Столица ещё не влюбилась в песни Раймонда Паулса, а Лайма ещё не засветилась на сцене одного из варьете Юрмалы. Рига у московской «золотой», ну, той, которая себе позволяла вырваться к Чёрному или Балтийскому морю, молодёжи ассоциировалась с рижским бальзамом, хоккеистом Х. Балдерисом, Домским собором и его органными вечерами, да, ещё, пожалуй, с приемником «Спидола», с которым можно было пройтись, включив на полную громкость, по пустынной вечерней улице. Да, мы нехотя позволяли рядом с нами проживать мысли, что Прибалтика - это наша заграница, но фраза Пушкина про «приют убогого чухонца» возвращала нам, москвичам, да ещё играющим рок-н-ролл, комфортное состояние о нашей Богом данной исторической крутизне. И вот однажды в московском бит-клубе кто-то (думаю, что Лёня Бергер) рассказал мне, что из Риги в Москву приехал классный музыкант, блестяще играющий на саксофоне и здорово поющий на русском языке, да, и фирму́ тоже. Что-то среднее между Сальваторе Адамо и Марком Бернесом. И что, вроде, он собирается работать в Москонцерте у П. Слободкина, собравшего ВИА «Веселые ребята».
Потом долгие три года я ничего о Петерсоне (я почему-то запомнил его фамилию) не слышал. А позже на профессиональную сцену подались мои близкие друзья: Валов, Дегтярёв с Дюжиковым. И часто, делясь впечатлениями о профессиональной сцене, в разговорах всплывало имя Петерсона. Валов с некоторым удивлением и для меня, и для себя рассказывал об умении «этого рижанина» управлять зрительным залом, не обладая незаурядными вокальными данными.
- Тебе на него стоит посмотреть. Ты можешь у него многому научиться.
- Это что, Бернес в таблетке? - самонадеянно спрашивал я.
- Да, нет … Петерсон покруче будет. Он, пожалуй, театральный актёр на эстраде. Я видел Ива Монтана в кино, и потом видел его на сцене, где он пел свои шансоны. Вот там прародина Петерсона.
И я опять самонадеянно не пошёл посмотреть на Юрия Леонидовича. Ну, не верил я, что можно чему-то научиться на Советской сцене. Вот дурак-то я был. И я плавал в водах своей самодеятельности, привычно собирая комплименты девчонок и приятелей. А Петерсон становился значимой фигурой в вокально-инструментальном ареале нашей эстраде. Я потихоньку зрею, чтобы перепрыгнуть из поезда своей индустриальной жизни в экспресс ВИА. А «Петро» (или «Пётр»), как мы его звали, переходит из «Веселых ребят» П. Слободкина в «Самоцветы» Ю. Маликова. Как уж его делили Павел Яковлевич и Юрий Фёдорович история умалчивает. Но могу засвидетельствовать, что Слободкин, рассказывая мне, каким он хочет видеть меня на сцене, часто вспоминал Петерсона и его умение управлять зрителем. И ещё рассказал, что М. Бернес обратил внимание своего пианиста Павла Слободкина на молодого саксофониста из Риги Юру Петерсона. И Юру пригласили в Москву. Слободкин очень хотел помочь Юре с пропиской и для этого подыскать супругу для фиктивного брака. Но Петро встретил замечательную девушку Лялю, они поженились и прожили долгую счастливую совместную жизнь, воспитав замечательного сына Яна. А то, что Бернес был крёстным отцом Юрия на эстраде - история вполне правдивая и наш Петро не разу не подвёл Марка Наумовича.
Встретились мы с Юрием Леонидовичем в ВИА «Пламя» на исходе 77-го года, когда я туда пришёл работать. И он взял надо мной шефство, персонально наставляя меня в разучивании новых песен. И это иногда происходило в ночь - за полночь, а порой наш репетиционный процесс усмиряли «этажерки» с милицейским нарядом, который вызывали соседи по гостинице. Помогали ли мне индивидуальные «уроки»? Думаю, да, хотя и Петро что-то брал для себя из моих умений. А меня Березин мечтал уволить, но не находил повода: режим не нарушаю, дисциплинирован и зритель вроде как принимает моё пение. Пётр меня поддерживал: ему нравились мои (сочиненные мной) песни, нравилось, как я пою рок-н-ролл и что Березин несколько средних песен отдал петь мне, поэтому Петру не надо было петь в концерте «некондиционный» репертуар. Так мы и жили. Юрий Леонидыч был мудр и как только приходил «никакой» композитор с «никакойной» песней, Петро исчезал, и Березин для нового шлягера моментально находил либо Аникиенко, либо меня, либо Белянина. Правда, пару раз наш старший товарищ просмотрел неплохие песни. Так он не услышал песню Мовсесяна «За поворотом». Для меня это была первая песня, которую мне поручили аранжировать для «Пламени». Я по-дружески спросил Юру:
- Тебя заучаствовать?
- Ах, оставьте, Слава. Солируй в ней сам.
В итоге песню спели ансамблёво.
Шли годы. Мои акции в «Пламени» потихоньку росли, а авторитет Петерсона был незыблем. Он - блестящий инструменталист, играющий на саксофоне, кларнете, рояле, гитаре, на всяких дудочках, певший сольно и в группе, артист, который по-честному собирал концертные залы и дворцы спорта, писал ещё песни, которые пелись на нашей эстраде многими известными артистами. При этом он был надежным товарищем и артистом, которого в первую очередь вспоминали зрители при упоминании нашего ВИА. Мы часто находили друг друга, когда хотелось вместе помечтать или обсудить новую песню. И он был искренен, доброжелателен и советы его часто меняли моё отношение к написанному и хотелось отплатить ему той же монетой.
А потом я ушёл в самостоятельное плавание и Петро сказал, что по проложенной мной лыжне он уйдёт в такие дали, которые мне и не снились. Я робко замечал, что давно не вижу снов и Пётр, весело смеясь, замечал мне, чтобы я продолжать торить лыжню.
- Я тебя догоню, а коль догоню, лыжню-то дружку уступи.
- Ты только погоню не откладывай,- улыбаясь отвечал я,- а то лыжню заметёт.
- Малежичек, ты на меня не обижайся, мне твоя слава ни к чему.
-Ты о чём, Пётр? Так ВячеСлава за мной с детства по пятам ходит.
Мы с ним обнимались, и он радовался моим наступившим и его будущим успехам.
Но тех успехов, успехов, которых он достоин, Юрий Леонидович не дождался. Хотя, как на это смотреть... Если распределить его удачи (хотите аплодисменты, как единица измерения зрительского признания) на долгие годы пребывания Юрия Петерсона на сцене, то получится очень даже серьёзная цифра.
А песня «Снег кружится» для Юрия Петерсона стала такой же значимой как «Yesterday» для «The Beatles» или «Журавли» для Марка Бернеса.