иногда с чем-нибудь погорячее.
И тут приехала она – та самая барышня из недавнего воскресного загула.
Меня ещё тогда немного смутило её имя - Фаина. Как говорил тов. Лукашин, красивое и главное - редкое. Но ведь та, что я только что оставил на своём острове, была тоже Фаина.
Прямо полоса какая-то, то ли чёрная, то ли белая. Во всяком случае, этот нежданный визит меня сильно напряг.
Мой родной дядюшка в редкие посиделки с ним за рюмкой портвейна, когда уже после работы и геополитики переходили к бабам, говорил с высоты прожитых лет:
- Милый мой, если хочешь в жизни чего-нибудь добиться, то гулять ты можешь с кем угодно, но жениться надо на еврейке.
После чего бывший руководитель среднего звена и профсоюзный лидер средней руки на пенсии искусно матерился и шумно вздыхал.
И вот она пришла за мной. Кровь с молоком, копна чёрных волос, характерная горбинка на носу. Её карие глазки словно пришпилили меня к стене плача. Так очковая кобра, наверное, выбирает себе очередного кролика.
<<Знойный южный город. Ближе к обеду двинулся из арендованной квартиры неподалёку от Греческой площади по направлению к Гамбринусу. У арки, что выводила со двора трёхэтажного колодца, сидела дама уже не бальзаковского возраста с мерзкой собачонкой на руках.
- Здравствуйте, Анатоль! – так она меня называла.
- Bonjuor, Роза Соломоновна!
- У вас прекрасный одеколон. И хороший вкус. Должна вам сказать, что брючный костюм, вышедший от вас сегодня утром, даже лучше того вчерашнего красного платья. Можете мне поверить. И, я вижу, вам, как и мне, не нравятся мини-юбки.
- Вы мне, право, льстите, Роза Соломоновна. Ну а мини-юбки особенно хороши по утрам, тогда они очень бодрят ещё не отошедших от ночи кавалеров.
- Ха-ха-ха! Анатоль – вы прелесть. – Под чёрно-золотым кимоно всколыхнулся шикарный бюст, завёрнутый в кружевной пеньюар. Лет десять назад это, наверное, было нечто. Хотя, возможно, и сейчас по выходным какой-нибудь биндюжник не прочь подойти с кормы к этой шаланде.
- Вы такой элегантный кавалер. Жаль, что вы не еврей.
- Я сам огорчён, мадам.
- Может, вы сегодня вечером прогуляете мою племянницу Нору в филармонию, у неё как раз есть два билета?
- Боюсь огорчить вас, Роза Соломоновна, а вместе с вами Нору и всю филармонию, но у меня сегодня футбол.
- И вы, культурный человек во французском одеколоне, идёте смотреть на этих шаромыжников – чтоб они так жили, как они играют. Последним приличным человеком в этой банде был Лёня Буряк – хороший мальчик, хоть и не еврей.
- Ваше знание современного футбола меня поражает, Роза Соломоновна.
- Надеюсь, завтра утром от вас не выйдет какой-нибудь инсайд в фуфайке и трусах.
- Сейчас уже нет инсайдов, сейчас в моде тотальный футбол. И вы уже могли убедиться, Роза Соломоновна, что я приверженец классического стиля. Ценю ваше внимание, но вынужден откланяться.>>
Всё это весело одну-две недели отпуска у тёплого моря. Но жить в этом каждый день…
Фаина хороша, спору нет. Что-то смешивает в своей аптеке, вечером абонемент в бассейн, возможно даже музицирует на фортепиано.
И дядюшка, наверное, прав. Но нужно ли мне всё это?
- Вова, - сказал я. - Ты мне друг или кто.
- А как? – спросил Вова.
- А как хочешь, – сказал я. Взял спиннинг, фляжку с коньяком и ушёл в тайгу.
Костерок у речки, несколько свежевыловленных рыбёшек, 150 грамм коньяка во фляжке – как мало нужно, чтобы обломать мужику весь этот кайф.
Вернулся заполночь. В палатке Фаина змеёй свернулась на широкой Вовиной груди. Забрал свой спальник и пошёл в баню. Спать.
На следующий день коварная изменница, даже не бросив на меня прощального взгляда а ля Медуза-Горгона, уехала в город.
Через несколько дней нам с Вовой стало что-то грустно и захотелось домой. К тому же с неба закапал дождик со снегом, и у Вовы закапало с конца. Вот такая флора и фауна.
Сборы были недолги. На полчаса заскочили к дядюшке. Презентовали несколько балычков хариуса собственного приготовления и гирлянду сушёных под присмотром Балаганова грибов. Я допил Porto.
Такси. Вокзал. Аэропорт. Прощай, Печора.
Внизу под облаками скрылось зелёное море тайги.
Баренцево море. 2010г.